Пьесы. Том 1 - Ануй Жан - Страница 54

• Предыдущая
• 54/87
• Следующая

Отец. А сами вы не курите?

Г-н Анри. Нет.

Отец. Не понимаю, раз вы сами не курите, почему у вас при себе такие дорогие сигары. Может быть, вы коммивояжер?

Г-н Анри. Вот именно.

Отец. У вас, верно, крупные дела?

Г-н Анри. Да.

Отец. Тогда понятно. Нужно умаслить клиента. В подходящий момент вынуть из кармана «мервелитас». Курите? Тот сразу обрадуется: да-да, конечно! И гоп! Дело на мази. Остается вычесть стоимость сигары из суммы торговой сделки, да она, впрочем, туда уже вошла. Ну и ловкачи! Я с наслаждением занялся бы делами. А ты, сынок?

(Орфей не отвечает. Смотрит на него.) Надо встряхнуться, мальчуган, надо встряхнуться. Знаете, предложите-ка и ему сигару. Если ты не докуришь, я докурю. Когда мне грустно, хорошая сигара... (Ни Орфей, ни г-н Анри не отзываются и на это замечание. Вздыхает, потом более робко.) В конце концов, у каждого свои вкусы. (Тихонько попыхивает сигарой, бросая взгляды на молчащих Орфея и г-на Анри.)

Г-н Анри (тихо, после паузы). Тебе надо встать, Орфей.

Отец. Правда ведь? Мне уже надоело без конца твердить ему это...

Орфей. Нет.

Отец. Только он никогда не слушает отца.

Г-н Анри. Тебе надо встать и снова начать жизнь с той самой минуты, на которой ты остановился, Орфей...

Отец. Нас как раз ждут в Перпиньяне.

Орфей (приподнявшись, кричит ему). Замолчи!

Отец (съеживается). Я только сказал, что нас ждут в Перпиньяне. Ничего плохого я не сказал.

Орфей. Я больше не буду с тобой ездить.

Г-н Анри (тихо). И все-таки твоя жизнь именно тут, она ждет тебя, как старая куртка, которую утром снова - хочешь не хочешь - надо надеть.

Орфей. Ну а я ее не надену.

Г-н Анри. Разве у тебя есть другая? (Орфей не отвечает. Отец курит.) Почему бы тебе не поехать вместе с ним? По-моему, твой отец очарователен!

Отец. Видишь, это и другие говорят...

Г-н Анри. К тому же ты его так хорошо знаешь. Это огромное преимущество. Ты можешь приказать, чтобы он замолчал, идти рядом с ним и не разговаривать. Представляешь, какая пытка ждет тебя без него? Сосед по столу поведает тебе о своих вкусах, старая дама будет ласково тебя расспрашивать. Самая последняя уличная девка и та требует, чтобы с ней побеседовали. Если ты не пожелаешь выплачивать свою дань бесполезных слов, ты окажешься в страшном одиночестве.

Орфей. Пусть я буду в одиночестве. Я привык.

Г-н Анри. Я должен предостеречь тебя от этих слов: буду в одиночестве. Они сразу вызывают представление о тени, прохладе, отдыхе. Какое грубое заблуждение! Ты не будешь в одиночестве, человек никогда не бывает в одиночестве. Он остается сам с собой, а это совсем другое дело... Возвращайся же к своей прежней жизни вместе с отцом. Он каждый день будет разглагольствовать о трудных временах, о меню дешевых ресторанчиков. Это займет твои мысли. Ты будешь в большем одиночестве, чем если бы ты был один.

Отец (упиваясь сигарой). Кстати, раз уж заговорили о дешевых ресторанах, я как раз знаю один маленький ресторанчик в Перпиньяне. Ресторан «Буйон Жанн-Ашет». Может, слыхали? Его часто посещают ваши коллеги.

Г-н Анри. Нет.

Отец. За пятнадцать франков семьдесят пять сантимов, включая вино, вам подадут закуску - а если доплатите четыре франка, получите омара, - мясное блюдо с гарниром, очень обильным, овощи, сыр, десерт, фрукты или пирожное и - постойте-постойте - еще кофе, и потом рюмочку коньяка или сладкого ликера для дам. Да если к такому обеду в «Жанн-Ашет» добавить хорошую сигару, вроде этой!.. Я даже жалею, что сразу ее выкурил. (Его реплика не дает ожидаемого результата; вздыхает.) Ну как? Едем в Перпиньян, сынок, я тебя приглашаю?

Орфей. Нет, папа.

Отец. Ты неправ, сынок, неправ.

Г-н Анри. Верно, Орфей. Ты неправ. Послушайся своего отца. Именно в ресторане «Буйон Жанн-Ашет» ты скорее всего забудешь Эвридику.

Отец. О, я вовсе не говорю, что там устраивают какие-то пиршества. Но, в конце концов, там хорошо кормят.

Г-н Анри. Единственное место в мире, где нет призрака Эвридики, - это ресторан «Буйон Жанн-Ашет» в Перпиньяне. Ты должен мчаться туда, Орфей.

Орфей. Вы в самом деле думаете, что я хочу ее забыть?

Г-н Анри (хлопает его по плечу). Придется, дружок. И как можно скорее. Ты был героем в течение целого дня. За эти несколько часов ты истратил весь запас высоких чувств, который был тебе отпущен в жизни. Теперь все кончено, ты спокоен. Забудь, Орфей, забудь даже самое имя Эвридики. Возьми отца под руку, возвращайся в его рестораны. Возможно, жизнь вновь станет для тебя приемлемой, смерть сведется к обычному проценту случайностей, отчаяние примет терпимую форму. Ну же, вставай, иди за отцом. (Более резко, склонившись над Орфеем.) Ты еще можешь пожить в свое удовольствие на этом свете.

Тот поднимает голову и смотрит на него.

Отец (после паузы, наслаждаясь сигарой). Ты знаешь, я ведь тоже любил, сынок.

Г-н Анри. Ты видишь, он тоже любил. Взгляни на него.

Отец. Да-да, взгляни на меня, я хорошо знаю, как это грустно, я тоже страдал. Я уж не говорю о твоей матери; к тому времени, как она умерла, мы давно разлюбили друг друга. Я потерял женщину, которую обожал, тулузка, пылкое создание. Угасла за какую-нибудь неделю. Бронхит. Я рыдал как безумный, следуя за ее гробом. Меня пришлось увести в соседнее кафе. Взгляни на меня.

Г-н Анри (тихо). Да-да, взгляни на него.

Отец. Что тут говорить. Когда я случайно захожу в «Гран Контуар Тулузэн», где мы бывали вдвоем, и разворачиваю салфетку, сердце у меня екает. Но довольно! Жизнь идет своим чередом. Что поделаешь? Ее надо как-то прожить! (Мечтательно затягивается сигарой; вздыхает, шепчет.) И все же «Гран Контуар Тулузэн»... где я бывал с ней... Подумай только, как там кормили до войны, за один франк семьдесят пять сантимов!

Г-н Анри (склонившись над Орфеем). Жизнь идет. Жизнь идет, Орфей. Послушай отца.

Отец (которого слова г-на Анри поднимают в собственных глазах). Может, я покажусь тебе черствым, мой мальчик, и ты будешь возмущен, но ведь я очерствел больше тебя; вот доживешь до моих лет и признаешь, что я был прав. Вначале испытываешь боль. Это само собой. Но вскоре, вот увидишь, против своей воли снова начинаешь чувствовать сладость жизни... В одно прекрасное утро, да, помню, это было именно, утром, умываешься, повязываешь галстук, день солнечный, ты вышел на улицу, и вдруг - пфф! - замечаешь, что женщины снова стали хорошенькими. Да, мы чудовища, дорогой мой, все мы одинаковы, все негодяи.

Г-н Анри. Слушай внимательно, Орфей...

Отец. Я не скажу, что сразу начинаешь зубоскалить с первой встречной. Нет. Мы ведь не скоты какие-нибудь, вначале даже и говорить-то чудно. Но удивительно, хочешь не хочешь, обязательно расскажешь ей о той, прежней. Говоришь, каким одиноким себя чувствуешь, растерянным. Да ведь так оно и есть! Это не притворство. Но ты и представить себе не можешь, дружок, как эти рассказы смягчают женское сердце! Знаю-знаю, вы, верно, скажете, что я просто разбойник. Я пользовался этим приемом целых десять лет.

Орфей. Замолчи, папа.

Г-н Анри. Почему он должен замолчать? Он говорит с тобой так, как будет говорить с тобой жизнь тысячью уст; он говорит тебе то, что завтра ты прочтешь во всех взглядах, когда встанешь и снова попытаешься жить...

Отец (который теперь дает себе волю). Жизнь! Да жизнь великолепна, дружок...

Г-н Анри. Слушай внимательно.

Отец. Ты все-таки не забывай, что ты еще мальчишка и у тебя нет жизненного опыта, а тот, кто говорит с тобой, пожил и чертовски пожил. Ох, и отчаянные же мы были в Ньортском музыкальном училище! Хваты, да и только! Золотая молодежь. В руках тросточка, в зубах трубка, готовы на любую проделку. В то время я еще и не помышлял об арфе. Брал уроки фагота и английского рожка. Каждый вечер я пешком делал семь километров, чтобы играть под окнами одной дамы. Ну и молодцы мы были, просто одержимые, чего только не придумывали. Ничто нас не останавливало. Однажды наш класс деревянных инструментов бросил вызов духовым. Мы держали пари, что выпьем тридцать кружек пива. Ох, как же нас потом выворачивало! Да чего там, мы были молодые, веселые. Уж мы-то знали толк в жизни!

• Предыдущая
• 54/87
• Следующая