Выбери любимый жанр

Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака - Лифтон Бетти Джин - Страница 13


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

13

Тем не менее Корчак, неизлечимый актер по натуре, нелегко признавал жестокую больничную реальность. Когда дочь его коллеги воскликнула: «Как, наверное, страшно просыпаться в незнакомой больнице без мамы и папы!», он ответил: «Ну, против этого у нас есть средство. Каждый ребенок спит на подушке из шоколада со взбитыми сливками. Если проснувшейся девочке взгрустнется, она отламывает кусочек и веселеет».

На самом же деле испуганная девочка, просыпаясь, видела улыбающегося доктора, старающегося ее успокоить. Всем в больнице — от директора и до последнего санитара — было ясно, что детей ставили на ноги не столько лекарства, сколько магия доктора Гольдшмидта в обращении с детьми. Когда маленькая Зофья, ослабевшая от недоедания, отодвинула чашку с бульоном, он объяснил ей, как огорчило чашку такое пренебрежение к ней. Если Зофья не выпьет бульон, чашка выкатится из больницы на улицу прямо под колеса конки. Зофья обхватила чашку обеими руками и выпила бульон до последней капли.

Генрик Гольдшмидт, врач, проработал в детской больнице семь лет, но Януш Корчак, писатель и будущий педагог-новатор, не находил себе покоя. Врач помогал пылающему от жара ребенку преодолеть кризис болезни, но педагог знал, что ребенок, когда его выпишут, вновь исчезнет в темном, лишенном солнца мире, в который врачу не было доступа и который он не мог изменить. «Когда, черт побери, мы перестанем прописывать аспирин против нищеты, эксплуатации, беззакония и преступности?» — жаловался он друзьям. Но что мог он прописать своим пациентам для изменения их образа жизни?

Так повторялось разочарование, которое испытал пятилетний реформатор: как мог бы он переделать мир, чтобы дети в нем больше не были голодными и грязными? Жалобы на несправедливость ничего не меняли. В школьные годы он получил отповедь от кучера конки, которого попрекнул, когда тот хлестнул лошадей кнутом: «Если, паныч, вы такой жалостливый, так впрягитесь сами, вот лошадям и станет легче». Он принял этот совет к сердцу: «Держи язык за зубами, если не приходишь на помощь. Не критикуй, если не можешь предложить лучшего выхода из положения».

Вспоминая эпизод с кучером конки, он был вынужден признать: сколько бы его ни возмущало социальное неравенство, пока еще ему не удалось найти способ обеспечить лучшую жизнь обездоленным детям.

Глава 7

ЛЕТНИЕ ЛАГЕРЯ

Они начинают смеяться уже не тем смехом, каким смеялись в городе.

«Моськи, Иоськи и Срули»

В один прекрасный летний день 1907 года Януш Корчак, одетый в спортивный костюм, стоял в огромном дворе Общества летних лагерей и наблюдал, как там собираются сто пятьдесят мальчиков из бедных еврейских семей, чтобы впервые отправиться в деревню. Он замечал мальчиков, которых провожали родные, и мальчиков, которые брели через двор в одиночестве, тех, что были чистыми, и тех, о ком никто не заботился. Он брал на заметку их опасения, пока они прощались на три недели, их робость, когда детей построили в пары. Он знал, что они прикидывают, каким воспитателем он окажется: строгим и придирчивым или таким, какого они сумеют обвести вокруг пальца.

Предложив свои услуги Обществу еще будучи студентом, он высоко ценил предоставлявшуюся ему возможность работать с детьми вне больничной обстановки.

Лагерь милях в восьмидесяти от Варшавы, куда его направили, финансировался ассимилированным еврейским филантропом на условии, что говорить там будут только по-польски. Запрещенная польская музыка и патриотические песни лились из граммофонной трубы, приобщая детей к польской национальной культуре и истории, которые русские все еще пытались ввергнуть в забвение.

В юмористической, но трогательной книге «Моськи, Иоськи и Срули» (уменьшительные от типичных еврейских имен), Корчак изобразил себя неуклюжим Гулливером в стране уличных лилипутов, которые научили его всему, что он знал о подростках: «Там я впервые соприкоснулся с детской общиной и выучил азбуку педагогической практики. Богатый иллюзиями, бедный опытом, сентиментальный и молодой, я веровал, что в общении с детьми достаточно просто желания достигнуть чего-то». Под его надзор было отдано тридцать детей, и это число казалось ему вполне разумным, потому что пока еще он не осознал, какое искусство ему потребуется, чтобы удержать «буйную толпу» под контролем. Ему была предоставлена полная свобода разрабатывать собственные программы игр, купания, экскурсий и разговоров, и он в блаженном неведении сосредоточился на том, чтобы заполучить граммофон, волшебный фонарь, шутихи, шашки и домино.

Я уподобился тому, кто в лайковых перчатках и с гвоз-дикой в петлице отправился за чарующими впечатлениями приятными воспоминаниями, которые предполагал почерпнуть от голодных, замученных и обездоленных, — писал он. — Я собирался выполнять свои обязанности с помощью всего лишь малой толики улыбок и дешевых шутих… Я ждал от них дружелюбия и был совершенно не готов к их недостаткам, развитым в темных закоулках городской жизни».

Когда ребята неудержимо ринулись от поезда к телегам, которые должны были отвезти их в лагерь, новый воспитатель испытал первый прилив паники. Наиболее агрессивные захватили самые удобные места, самые нерасторопные теряли сумки с вещами, молитвенные книги и зубные щетки. Последовал подлинный бедлам, прежде чем наконец все угомонились. Вот тогда-то он и узнал, что поддержание порядка зависит исключительно от способности предвидеть — «предугадав, можно предотвратить». В этот первый вечер нервы у него были натянуты донельзя. Мальчик, не привыкший спать в одиночестве на узкой постели, свалился на пол со своего набитого свежим сеном тюфяка. Другие во сне стонали или что-то бормотали. Следующий день не принес облегчения. Если ребята не ссорились из-за мест за столом или из-за кроватей и не старались хлестнуть намеченную жертву поясом с пряжкой, они изводили его, поднимая шум в полумраке спальни и проверяя, что он предпримет. Сбитый с толку своей неспособностью поддержать дисциплину и порядок, он заявил, что накажет первого, кто нарушит тишину. Ухватив «дерзкого свистуна», который принял этот вызов, Корчак надрал ему уши и даже пригрозил запереть на веранде, где разгуливал свирепый сторожевой пес.

Так он пережил свой наихудший момент. «Я не был новичком на поприще педагогики, я много лет давал частные уроки и прочел много книг о детской психологии. И все же я оказался совершенно беспомощным, столкнувшись с тайнами коллективной души детской общины». Он приехал в лагерь с «идеалами», но острый слух мальчиков уловил «звон поддельной монеты». Заговоры, бунты, предательство, месть — вот чем ответила жизнь на его «грезы». И, пытаясь завоевать доверие своих подопечных, он знал, что в своем восприятии детей никогда уже не будет наивным и романтичным.

К концу первой недели лидерами стали мальчики, кото-рые, казалось, вовсе не подходили для такой роли, а самые непослушные начали считаться с окружающими. Аарон, сын фабричной работницы, у которого были слабые легкие, завоевал всеобщее уважение, рассказывая байки, которых наслушался, когда выздоравливал, во дворе их трущобного дома. Вейнтрауб, у которого ампутировали простреленную на улице ногу, научился в больнице играть в шашки и теперь организовал турнир. Хаим, первый зачинщик всяких проделок, всегда вставал на защиту Мордко, мальчика с грустными черными глазами, неуклюжего в играх и беседовавшего в лесу с кукушкой. Уродливый Анзель был безоговорочно принят в общую компанию: ведь толстым и противным он стал из-за того, что прежде сверстники всегда его изводили. А двенадцатилетний Крук, который уже сам работал на фабрике, а в лагере присматривал за своим неукротимым восьмилетним братишкой, за кроткий характер удостоился от товарищей титула «Принц».

«В жизни есть два царства, — писал Корчак. — Одно — царство удовольствий, балов, салонов и модной одежды, в котором из века в век принцами называли самых богатых, самых счастливых и самых ленивых. Но есть и другое царство — царство голода, несчастий и тяжкого труда. Его принцы с младенческих лет знают, сколько стоит фунт хлеба, как приглядывать за младшими братьями и сестрами и как работать. Крук и его друзья — это принцы в царстве тоскливых мыслей и черного хлеба — наследственные принцы».

13
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело