Перепутья - Венуолис Антанас - Страница 29

• Предыдущая
• 29/64
• Следующая

Все рассмеялись.

— Ну, пойте, девушки.

Лаймуте вставила окошко.

Эгле откашлялась, поправила кудель и запела:

И все женщины особенно бойко и прочувствованно повторили последние три строчки. Эгле пела дальше:

— Слышите, уже кто-то шляется вокруг, — кратко заметила Будоне.

— Не обращайте внимания, девушки, пойте, не войдут, — подбодрила боярыня.

Мимо затянутого бычьим пузырем оконца горницы мелькнули две тени, и в сенях кто-то зашевелился.

— Пойте, девчата, — подмигнула боярыня.

Но тут распахнулась дверь горницы, и вошли рыцарь Дранк и Ганс Звибак.

— Слава Иисусу Христу! — сказали оба гостя.

— И мы своих богов славим, — ответила боярыня.

— И мы, и мы, — откликнулись девушки, вставая у своих прялок и позванивая колокольчиками-бубенцами на голове и шее.

— Как здоровье, владычица замка? Как поживает прекрасная Лайма? — остановившись возле порога, спрашивал Ганс Звибак, а рыцарь Дранк старался понять, о чем он разговаривает с боярыней.

— Боги послали мне испытание, чтобы в старости я терпеливо проводила свои дни в плену, отделенная от мужа, от сыновей, только со своей доченькой.

— Боярыня, разве ты в плену? Мы — твои слуги, а ты — наша владычица, — говорил Ганс Звибак, глядя в сторону.

— Если это так, крестоносец, тогда я требую, чтобы вы немедленно убрались из нашего замка!

— Это невозможно, боярыня: на вас тут же нападут сторонники Скиргайлы и уничтожат замок, а вас со всеми людьми уведут в плен.

— В таком случае прикажи выпустить из подземелья моих людей, и мы никого не будем бояться.

— Все ваши люди свободны, боярыня, и работают.

— Они были свободны, но вы сделали их рабами: они тяжко работают в лесу и на стенах замка!.. А где Висиманта?

— Висиманта болен, боярыня, и ему нельзя вставать с постели; его лечит брат монах.

— В таком случае могу ли я вместе с дочкой и моими служанками навестить его, а также увидеть и остальных своих людей, тех, которые работают в лесу и на стенах, и тех, которых вы истязаете в подземелье?

— Боярыня, вместе с Висимантой лежат и другие раненые и больные мужчины, и вам обеим, женщинам знатного рода, не пристало ходить туда… А своих людей вы можете видеть каждый день, когда они возвращаются из леса или работают на стенах замка.

— Но они работают не как свободные люди, а как рабы! Я хочу видеть их свободными!

— Это невозможно, боярыня: такова уж участь побежденных!

— Мы не побежденные, крестоносец! Вы с нами не воевали, вы обманули нас: напросились как гости, как знакомые, а поступили так, как не поступают истинные рыцари!

— Что она говорит? Что она говорит? — забеспокоился рыцарь Дранк, услышав, что боярыня произнесла слово «рыцарь».

— Боярыня говорит, что они обе готовы лучше умереть, чем принять от наших рыцарей святое крещение, — по-английски объяснил ему Ганс Звибак и попятился.

— Господи, какое закаменелое сердце язычников! — сказал рыцарь Дранк и, посмотрев на Лайму, сделал скорбное лицо.

Служанки вертели свои прялки, слюнявили пальцы, подергивали льняную кудель и исподлобья поглядывали то на нагловатого крестоносца, то на расстроившегося миловидного рыцаря.

Но Ганс Звибак не уходил из горницы; он переминался с ноги на ногу, смущался и, видимо, хотел еще что-то сказать. Наконец решился:

— Боярыня, мы вот пришли сообщить тебе, что если ты не примешь крещения по-хорошему, мы сейчас же окрестим тебя, твою дочь и всех служанок силой!

— О Перкунас! О Праамжюс! — закричали служанки и, позванивая колокольчиками-бубенацми, отскочили от своих прялок.

Лаймуте прижалась к матери.

— Что ты сказал? Что ты сказал? — забеспокоился рыцарь Дранк, заметив, что боярыня вся напряглась, вспыхнула и бросила взгляд на стену, где раньше висело оружие.

— Не видать тебе этого, коварный крестоносец! Вон отсюда! — И боярыня замахнулась прялкой…

Но тут в замке послышался какой-то шум. Ганс Звибак растерялся. Когда открыли дверь, от леса за болотом отчетливо донеслись звуки рога.

— Маменька, папочка и братики возвращаются! — первая воскликнула Лаймуте и, втайне радуясь возможному приезду рыцаря Греже, выбежала в дверь. Вслед за ней выбежали служанки и вышла боярыня.

За болотом трубили рог — требовали опустить мостки.

Крестоносцы в замке всполошились. Одни поднялись на стены, другие встали возле ворот, собрались на дворе.

Некоторое время спустя рыцарь Дранк и десятка три братьев и кнехтов выехали навстречу гостям. Ими оказались посланцы маршалка ордена, прибывшие прямо из Вильнюса: комтур Герман, рыцарь Греже и сотня братьев, братиков и кнехтов.

Быстро были наведены все мосты и мостки через болото и трясины. В воротах замка гостей встретил Ганс Звибак.

Прибывшие крестоносцы и кнехты оказались шумными и разговорчивыми. Едва успев войти в замок, они сразу же принялись рассказывать о событиях под Вильнюсом, о гибели двух братьев княжеского рода и боярина Книстаутаса. Но комтур Герман и рыцарь Греже выглядели суровыми. Когда Ганс Звибак давал объяснение, они не смотрели ему в глаза. Особенно ошарашило Ганса Звибака то, что среди прибывших крестоносцев он увидел свободных Кулгайлиса и Шарку.

— Поставлена ли стража возле горницы боярыни? — стараясь не смотреть Гансу Звибаку в глаза, спросил комтур Герман.

— Да, брат комтур, но не у двери.

— Тогда немедленно снимите стражу и сообщите боярыне, что мы, посланцы благородного маршалка нашего ордена, желаем повидаться и побеседовать с ней.

— Все будет немедленно выполнено, брат комтур, а теперь попрошу вас в избу отдохнуть и перекусить, — приглашал гостей расстроенный начальник замка.

— А как здоровье боярыни? — не выдержав, спросил Греже.

— И боярыня, и ее дочь чувствуют себя прекрасно, они только ради порядка охраняются, — заранее оправдывался Ганс Звибак.

Прибывший отряд крестоносцев еще не вошел в ворота, а в замке уже все знали, что за гости пожаловали к ним. Расстроилась боярыня, побледнела Лаймуте. Когда мать начала сокрушаться, плакаться, на свою долю жаловаться, ее доченька никак не могла выжать слезу из своих голубых глаз, и казалось, что ее околдовали; она без слез плакала, и сухие глаза терла, и к мамочке прижималась, и юбчонку одергивала, бусы на груди поправляла…

— Успокойся, доченька, не бойся, — прижимала ее к груди мать, — может, они и нам хорошую весточку принесли.

• Предыдущая
• 29/64
• Следующая