Перепутья - Венуолис Антанас - Страница 60
- Предыдущая
- 60/64
- Следующая
Если б не вежливость воеводы и не приказ княгини немедленно возвращаться к ней с пленницами, боярин Греже вряд ли в эту минуту сдержался бы и не вызвал на поединок тюремных стражей своей дамы сердца, своей возлюбленной.
— Быстрее! — довольно грозно сказал он надзирателю, когда тот, позванивая связкой ключей, остановился возле двери.
Дверь была отперта, Греже толкнул ее ногой и, ступив через порог, увидел такую картину: боярыня сидела на стуле и, закутавшись в шаль, дремала, а Маргарита, поднявшись на цыпочки, смотрела через маленькое, заплетенное железными прутьями окошко на двор замка и наблюдала, как за западе угасают отблески заката.
— Маргарита!.. Лаймуте!.. — позвал Греже и шагнул к ней.
Маргарита вздрогнула, отпрянула от окошка и, протянув руки, воскликнула:
— Рыцарь!
Греже успел подхватить ее на руки.
— Маргарита!.. Маргарита!.. Счастье мое… Лаймуте! — только шептал ей Греже, прижимая девушку к груди, и не знал, слышит она его или лишилась чувств.
— Боярыня, вы свободны!.. Сама княгиня освобождает вас… Я — ее посол.
— Рыцарь, это сон или дух твой? — поднялась со стула Книстаутене.
Она и впрямь не верила, что перед ней — рыцарь Греже.
— Я, боярыня, я… Но я уже не рыцарь и не крестоносец, я воин нашего князя и слуга княгини!
— Рыцарь, — шептала удивленная боярыня, — это ты? Это ты сам? Это не сон?!
И тут Маргарита открыла глаза, посмотрела рыцарю в лицо и снова зажмурилась.
— Рыцарь, — боярыня начала приходить в себя, — скажи мне, где мои сыновья?.. Живы ли они?.. Здоровы ли?..
— Живы, боярыня!.. твои сыновья! Они живы! Маргарита, твои братья живы… Я уже не крестоносец!
— Где мои сыновья, рыцарь? Немедленно скажи мне, где они, если они живы?
— Боярыня, они в полках князя Витаутаса — Кристийонас в Гродно, а Мартинас выметает крестоносцев из Жемайтии.
— О добрый боже! Праамжюс могучий! — Боярыня сложила руки и подняла глаза к потолку. — Они живы! Живы мои сыновья, живы!.. Лайма, слышишь, они живы!..
— Мамочка, не сон ли это?.. — откликнулась Маргарита и из объятий Греже бросилась в объятия матери.
Увидев такую трогательную встречу, воевода вышел было в дверь, но теперь он снова вернулся и торжественно сообщил Книстаутене и ее дочери, что они свободны, что это было недоразумение и что коляска ждет их у ворот замка.
До покоев княгини их проводил краковский воевода, вежливый Спытко из Мельштейна. Он передал благородных женщин княгине и был немедленно принят князем Витаутасом.
XLV
На следующий день, пятого августа 1392 года, во дворце островецкого воеводы собрался общий польско-литовский сейм. В городе не было костела, только церковь, поэтому Ягайла с королевой выслушали две обедни в своей дорожной часовне и потом еще долго стояли на коленях на привезенной с собой скамье, покрытой дорогим ковром, и молились. Обедню слушали и Витаутас с женой и всеми своими вельможами; присутствовал и весь королевский двор. После обедни был завтрак. На завтраке польские вельможные паны вертелись вокруг боярынь и бояр Витаутаса, наговорили много лестных слов княгине, подольщались к самому князю и лезли из шкуры вон, прикидываясь большими друзьями литовцев.
На завтраке и позже на общем заседании присутствовали и боярыня Книстаутене с дочерью. Они уже были прекрасно одеты княгиней, и по ее милости на лицах благородных женщин от пережитых волнений не осталось ни следа. Книстаутайте казалась красивее всех боярышень и боярынь. Прислуживая княгине, боярин Греже больше внимания уделял Маргарите, чем самой княгине. Он уже успел перемолвиться несколькими словами о Книстаутайте и теперь ждал только удобного случая, чтобы сказать ей все.
Уже во время завтрака хозяин Островца, магнат польского государства Кристин завел разговор об укреплении акта Кревской унии и о том, что Королевство Польское собирается щедро наградить князя Витаутаса.
Вельможи Витаутаса вели себя скромно, тихо и, пока не наступила их очередь говорить, молчали и только слушали речи поляков.
Но когда после сытного завтрака все собрались в большом зале и краковский епископ Выш начал говорить об утверждении акта Кревской унии, о переходе Волынской и Подольской земель полякам, всполошились и бояре Витаутаса.
— Мы с поляками не воевали, и поляки с нами тоже; мы не побежденные, чтобы принять такие бесславные условия и отказаться от своих земель: Луцкое княжество никогда не принадлежало полякам! Оно должно быть возвращено нам, так как оно было наше, — строго заявил боярин Гоштаутас.
— Луцк уже включен в состав Королевства Польского, и наш светлейший король не может менять свое решение, — возразил краковский каштелян Ясько Топор из Тенчина.
— Он включен без согласия нашего князя, и поэтому решение светлейшего короля Польши нас не касается, — отразил выпад краковского каштеляна боярин Гедгаудас.
— Успокойтесь, mosci panie, чего вы требуете?! — поднялся магнат польского государства, хозяин Островца Кристин. — Наша светлейшая королева Ядвига, выходя замуж за вашего светлейшего князя Ягайлу, и Литву, и русские земли, и Луцкое княжество принесла с собой в приданое. — Сказав это, он сел.
— Верно! Верно! Он правду говорит! — шумно поддержали его прелаты и магнаты польского государства.
— Светлейшая королева могла принести в приданое только свои земли! — крикнул с места кто-то из бояр Витаутаса.
— Мы только так договаривались, — упорствовали поляки.
— А где тот договор? — перекричал их аукштайтийский боярин Гаршва.
— Это акт Кревской унии!
— Мы никогда не видели его, и ни один из нас не приложил к нему свою руку! — в один голос закричали жемайтийские бояре.
— Он закреплен и печатью вашего князя…
— Это насильно! Это за посулы! — раздалось со всех сторон.
В зале стало очень шумно: все сразу начали говорить, кричать, размахивать руками, стучать мечами по полу, и среди бояр Витаутаса послышались голоса, призывающие князя покинуть сейм.
Меньше всех на этом собрании говорили король Ягайла и князь Витаутас. Поначалу не вмешивались в споры бояр и королева с княгиней. Король вообще был обязан во всем слушаться своих вельможных панов, и ему уже заранее было сказано, на какие уступки он может пойти. Пусть даже будет рушиться все государство, но польский король в одиночку, без согласия своих магнатов, даже с королевой, не мог и не смел изменять их решение. Князь Витаутас ссылался на упорство своих бояр, так как хорошо понимал, что теперь он нужнее полякам, чем поляки ему. Он не придавал большого значения ни этому сейму, ни этим решениям; иначе, чем его бояре, смотрел он и на акт Кревской унии. Князь решил управлять Литовским государством, принимая во внимание не волю и пожелания польских панов, а руководствуясь собственным пониманием и во благо всех своих подданных. В других вопросах он легко шел на уступки, но тоже резко возражал против отделения от Литвы Луцкого княжества. Луцк был нужен ему как ключ к Черному морю. Кроме того, если признать Луцк частью Польского государства, то со временем придется отказаться и от других оспариваемых русских земель.
— Брат Витаутас, — заговорил Ягайла, подбодренный кивком головы епископа, — ты получаешь свою вотчину Тракай, Гродно, получаешь Жемайтию, русские земли… Мы прощаем тебе и твоим сторонникам все проступки… Далее, мы считаем тебя выше всех твоих и наших братьев… Что ж еще тебе требуется? Зачем тебе этот Луцк с Волынской и Подольской землями? У поляков они под боком, а тебе эти земли только лишних хлопот прибавят… Княгиня, переубеди своего князя.
— Светлейший король, еще в начале этого года через брата мазовецкого князя Генрика твоей милостью уже было подтверждено, что Луцк принадлежит Литве… Это было в Риттерсвердерском замке, — ласково ответила княгиня Анна.
— Но Луцк уже прикреплен к Польскому государству, — нетерпеливо заметил сандомирский воевода.
— Но тогда, когда он был утвержден как часть Литвы, он еще не был прикреплен к Польше, — довольно холодно заметил Витаутас и, словно почувствовав к чему-то отвращение, отвернулся к окну и нахмурившись задумался.
- Предыдущая
- 60/64
- Следующая