Заговор Тюдоров - Гортнер Кристофер Уильям - Страница 40

• Предыдущая
• 40/74
• Следующая

– Вот что я хотел бы прояснить, – сказал Дадли.

Он повернулся ко мне, насупив брови, будто услышал нечто крайне неприятное.

– Ты служишь Елизавете, и она послала тебя сюда, ко мне? Я нахожу это странным, учитывая, что при последнем нашем разговоре она оскорбила меня в лицо. Каковы, кстати, были ее слова? – Он впился в меня взглядом. – Наверняка ты их помнишь. Хоть я не видел тебя тогда, но такой змееныш уж наверняка не упустил возможности затаиться где-то поблизости.

– Кажется, она сказала, что скорее умрет, чем низкорожденный Дадли окажется в ее постели, – ответил я и напрягся, приготовившись отразить удар.

Лицо Роберта отвердело так, что под туго натянутой кожей, казалось, проступили кости черепа.

– Значит, ты там был. Я впечатлен. Ты переиграл меня, как придворный интриган. Вот, погляди, – он взмахнул рукой, расплескивая вино из кубка, – ты свободен и можешь наниматься на службу, к кому пожелаешь, а я заточен в тюрьме, и моей шее грозит тот же топор, что обезглавил моего отца. – Голос Роберта упал. – И все потому, что наша семья сжалилась над тобой, когда следовало бросить тебя в колодец.

– Вы вините в этом меня? – осведомился я, вскинув брови. – Если так, то вы оказываете себе дурную услугу. Не я загнал вас и ваших братьев в Тауэр. Вы сами сделали все, чтобы здесь оказаться.

Роберт застыл, не поднеся кубка к губам. Я ударил в самое уязвимое место; он не мог отрицать, что куда большей, чем алчность или честолюбие, причиной падения Дадли стала их незыблемая вера в свою непогрешимость.

– Ты говоришь правду, – сказал он наконец, и голос его был убийственно тих. – Ты действительно лишь воспользовался подходящим случаем. Елизавета и впрямь всегда питала слабость к подобострастным угодникам; она обожает, когда перед ней лебезят.

Роберт сделал глоток вина.

– Ты, кажется, пришел забрать то, что ей принадлежит. Что же именно? – Он вскинул руку. – Нет, не говори. Я сам догадаюсь.

Усмешка скользнула по его губам.

– Письмо.

Презрение, прозвучавшее в голосе Дадли, отозвалось во мне приливом бешенства. Пришлось пустить в ход все силы, чтобы не наброситься на него первым.

– Из-за этого письма принцессе грозит смертельная опасность, – выпалил я. – Посол Ренар ищет свидетельства ей во вред. Он подозревает, что принцесса и Кортни умышляют заговор против королевы. Ваша голова тоже полетит с плеч, если вы мне не поможете. Я прекрасно знаю, что за этой интригой стоите именно вы.

– Правда? Не понимаю, как меня могут в чем-то заподозрить. Я ведь и так уже в тюрьме.

– Осужденным терять нечего. Кроме того, Кортни мне все рассказал. – Я следил, как наигранное безразличие сползает с лица Роберта, точно плохо закрепленная маска. – Мне известно и о других письмах, которые вы рассылали по всей стране. Вы совершили ошибку, доверившись Кортни. Щеголь он отменный, но геройства в нем ни на грош. Как полагаете, долго он будет хранить молчание, когда Ренар убедит – а он непременно убедит – королеву взять его под арест? Подозреваю, граф лишь разок глянет на дыбу и тут же выболтает все, что знает. И когда расскажет Ренару все, что тот хочет услышать, настанет ваш черед.

Желваки, заходившие на скулах Роберта, наглядно доказывали, что я наконец-то достиг цели.

– Однако Ренару понадобится доказательство вашей вины, – заметил я. – Без доказательства королева не станет подписывать смертные приговоры. Отдайте мне то, что прячете, и никто его не найдет.

– И ты думаешь, я поверю тебе на слово? – прорычал он. – После всего, что ты сделал? Ты предал нашу семью!

– Если не поверите, Ренар наймет кого-нибудь другого. И если его следующий агент продвинется так же далеко, как я, вы обречены. – Я стойко выдержал его непримиримый взгляд. – Отдайте мне все письма, и у вас не найдут ничего. В чем тогда смогут вас обвинить? Арест грозит только графу.

Роберт надолго задумался. Затем поднял руки и принялся медленно, с притворным восторгом аплодировать.

– Поздравляю, ты стал мужчиной! Правда, забыл принять во внимание одну мелочь. – Он оскалился в ухмылке. – Что, если твоя драгоценная Елизавета далеко не так невинна, как ты полагаешь? Что, если ты стремишься спасти ее от того, что она сама помогла привести в движение?

Я почувствовал, как руки сами сжимаются в кулаки.

– Можете вы хоть раз в жизни говорить без обиняков?

Роберт хохотнул:

– Разумеется, могу. Даже с удовольствием. Посол Ренар прав: заговор против королевы существует. Это единственный способ избавиться от треклятого испанского принца и наивного убеждения Марии, будто ее долг – вернуть нас в лоно католических суеверий. В назначенный день и час люди, которым я разослал письма, соберут свои армии; они поднимут восстание и объявят, что королева Мария неспособна править. Ей будет дан выбор: если она добровольно откажется от трона, ее оставят в живых. На этом настояла Елизавета; ей кажется, что перед лицом восстания сестра прислушается к доводам здравого смысла. – Роберт понизил голос до шепота: – Но ведь мы оба знаем, что Мария на это неспособна. Мы знаем, что она станет сражаться до конца, как сражалась против моего отца. И поэтому, можешь не сомневаться, она умрет. Ее голова будет торчать на пике рядом с головой моего отца, и тогда, мой вероломный друг, месть наконец свершится.

Я ничего не ответил. Я стоял молча, впитывая его слова всем существом, как бумага впитывает отравленные чернила. То, что сказал Дадли, было для меня ударом, но отнюдь не потрясением: Елизавета всегда была не из тех, кто избегает схватки, а Мария открыто угрожала ей. Королева даже, судя по словам Ренара, сомневалась в законности ее рождения. Да, Елизавета в разговоре со мной умолчала о том, насколько замешана в заговоре, но ведь она не подозревала, как ловко Дадли воспользовался ее страхами ради своих корыстных целей; не подозревала даже, когда сама оказалась перед необходимостью бороться за свое право на трон. Вот почему она написала Дадли; вот почему рискнула собственной безопасностью и стремительно иссякающим доверием Марии; вот почему поощряла Кортни даже после того, как получила предостережение. Елизавета думала, что все же сумеет убедить сестру смириться с жертвой, которой требует ее монарший долг, – отказаться от брака с Габсбургом ради блага своих подданных.

Она совершенно не знала Марию и, независимо от того, что побудило ее к действию, совершила государственную измену. Это могло стоить жизни и ей самой, и мне. Впрочем, я не остановлюсь. Я веду собственную войну – во имя мести за Перегрина, погибшего от руки Ренара.

Я должен уничтожить посла, а дальше – будь что будет.

– Выживете вы или умрете, меня не заботит, – сказал я Роберту и шагнул к нему, протянув руку. – Мне нужны эти письма, и вы их мне отдадите.

Он рассмеялся:

– Не думаю. Елизавета не открыла тебе всей правды, ведь какое бы удовольствие ни доставляло ей посылать тебя к людям, которым ты в подметки не годишься, в конечном счете она понимает: безродное происхождение – это клеймо, и избавиться от него невозможно. Она знает, что ты всего лишь безымянный ублюдок, которому нельзя доверять. – Роберт скрестил руки на груди. – А теперь, Прескотт, убирайся в нору, из которой выполз, не то я передумаю и ты горько пожалеешь, что явился сюда!

Я и сам не ожидал своей реакции на эти слова. Мне доводилось слышать от Дадли и не такое, но сейчас словно все воспоминания моего горького детства разом всколыхнулись, и яростная волна захлестнула меня с головой. Все мое существование разом свелось к этому безумному мгновению. Я нагнул голову и, с разгона ринувшись на Роберта, всей тяжестью своего тела припечатал его к буфету.

Кубок вылетел из его руки и с металлическим звоном покатился по полу. Роберт испустил бешеный рев и принялся молотить меня кулаками. Я крепко ухватил его за пояс, стащил на пол и выдернул из-за голенища кинжал. Он попытался сдавить руками мою шею, но я оседлал его и, прижав к полу, приставил острие к горлу.

• Предыдущая
• 40/74
• Следующая