Рок. Лабиринт Сицилии - Швец Юрий - Страница 2
- Предыдущая
- 2/168
- Следующая
Говоривший снял шлем, распустив тёмные кудри необычайно густой шевелюры. Это был человек высокого роста, сухощавого, но очень жилистого телосложения. На вид ему было более пятидесяти лет. Он имел сирийский тип лица, высокий лоб, густые брови, очень выразительные глаза, в которых трудно спрятать хитрость и совершенно невозможно лесть. Всё это говорило о человеке очень прямого, добродушного нрава:
– Клянусь грозным Баалем, – продолжал сириец, – твоя слава начинает затмевать славу Гамилькара, покорителя Испании, которому помогали все боги Олимпа!
– Да, Диархон, – вступил в разговор стоявший рядом смуглый человек, по манере говорить в нём угадывался уроженец испанского города Гадеса. – Но, насколько я знаю, боги Олимпа непостоянны и завистливы. И тут же постараются поставить подножку чуть возвысившемуся до их ранга герою! Так было с Гераклом и Ясоном, да и Гамилькара они не спасли от отравленной стрелы. Что же касается тебя, дорогой Диархон, то за тридцать пять лет службы Баркидам, несмотря на все твои подвиги, ты не удостоился большего чина, чем тысячник! Так что же, Диархон, боги не оценили твои деяния? Или Баркиды?
– Ну что же, в некотором роде ты прав, Креол, – согласился Диархон, – действительно хвастунам, льстецам и прохвостам намного легче продвинуться вверх, чем честному служаке. Да, действительно, за свои годы мне многое удалось повидать, но я не герой! И поэтому я не интересен богам. Не интересны им и льстецы, завистники и прохвосты, они их не замечают, как не замечают крыс! Ну, бегают они, копаются где-то, ну и пусть бегают. Герой же – это другое дело. Помыслы его не всегда соответствуют помыслам богов, а распоряжаясь собственной судьбой, он нередко распоряжается судьбами следующих за ним народов! А это боги считают своим уделом! И смотрят на это сквозь брови! Но, насчёт Гамилькара ты не прав! До сих пор не ясно, где сидели заказчики тех убийц, выпустивших стрелу? В Риме? Или в Карфагене?
– Соратники, хватит пустых споров, сегодня великий день, заставивший приумолкнуть даже трубы славы великого Александра, – вступил в разговор грек Теоптолем. – Хотя, что по части Диархона, ты не прав, Креол. Ещё Гамилькар предлагал ему стать суффетом Баркидов в Совете, но он отказался! Меч и копьё, для нашего Диархона, намного ближе сердцу, чем папирус с кознями и интригами. Я сам тому свидетель.
– О чём спор, друзья? – спросил подошедший к этому времени Ганнибал, сняв свой спартанский шлем, открыв светлокожее лицо с мягкими каштановыми волосами до плеч и небольшой бородкой. Черты его лица были правильными. В них было больше европейских линий, чем восточных: высокий лоб, ярко выраженные надбровные дуги, тонкий, чуть вздёрнутый нос, выразительная улыбка, очень широкие скуловые кости. Глаза были разного цвета: левый – серо-зелёный, правый глаз был ослепший и поэтому блеклый. На правой стороне лба, ближе к виску, был рубленый шрам, почти скрытый прядью волос, но по цвету затянувшегося рубца, опытный человек мог предположить, что получен он был более десятка лет назад. Если уж говорить о шрамах, то их было достаточно, и на левом локте и выше, на левом предплечье. Посему, можно было догадаться, что и на теле Ганнибала есть следы от холодного оружия, так как человек этот вырос среди оружия, любит оружие, спит с оружием и применяет оружие с большой решительностью.
Ганнибал выглядел совершенно спокойным, будто не совершал сегодня, никакого сражения. На его лице не угадывалось ни тени ликования.
– О, достойный сын достойного отца! Клянусь страшными тенями Аида, для меня нет счастливей минуты, чем эта минута, когда я вижу тебя в ореоле славы, подобной славе царя Александра! Как несправедливо, что тебя сейчас не может видеть Гамилькар! Ведь ещё твой дядюшка, славный Карталон, говорил мне, когда ты, совсем мальцом, гонял детвору деревянным мечом в апельсиновой роще близ храма Милгарта: «Смотри, Диархон, из этого отпрыска Гамилькара выйдет славный воин!» Дай обнять тебя, Барка, ибо ты мне как сын! – с этими словами Диархон обнял Ганнибала. А стоявшие вокруг воины и военачальники закричали боевой клич Баркидов, перешедший опять в громовой гул:
– Барка! Барка! Барка!
– Дорогой Диархон, – отвечал Ганнибал, – ты всегда был самым преданным другом моего отца, а твоя отвага и умение в воинском деле были для меня примером, на который мы с братьями старались равняться во всём. Но клянусь расположением к себе Зевса, я никогда не променяю твою преданность мне и моим братьям ни на какие блага этого мира! – с этими словами Ганнибал крепко обнял в ответ Диархона.
Поприветствовав Диархона, он повернулся ко всем присутствующим:
– Соратники, – обратился к окружающим его воинам Ганнибал, – сегодня в сражении вы стали равными в подвиге своём бронзовым статуям героев Александра, стоящим на портиках базилик Александрии. Я склоняю голову в честь павших героев и славлю победивших! Слава выстоявшим героям и победившим! Утраты велики, друзья, и огромна горечь от потерь! Но слава победы слаще! Победа, друзья! – Ганнибал поднял вверх обе руки.
В ответ раздалось:
– Слава Карфагену! Слава Ганнибалу!
Равнина наполнилась восторженным гулом собравшегося с разных сторон войска. Ганнибал вновь обернулся к собеседникам.
– А между тем, Ганнибал, мы рассуждали о незавидной участи великих героев, коими были Геракл, Ясон и последователей их подвигов: Александра – покорителя Востока, Гамилькара – покорителя Испании, непобедимого Пирра! О непостоянстве богов олимпийского пантеона, которые, проявляя качества, присущие простым смертным – зависть и жадность к славе, обрывают нить судьбы героя в самый пик его славы! – напомнил тему спора Креол, военачальник балеарнских пращников.
– Да, эта загадка пока нами, простыми смертными, не разгадана, – заметил Ганнибал после некоторого молчания. – Игры и потехи богов – промысел самих богов! Ярким примером тому служат истории с Ганимедом и царём Мидасом. Нам же, смертным, приходится довольствоваться временем благосклонности богов, чтобы оставить след в людской памяти!
Ганнибал замолчал на несколько секунд, затем спросил:
– Где развёрнута помощь раненым? И почему до сих пор не возвратилась конница Ганнона?
– Лекари-критяне во главе с Леонтием расположились за тем холмом, на котором стоят «скорпионы», – отвечал Теоптолем, – а от Ганнона никаких вестей ещё не было! Я послал уже двух гонцов, но они пока не вернулись.
В этот момент с юга, от побережья, стала заметна густая пелена, быстро превращающаяся в облако пыли. Послышался звук труб. Все обратили взоры в том направлении. Через минуту к ставке на взмыленном коне прискакал запылённый гонец с известием:
– Конница Магарбала возвращается!
Ганнибал поднялся на расположенный неподалёку пригорок и ещё раз осмотрел поле сражения, погрузившись в размышления: «Вот она, победа! Победа, о которой мечтал, но не дожил отец! Всю свою жизнь он боролся с Римом, мстил за свою жену, мою мать. Воспитывал в нас ненависть ко всему римскому. Взял с нас клятву – о вечной вражде с Римом. Но сам погиб от предательской засады, которую организовали не римляне, не враждебные кельтиберы, а свои, проверенные воины. Кто их нанял?» В этот момент Ганнибала что-то отвлекло, от хода его мыслей… Он вслушался в победное ликование в своём стане… Воины пели. С разных сторон стана, на различных языках, доносились отрывки песен. Воины пели различные песни: карфагеняне свои баллады, нуммидийцы непомерно затянутые, но весёлые! Уроженцы Испании зычные, с ярко выраженной ритмикой и энергетикой!… Вдруг среди этой разноголосицы он отчётливо услышал голос своего отца! Будто и он подхватывал, как это было раньше, на пирах в Гадесе, свои любимые песни! Голоса менялись… Теперь Ганнибал, совершенно ясно, различил голос своего дядюшки Карталона!
«Карталон, – Ганнибал снова вернулся к своим размышлениям, – герой-одиночка, искуснейший фехтовальщик, выигравший турнир мечников на Самосе! Победивший в поединке, спартанца Пехнелая, в битве при Хадаште, до того времени считавшегося непобедимым! Снявший римскую осаду с Акраганта и разбивший их у Эрбесса! Но не успевший прийти на помощь Гамилькону в битве у мыса Экном и поэтому вероломно обвинённый в предательстве, по навету Священной Касты, и отравленный Советом суффетов, в котором тогда главенствовали Ганноны… Священная Каста, – продолжал размышлять Ганнибал, – именно к ней повела ниточка смерти и Гамилькара! Один из убийц был ещё жив и прохрипел что-то про договор со Священной Кастой! Но разгневанный Ферон пригвоздил убийцу копьём, не дав присутствующим дослушать его бормотание. Впрочем, случайно ли это сделал Ферон? К сожалению, это уже не проверишь! Сам Ферон, через год, погиб в схватке с пиратами. Смерть… Смерть постоянно путает следы и затуманивает разум…» Воспоминания Ганнибала снова вернулись к живому отцу. Вот он верхом на высоком чёрном коне въезжает в Карфаген после первого мира с Римом… На нём белый хитон с греческим орнаментом… Народ рукоплещет ему! Любовь простого люда к Гамилькару раздражает и озлобляет Совет. Суффетам кажется, что им на Сицилии нажито и припрятано огромное состояние, которое он использует по своему усмотрению. Впрочем, так и было… Гамилькар три года один на свои средства удерживал провинцию на Сицилии, стояв лагерем со своим наёмным войском на горе Эрик. Карфаген не посылал Гамилькару ни денежной поддержки, ни войсковых подкреплений. Гамилькар сам нанял и сам обучил своё войско. Небольшое, всего пятнадцать тысяч, но с этим войском он наносил римлянам поражение за поражением, прочно удерживая провинцию. Несколько раз римляне пытались крупными силами взять лагерь штурмом, но неизменно терпели фиаско. Гамилькар же, спускался с горы, и довершал разгром у подножия… Блокада горы тоже не приносила римлянам успеха! У Гамилькара был свой небольшой, но грозный флот! А у горы – удобная гавань. Из гавани он вёл подвоз фуража и продовольствия… Ганнибал это хорошо помнил, ведь он прожил эти три года после смерти матери в лагере на горе. Ганнибал помнил этих жутких, разноплеменных воинов, c которыми мог справиться только Гамилькар, и только ему они подчинялись. Помнил он и то, что случилось с этими воинами в Карфагене после войны…
- Предыдущая
- 2/168
- Следующая
