Их было семеро… - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 29

• Предыдущая
• 29/95
• Следующая

— В частностях — ничего, кроме сомнений. Насчет сути… — Я пожал плечами. — Вы — заказчик. А мы — ну, как портной. Хотите двубортный костюм — сошьем двубортный. Однобортный — будет однобортный. Я только одно могу уточнить: кепочку с пуговкой?

— Значит, вопросов нет, — заключил Нифонтов.

Голубков уложил карты и снимки в планшет, собрал у нас паспорта и прошел на кухню. Вернувшись, раздал увесистые пакеты в плотной оберточной бумаге.

— Ваш гонорар. Можете не пересчитывать — банковская упаковка.

Мы и не стали пересчитывать. Только Боцман разорвал на одной из пачек бандероль и начал изучать стодолларовую купюру: смотрел на свет, щупал, разглядывал под разными углами крупный портрет Бенджамина Франклина.

— Боишься, что фальшивка? — удивился Голубков.

— Знали бы вы, сколько сейчас фальшивых баксов ходит! — ответил Боцман. — У моей кассирши однажды детектор забарахлил, так за один день налетела на две сотни!.. Похоже, настоящие, — закончив осмотр, сказал он.

— Я передам нашим специалистам, что вы одобрили их работу, — пообещал Нифонтов.

— Самолет завтра в восемнадцать тридцать, — напомнил Голубков. — Сбор в шестнадцать ноль-ноль в Шереметьеве-два. Получите документы, билеты, деньги на расходы. Летите по путевкам турагентства «Эр-вояж», в Никосии вас встретит симпатичная девушка — их гид. Никаких записных книжек, писем, телефонов, только паспорта и водительские удостоверения. Никаких самостоятельных передвижений по Москве, машины для вас будут завтра в девять утра. Место сбора водители знают. Сегодня переночуете здесь.

— В режиме гауптвахты? — спросил я.

— Это просто мера предосторожности. Мы хотим быть уверенными, что кого-нибудь из вас не потянет искать приключений. Их у вас и без того будет достаточно. До завтра!..

Нифонтов и Голубков ушли. Я выглянул на кухню — малого с кейсом тоже уже не было. Когда я вернулся в спальню, ребята сидели на кроватях и тупо молчали. Поговорить было о чем, но говорить было нельзя.

— Я чувствую себя проституткой, — заметил Муха. Повертел в руках пакет с баксами и добавил: — Валютной.

— Прогресс, — успокоил его Трубач. — Раньше ты был просто шлюхой, которую имели практически за бесплатно.

— Мы теперь, выходит, наемники, — подытожил Артист.

А Док поправил:

— Солдаты удачи…

На следующий день в восемнадцать тридцать мы вылетели на Кипр чартерным рейсом Москва— Афины—Никосия. Но до этого Боцман успел смотаться в Калугу на выделенной для него «Волге», а я с Валерой на его «патроле» — в Затопино. Я понимал, что, если отдам Ольге баксы, она с ума от беспокойства сойдет. Поэтому спрятал деньги в чулане и показал Тимохе место. Объяснил:

— Здесь сорок пять штук моих и тридцать тысяч зеленых твоих. Не спорь, так решили. Считай, что это твои комиссионные за наш контракт. И если что… Понял?

— Никаких «если что», — ответил он. — Понял?..

И когда джип перевалил через кювет, отделявший деревенский проулок от грунтовки, я почему-то велел Валере свернуть к Спас-Заулку и через четверть часа стоял один в полутемном храме.

«Это я, это я, Господи!

Имя мое — Сергей Пастухов.

Чин мой на земле — раб Твой.

Дело мое — воин.

Твой ли я воин, Господи? Или князя Тьмы?..

Отец мой небесный, всемилостивый, всеведущий и всемогущий, снизойди к бедным детям твоим, вразуми их и наставь на путь истинный, очисти помыслы их и благослови дела их. И да не будут обделены милостями Твоими и справедливостью Твоей близкие, любимые и любящие их…»

С наступлением темноты на южное побережье Кипра обрушивался звон цикад. Из многочисленных уличных кафе и баров на набережной доносились звуки музыки, к полуночи они слабели, а позже исчезали вовсе. Оставались лишь цикады, редкие гудки буксиров на рейде Ларнаки и мерный шум волн, лениво накатывавших на пустые пляжи с выпирающими из песка ноздреватыми каменными глыбами. В легких струях ночного бриза с жестяным шелестом терлись друг о друга листья дубов, покачивались вершины кипарисов и ветви алеппских сосен, в купах которых белели обнесенные террасами виллы, делающие курортные предместья похожими на гавань, где у причалов теснятся дорогие яхты и многопалубные пассажирские теплоходы. А потом все поглощала ночь — мертвая, прекрасная, страшная.

Аркадий Назаров, человек, обозначенный в оперативной разработке Управления по планированию специальных мероприятий как объект внимания, полулежал в белом кожаном шезлонге во дворе одной из вилл в фешенебельном пригороде Ларнаки. Двор был надежно укрыт от внешнего мира высоким каменным забором и плотным строем кипарисов, по всему периметру ограды постоянно дежурила охрана — молодые смуглые турки, специально выписанные из Анкары. Они не говорили по-гречески и чувствовали себя в этой части острова, населенного греко-киприотами, как во вражеском окружении.

Рядом с шезлонгом Назарова стоял низкий белый стол с квадратной бутылкой виски «Уайтхолл» и серебряным ведерком со льдом, в метре от стола и шезлонга за невысоким мраморным бортиком чернела вода в овальном бассейне, в ней отражались круглые садовые фонари…

Проклятая бессонница!

Проклятая ночь!..

А ведь ночь когда-то была его временем. Ночью отпускало нервное напряжение дня, снисходило глубокое успокоение.

Привычку к ночному образу жизни Назаров приобрел еще в юности, во время учебы на экономическом факультете МГУ. С матерью и младшей сестрой он жил в двенадцатиметровой комнате в огромной коммунальной квартире на Тишинке, и в сутках было всего несколько часов, когда он мог спокойно, без помех, заниматься на общей кухне: с часу ночи, когда в квартире засыпали, и до начала шестого утра, когда принималась греметь чайником и кастрюлями соседка, работавшая на швейной фабрике в первую смену. Позже, после университета и двух лет бессмысленного нищенского прозябания в плановом отделе Минцветмета, он попал на Колыму, в старательскую артель, мывшую золото на отработанных приисках. Летний сезон был короткий, работали по двенадцать часов в сутки без выходных, и молодой, крепко сбитый, высокий и сильный Аркадий Назаров уставал не от тяжелого промывочного лотка, не от перелопачивания отвалов, а оттого, что некуда было укрыться от беспощадного солнца долгого полярного дня. Даже в балок, где старатели спали, сменяя друг друга на деревянных топчанах, сквозь тряпье на оконцах проникали солнечные лучи, не давая забыть про море света и режущее глаза сверкание наледей на обступивших прииск гольцах. И когда после первого сезона он вернулся в Москву и вышел из самолета на ночной внуковский аэродром, словно бы тяжелый рюкзак спал с его плеч. Груз, привычный, как горб, о котором он даже не подозревал. И тогда он понял, чего хочет: быть свободным, диктовать времени свой счет. И чтобы всегда в его полном владении была ночь. Царица ночь.

А это означало: быть богатым.

Свои первые деньги Аркадий Назаров заработал на Колыме. После трех сезонов на сберкнижке у него было около двадцати тысяч рублей. По тем временам, когда двести рублей в месяц считались очень приличной зарплатой, двадцать тысяч — это было немало, с ними можно было начать присматриваться к какому-нибудь делу. Но тут жена, отношения с которой разладились уже через год семейной жизни, а после рождения сына стали и вовсе невыносимыми, подала на развод и по решению суда о разделе совместно нажитого имущества ополовинила его счет. Он уже собрался на Колыму на четвертый сезон, но тут его нашел Борис Розовский, бывший его сокурсник, и уговорил его ехать командиром ССО — студенческого строительного отряда—в Дудинку на сооружение причалов. К тому времени ССО выродились в бригады умелых шабашников, составлявшиеся не из студентов, а из аспирантов, младших научных сотрудников и молодых инженеров: к отпуску накапливали отгулы, всеми правдами и неправдами брали еще месяц-полтора за свой счет и отправлялись на Крайний Север или в Сибирь, чтобы подработать к своим инженерским или мэнээсовским ста двадцати.

• Предыдущая
• 29/95
• Следующая