Набат - Люфанов Евгений Дмитриевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/81
• Следующая

Идет выпуск за выпуском чугуна из вагранки. Ряд за рядом дымятся опоки, в которых тлеет земля, кисловатым, горячим туманом застилая цех.

Чугунные низкорослые ангелы будут охранять вековечный покой именитейших мертвецов — купцов разных гильдий и чиновников разных классов, — всех, чья смерть дала возможность заводчику Фоме Дятлову получить заказ на увековечивание памяти об их долгой или кратковременной жизни.

Не удостоился этого только акцизный чиновник Расстегин, но был сам виноват: не поторопился с заказом и не дождался, когда у Дятлова на заводе начнут отливать монументальные памятники, — подавился рыбьей костью и умер скоропостижной смертью.

В тот день на заводе была первая пробная плавка. Сам литейный мастер Шестов формовал небольшой, без особых узоров крест и сам заливал чугун. Утром Дятлов пришел посмотреть и остался доволен работой. Крест как крест, ни к чему придраться нельзя. Высветлили его наждаком, покрасили светлой голубенькой краской, — закрасовался, заиграл сразу крест.

— И по колеру и по рисунку — для девицы весьма подходит, — сказал мастер Шестов.

— В самый раз для девицы, — согласился Дятлов. — У исправника дочь в чахотке. Не нынче завтра помрет. Может, ей и предназначим его.

Но в тот же день Дятлов узнал о внезапной кончине Расстегина. Вспомнил свою встречу с ним у могилы отца и свое обещание — первый же крест изготовить акцизному. Ведь его тогда словно сам бог подослал! И, хотя с заказом на памятник акцизный сплошал, Дятлов все же считал своим долгом данное ему слово сдержать, чтобы совесть была чиста. Так этот «девичий» крест и водрузили на могилу Расстегина. И — бесплатно.

В первый же месяц в заводскую контору поступило много заказов, и Дятлов видел явный успех своего дела.

Но на втором месяце работы завода произошло непредвиденное: заказы вдруг прекратились. Словно иссякла людская любовь к своим ближним, отошедшим в тот мир, где нет ни печали, ни воздыхания. Выходило так, что из многих тысяч людей, живущих в уезде и в губернии, нашлось лишь около сотни таких, которым дорога была память о родичах, а остальным это все — трын-трава. Голодающим и нищим, конечно, не до крестов, лишь бы день как-нибудь перебиться. Но и люди с достатками, свои же господа горожане не проявляли особого рвения позаботиться о родословных могилах. Будто в их семьях никогда покойников не было.

Почти каждый день разносится над городом унылый перезвон церковных колоколов — кого-нибудь из горожан да хоронят. А сколько их безо всякого звона отправляется на тот свет! Но свежие могилы остаются или вовсе бескрестными, или с торчащими над ними грубо сколоченными деревянными крестами. Будто невдомек никому, что Дятлов завод пустил. Третьего дня хоронили умершую наконец чахоточную дочь исправника, и уж никак не ожидал Фома Кузьмич, что исправник вместо узорчатого, словно бы кружевного чугунного крестика, выкрашенного в голубой девичий цвет, поставит своей дочке неуклюжий дубовый крестище, который под стать только какому-нибудь неотесанному мужику, а вовсе не благородной девице.

Вот уже сколько дней нет новых заказов. И на кладбище, где у самых ворот открыта специальная лавка со всеми образцами заводских изделий, торговля не бойко идет. Это начинало Дятлова беспокоить. Думал, надеялся, что костлявая, безносая и безглазая гостья, которая нет-нет да и забредет к кому-нибудь в дом со своей косой, будет верной помощницей, правой рукой у заводчика, а она свое дело делает, но не хочет быть ни приказчицей, ни компаньонкой Дятлова.

«Черт те что получается... — тревожно раздумывал он. — Денег сколько вперед роздал... крестов наготовил... Что ни день — то полсотня их, а разбирают — пяток... Хуже нет, когда товар зря залеживается... Когда же барыши начнут поступать?..»

Он сидел в своем кабинете, расхлестанном под дуб маляром Агутиным, и просматривал листы с записями выданных рабочим денег. Крестиками помечал фамилии тех, за кем накопилось уже по два рубля. Все больше и больше появлялось этих крестиков, напоминавших Дятлову о кладбищах, и он перечитывал имена должников, как на заупокойной панихиде. Словно окаймленные дерном могилы, зеленым карандашом были обведены имена тех рабочих, долг которых подвигался уже к трем рублям. Щелкал костяшками счет, складывал копейки в рубли, рубли — в десятки, в сотни и задумывался, покусывая выцветший ус.

На заводе начинался обеденный перерыв. В этот час Дятлов принимал просителей, и они не замедлили явиться. Нужды много у каждого.

— К вашей милости, Фома Кузьмич... Попросить хотел... Рублевку, Фома Кузьмич, ежель можно...

— Пьянствовать?

— Какое там!.. И в уме не держу. До того нешто... Обносился, как есть... Хоть лаптишки новые справить да из нательного что-нибудь...

— Чей будешь?

— Карпельский, Фома Кузьмич.

— Как зовут, спрашиваю?.. Оболдуй!..

— А зовут — Нечуев Гаврила. Завальщик я.

— Ты? — обратился Дятлов к другому.

— Прохор Тишин, обрубщик...

— Тоже деньги понадобились?

— Тоже, Фома Кузьмич...

Дятлов сверился по спискам: за Нечуевым долг в полтора рубля, за Тишиным — рубль.

— Отработать старое надо, а тогда уже снова вперед просить.

— В деревне, Фома Кузьмич, сестра померла, — уныло проговорил Нечуев. — Думалось, хоть полтинником семейству помочь, а никак не выходит. Никак... — беспомощно развел он руками.

— Померла? — переспросил Дятлов.

— Так точно, Фома Кузьмич... А летось — отец... Бабка тоже... Ну, она свое отжила. А отец в силе был...

— В Карпелях их схоронили?

— В Карпелях, известно.

— Так-так... — побарабанил Дятлов пальцами по столу, осененный внезапно пришедшей мыслью. — А ты, — обратился к Тишину, — кого схоронил?

— Мать. А отец в шахте помер. Завалило его... Дядя Игнат еще... Домой шел отсюда и не дошел... Наши, ракшинские, говорили...

Дятлов подумал немного и сказал:

— Так и быть, по полтиннику еще выдам. И вот что скажу: почитать, ребята, своих родителев надо. Сыновью преданность проявить. А ведь у них, поди, и могилы-то без крестов.

— Бедность наша, Фома Кузьмич... — вздохнул Нечуев.

— Троих, стало быть, схоронил: бабку, отца и сестру? — уточнял Дятлов.

— Троих.

— Ну, пускай души их радуются. Велю, чтобы три креста тебе выдали. А потом из получек по малости будешь рассчитываться.

— Дак... Фома Кузьмич... — оторопел Нечуев.

— И тебе, Тишин, крест. Матери поставишь. Подешевле или подороже возьмете?

— Ненадобно никаких, — испуганно попятился Нечуев.

— И полтинник, значит, не требуется?

Полтинник... Хотя бы полтинник... Позарез нужен был он Гавриле Нечуеву. И неужто самому же отказываться?.. Кресты в добавку к нему... Но ведь за них все расчеты будут потом... Да и о каких дальних сроках загадывать, если неизвестно, сумеешь ли без копейки встретить завтрашний день. А в этом полтиннике — жизнь. Кресты умножат долг, по это потом, потом, а сейчас...

— Ладно, Фома Кузьмич... Только три-то зачем?.. И сестра и отец с бабкой — все они под бок друг дружке положены. Одна могила у них, — по-своему схитрил Нечуев.

— Ой ли?.. — усомнился Дятлов.

— Провалиться на этом месте... — заверял Нечуев, смело надеясь, что выдержит его крепкий пол хозяйского кабинета.

— Ну, пущай будет так. По кресту обоим вам запишу. Из дешевых... Чудно делаю, — крутнул Дятлов головой. — Другой с вас полтинник задатку взял бы, а я от себя отрываю.

Вынул кошелек, достал два полтинника, сунул в протянутые руки.

— С богом. Хорошенько работайте только, ребята, чтобы мне не обижаться на вас.

Вот и нашлось, куда сбыть залежавшиеся кресты.

Сначала рабочие, не подозревая, к чему клонит хозяин, расспрашивая их о семейных покойниках, старались вызвать сочувствие и жалость к себе. Перечисляли стариков и детей, в разное время отнесенных на деревенский погост. А когда узнали, в чем дело, — за головы схватились. Один — пять, другой чуть ли не десяток могил насчитал, и Фома Кузьмич для каждой из них определял по кресту. Потом уже сам одумался — лишку хватил. Если считать даже по самой дешевой цене — и то за год не отработают. И решил уравнять всех.

• Предыдущая
• 16/81
• Следующая