Древнее зеркало. Китайские мифы и сказки - Автор неизвестен - Страница 19

• Предыдущая
• 19/81
• Следующая

Заподозрив, что дело нечисто, я незаметно сунул руку за спину, открыл шкатулку и вытащил зеркало. Едва блеснули его лучи, как оба мои собеседника утратили дар речи и повалились ничком.

Карлик оборотился вдруг черепахой, а второй, тот, что был похож лицом на хусца, стал обезьяной. Я повесил зеркало на дерево. На рассвете оба животных издохли. У черепахи от старости кожа была с зеленоватым отливом, а у обезьяны шерсть стала совсем белой.

Затем я побывал на Совок-горе{91}, переправился через реку Ин и, проезжая через уезд Тайхэ, посетил Нефритовый колодец. По соседству с колодцем есть пруд, вода в нем густого зеленого цвета. Я расспросил о нем дровосека.

– Это священный источник, – ответил он мне. – Окрестные жители в год восемь раз приносят ему жертвы, моля о ниспосланьи счастья и удачи. Но стоит допустить малейшую оплошность в обряде, как из воды поднимается черная туча и сильный град разрушает каналы и плотины.

Я вынул зеркало и направил лучи его на пруд. Вода в пруду заклокотала и забурлила, ударил гром, такой страшный, что казалось, раскололась земля. Вдруг вся вода до единой капли выплеснулась на берег. Волны покрыли все вокруг на расстоянии двухсот с лишним шагов. Обнажилось покрытое густым илом дно пруда. Там беспомощно металась какая-то рыба, длиной более чжана, толщиною с большую руку. Голова у нее была красная, на лбу белое пятно, тело в зеленую с желтым полоску, покрытое слизью, без единой чешуи. Рыба эта походила на змею, но у ее был драконий рог и острые челюсти, как у осетра. Она билась и дергалась, испуская странное сияние, но завязла в иле и не могла уплыть. Я сразу же догадался, что это водяная змея. Без воды ей конец. Я заколол ее и изжарил. Она оказалась необыкновенно жирной и вкусной, и мяса ее с избытком хватило на несколько дней.

Затем я покинул пределы Сунского уезда, плывя по реке Бянь. На берегу этой реки стоял постоялый двор. У хозяина его, Чжан Ци, была дочь, страдавшая тяжелым недугом. Едва наступала ночь, она кричала от боли. Жалобные вопли девушки терзали душу. Я спросил, давно ли на нее напала болезнь. Оказалось, она уже с год хворает. Днем тиха и спокойна, а ночью надрывается от крика.

Я остался у них в доме еще на одну ночь. Заслышав крик девушки, я тотчас достал свое зеркало и направил его на больную. «Парня в шапке убили!» – закричала она. Смотрят, у подножия постели лежит огромный дохлый петух. Это был старый петух хозяина, лет семи-восьми.

Направляясь в земли, лежащие к югу от Янцзы, совершал я переправу через эту реку возле Гуанлина, как вдруг над водой сгустились темные тучи. Черный вихрь вздыбил волны. Лодочник мой помертвел от страха. Каждый миг лодка грозила опрокинуться и затонуть. Я поспешно вынул зеркало и осветил им реку на несколько шагов вокруг. Луч зеркала проник до самого дна. Ветер стих, высокие валы улеглись, и через мгновение мы были уже в спокойной гавани.

Позже я посетил перевал Пьянящего Аромата на горе Дарительнице{92}. Там взбирался я на отвесные кручи, проникал в глубины пещер. Не раз встречались мне стаи хитрых птиц, с громкими злобными криками кружили они надо мной. Медведи много раз преграждали мне путь. Но стоило мне направить на них свое зеркало, как в страхе разлетались птицы и разбегались звери.

Я переправлялся через реку Чжэцзян в благоприятное время года, но вдруг налетела буря, начался прилив с моря. Грохот бушующих валов разносился на сотни ли.

– Волны уже настигают нас, к южному берегу не пристать. Пойдем мы рыбам на корм, ежели не повернем назад! – крикнул в испуге мой лодочник.

Я вынул зеркало и направил его на воду. Взвихренные волны, не добежав до нас, вдруг застыли, будто облака на краю неба. Вода в реке расступилась в обе стороны шагов на пятьдесят, начала опадать и понемногу светлеть. Перед нами открылся широкий проход в волнах. Черепахи и крокодилы бросились врассыпную. Мы поставили парус и быстро поплыли в южную гавань. Достигнув берега, увидели мы, как вновь выросли громады валы высотой в десять чжанов, как, бурля и клокоча, понеслись они вперед, и там, где только что спокойно плыла наша лодка, закипел яростный водоворот.

Потом посетил я гору Небесная башня{93}, где поднимался на все неприступные кручи и проник в самые глубокие тайники пещер. Подвесив зеркало к поясу, я даже ночью не боялся бродить один по горным ущельям. Лучи его освещали на сто шагов вокруг так ярко, что любая былинка была видна. Испуганные птицы стаями подымались в воздух и с тревожными криками носились надо мной.

На обратном пути я побывал на горе Гуйцзи, где встретил некоего Чжан Шилуаня, человека необычайного. Мне, по счастью, удалось собрать его труды «О чжоуских стелах» в девяти главах и «Храм света» в шести частях.

А когда плыл я по реке Юйчжан, довелось мне побеседовать с прославленным Сюй Цзан-би, даосом. О нем говорят, что он седьмой потомок Цзин Яна и владеет искусством с помощью заговора стоять на остриях ножей и ходить по раскаленным углям. Как-то раз зашла у нас речь о бесах и других необычайных существах. Он рассказал мне, что в семье Ли Цзин-шэня, смотрителя зернохранилищ в уезде Фэньчэн, три дочери страдают от бесовского наваждения, только люди о том не ведают. Он было взялся лечить их, да без успеха.

Наш земляк Чжао Дань, человек великих способностей, занимал как раз в это время должность судебного пристава в Фэньчэнском уезде. Узнав, что я буду проездом в этих местах, он приказал одному из своих слуг встретить меня и подыскать мне удобное жилье. «Я бы желал остановиться в семье Ли Цзин-шэня», – сказал я слуге. Чжао Дань приказал Цзин-шэню приютить меня, и тот встретил меня очень радушно. Скоро у нас зашел разговор о том, какая беда у него в доме.

– Все три мои дочери, – рассказал мне Цзин-шэнь, – живут вместе в боковом флигельке. Каждый вечер понацепят они на себя украшения, разоденутся в самые нарядные платья, и лишь только стемнеет – сразу к себе. Загасят свечи. А прислушаюсь – в спальне смех и веселые речи. Уймутся лишь на рассвете, еле-еле добудишься их. Сохнут прямо на глазах, а к еде и не притронутся. Не лезет им кусок в глотку. Надумал я было строго-настрого запретить им наряжаться без толку, да где там! Грозят удавиться или в колодец броситься. Просто не знаю, что и делать.

– Покажи мне их флигелек, – попросил я Цзин-шэня.

В восточной стене флигелька имелось решетчатое окно. Опасаясь, как бы девушки не заперли ненароком дверь, так что трудно будет ее открыть, я заранее, еще днем, выломал в переплете окна четыре перемычки, заменив их простыми палочками.

Только начало вечереть, как пришел ко мне Цзин-шэнь и говорит: «Принарядились и уже пошли к себе в комнату».

Первая стража еще не кончилась, когда я подошел к окну и прислушался. До меня донеслись разговоры и смех. Я вышиб в окне перемычки из палочек и, просунув внутрь зеркало, осветил им комнату. «Моего мужа убили!» – в три голоса закричали сестры. Я ничего не увидел в темноте и оставил зеркало висеть на окне до самого утра.

Когда рассвело, все увидели, что возле дырки в стене лежит огромная дохлая крыса размером в целый чжан и четыре цуня. Была она совсем голая, без единого волоска на теле. А рядом с ней валяется старая мышь, такая жирная, что потянула бы, пожалуй, цзиней{94} на пять, и тоже без единого волоска. Лежала там и мертвая ящерица величиной с ладонь, чешуя отливает всеми цветами радуги, на голове двое рожек, хвост более пяти цуней длиной, а кончик хвоста белый-белый.

С этого дня девушки пошли на поправку.

Позже в поисках истинной мудрости забрел я на гору Шалаш{95}, где бродил несколько месяцев, отдыхая под вековыми деревьями, ночуя в зарослях пахучих трав. Не раз случалось мне встречать на своем пути тигров и леопардов, находить свежий след шакала и волка, но стоило только блеснуть моему зеркалу, как звери обращались в бегство. Почтенный отшельник Су Бин, муж редких познаний, постигший премудрость «Ицзина» и потому прозревший сокрытое и грядущее, заметил мне как-то:

• Предыдущая
• 19/81
• Следующая