Выбери любимый жанр

В полярные льды за «Италией» - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 2

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Эх, вы, паникеры. Вот он дернул за веревку, когда нужно, лыжа и поднялась обратно, — флегматически гудит Брейнкопф, поворачивается и медленно идет на корабль.

У него навсегда сохраняется впечатление о том, что все тревоги, пережитые нами за Чухновского, были напрасны, и ничего особенного не произошло. Но для нас ясно, что продолжать полеты на таком аэродроме без предварительной его подготовки и тщательной разметки нельзя.

Я получаю высокое назначение коменданта аэродрома. Предстоит выбрать на этой отвратительной льдине стартовые дорожки в различных направлениях, чтобы дать возможность совершить взлет и посадку при различных ветрах. Все препятствия на этих дорожках нужно снести. Ко всем блестящим качествам нашего аэродрома прибавляется еще то, что он начинает таять у нас на глазах. Все чаще снег проваливается под лыжами, и ноги уходят в ледяную воду, скопившуюся под снежным покровом. С лётнабом Алексеевым мы выбрали две дорожки в направлениях с оста на вест и с норд-норд-оста на зюд-зюд-вест. Длина остовой дорожки не больше двухсот пятидесяти метров, длина нордовой- всего около двухсот.

К четырем часам утра 9-го июля мы закончили выбор стартовых дорожек и предварительную их разметку. Я набиваю карманы шоколадом, и в сопровождении нескольких кочегаров отправляюсь на аэродром для приведения дорожек в порядок. Кочегары неистово ругаются: работа по сколке ледяных порогов на аэродроме их ни в какой мере не устраивает. Попадает, главным образом, конечно мне. Алексеев дипломатически улепетывает каждый раз, когда, воткнув лопаты и пешни в снег, кочегары закуривают и начинают критиковать.

Тем временем в полутемной кают-компании над столом склонились Чухновский, Жюдичи, Миндлин и другие. Они что-то пишут, перечеркивают, переписывают. В четыре часа Чухновский передает Жюдичи французский текст письма, которое он собирается сбросить сегодня на льдину Вильери. Жюдичи предстоит перевести на итальянский язык следующее:

"На борту «Красина». 9/VII 1928.

От имени Русского комитета помощи экспедиции Нобиле и от имени экипажа ледокола «Красин» авиатор Чухновский счастлив принести воздухоплавателям «Италии» самый сердечный привет.

Намерения авиатора Чухновского, который управляет трехмоторным самолетом Юнкерса, установленным на лыжи, заключаются в том, чтобы попытаться, как только позволят метеорологические условия, спуститься в непосредственной близости к группе и вслед за этим взять членов группы Вильери. Они благоволят приготовить сигналы и выставить их, чтобы показать наиболее благоприятное место спуска, длину площадки и толщину льда.

Наиболее благоприятное место для спуска должно быть отмечено знаком, обозначающим своим положением, что ветер дует против перекладины, так как самолет спускается против ветра. Пример:

-| (==(==

положение знака направление ветра

Сигналы должны быть четырех родов: 1) указывающий направление ветра, 2) условия посадки, 3) длину площадки, 4) толщину льда. Сигналы должны иметь в длину и ширину не меньше метра.

Борис Чухновский.

Р. S. Настоящая инструкция бросается в двух экземплярах, каждый в отдельноcти. Анилиновые краски должны служить для сигналов.

На самолете с «Красина» обозначены красные советские звезды.

Документ написан на трех страницах.

Знаки для группы Вильери:

Хорошо (

Плохо (

Лед меньше метра (

Лед больше метра (

Площадка 150 метров ((

Площадка 250 метров (((".

Жюдичи старательно стучит «ремингтоном», и через час готов итальянский текст, который тщательно заклеивается в конверт. Сегодня Чухновский попытается сбросить письмо группе Вильери.

Сегодня на утро назначен полет. Поврежденная лыжа приведена в порядок, машина готова к старту. Но при первой же рулежке выясняется, что лыжи необходимо сменить вообще, они чересчур стары. В нормальных условиях на этих лыжах еще можно было бы летать и летать, но здесь, на аэродроме, расположенном под 80°47,2 сев. широты и 23°08 вост. долготы, к лыжам пред'являются несколько иные требования. Полет приходится отложить.

Тем временем наш аэродром с припаянной к нему черной коробкой «Красина» продолжает дрейфовать к западу. Владимир Александрович Березкин, который развел с противоположного от аэродрома борта «Красина» целое гидрологическое хозяйство, целые дни копошится у вьюшки, сооруженной судовым плотником. По наблюдениям Березкина, рельеф дна меняется очень быстро. Бывают случаи, когда за час глубина изменяется на тридцать-сорок метров. По наблюдениям штурманов, за последние сутки нас сдрейфовало на восемь миль. Усиливается дрейф к норд-осту под действием зюд-вестовых ветров, временами переходящих почти в чисто-зюдовые. Дрейфует наша льдина, дрейфуют и окружающие нас скопления торосов. Все шире становятся разводья, окружающие наш аэродром, все громче- шуршание трущихся друг о друга льдин. Теперь уже простым глазом можно наблюдать, как смещаются относительно друг друга плывущие льды.

А вместе с южным ветром, идущим, быть может, с лазурных берегов Средиземного моря или со знойных алжирских песков, к нам доходят и остатки тепла, которые воздух не успел растерять, промчавшись над Европой и северными морями. Крохи тепла приносит он сюда для того, чтобы помочь яркому, но холодному солнцу растопить вечные льды. Но ни солнце, ни зюдовый ветер не могут справиться с двухметровой ледяной корой. Они точат лишь снежный покров, загоняя голубые озера кристально-чистой пресной воды в огромные майны. Морозом эти майны прихватывает тоненькой коркой. На корке образуется толстый снежный покров. И до тех пор, пока вы не провалитесь сквозь эту тонкую корку, вы даже не подозреваете, что в льдине скрываются огромные водохранилища метровой глубины.

Скупая полярная весна все же дает себя знать на нашем аэродроме. Снег оседает. В солнечные дни лыжи не скользят с хрустом по его поверхности, а хлюпают по мокрой крупе. При малейшей неосторожности носы лыж с разбегу залезают под тонкую корку больших проталин и, не успев удержаться, сразу вкатываешься по колено в ледяную воду.

Но это бы ничего, если бы светило солнце. Густые волны тумана то и дело заволакивают небо. Временами туман бывает настолько густым, что на несколько десятков метров от корабля ничего не видно.

Я не ложусь спать двое суток, чтобы успеть приготовить стартовые дорожки Чухновскому. К двум часам ярко сверкающей ночи на 10 июля: снова появилось солнце, и Чухновский приготовился лететь. Но, посветив на время заводки моторов, солнце предательски скрылось, и аэродром снова погрузился в непроглядное молоко. Самолет опять обречен на бездействие.

Немногим лучше дела у самого «Красина». Сломана лопасть левого винта. Сегодня водолаз Желудев об'яснил поломку чугунного погона в румпельном отделении. Оказывается, напором льдов сломан ограничитель руля и массивное стальное литье петли, на которой подвешен руль. Такая поломка не сулит ничего хорошего. Остаться в этих льдах без руля- перспектива незавидная. Конечно, корабль, имеющий бортовые винты, не останется совершенно беспомощным, сумеет, может быть, выбраться из льдов, но задача эта отнюдь не легкая. Надо во что бы то ни стало отыскать возможно более легкий выход из льдов. Может быть, легче всего просто ждать, пока льды разойдутся под ветрами, или отыскивать наиболее выгодное направление с помощью самолета? Но ожидание отдалит на неопределенно-долгий срок цель экспедиции, и потому неприемлемо для нас. Чухновский с нетерпением ждет первой же возможности уйти в разведывательный полет. Яркое солнце, сопутствовавшее нам все дни, пока мы шли мимо берегов Норд-Остланда, все меньше и меньше выглядывает из туманов. Синоптическая карта Березкина все больше пестреет черными кружками сплошной облачности.

К шестнадцати часам 10-го туман кое-как разошелся. У самолета лихорадочно работают механики. Мне предстоит помочь развернуться Чухновскому, когда он подрулит к старту нордовой дорожки. В сопровождении нескольких кочегаров, бегу на лыжах два километра, отделяющих нас от старта. Отсюда мне видно- Чухновский начинает рулить по аэродрому, пробираясь к месту моей стоянки. С жутью гляжу на машину, переваливающуюся с крыла на крыло; элероны ее цепляются за снег. Доберется ли до меня машина по бесконечным буграм и проталинам? С большой осторожностью ведет машину Борис Григорьевич. Сам он, чтобы видеть поверхность аэродрома, высунулся по пояс над козырьком. Наконец, машина подползает к стартовой дорожке. Лыжи продавили в талом снегу след глубиною в полметра. Мокрая крупа голубой дорожкой блестит до самого корабля. Мы бросаемся к левому крылу машины, чтобы дать возможность Чухновскому развернуться на месте и встать в направлении старта. Но чтобы пробежать двадцать шагов, которые отделяют нас от машины, нужно потратить много времени и усилий. С каждым шагом я проваливаюсь все глубже, у самого крыла ухожу по пояс в глубокий снег. Вода холодными струйками льется за высокие болотные сапоги. Но об этом некогда раздумывать. Судорожно вцепляемся мы в колышущееся алюминиевое крыло, и, работая правым мотором, самолет круто разворачивается на 1800.