Убежище. Дневник в письмах (др.перевод) - Франк Анна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая

Wenn die Uhr halb neune schlagt…[26]

Марго и мама нервничают. «Тсс… папа, тихо, Отто, тсс… Пим! Половина девятого, иди сюда, не включай больше воду. Ступай тихонько!» Это всевозможные возгласы по адресу папы, который в ванной. Ровно в половине девятого он должен быть в комнате. Ни капли воды, никакой уборной, не ходить, полная тишина. Пока не пришли служащие конторы, на складе все слышно еще лучше.

Наверху в двадцать минут девятого открывается дверь, и вскоре после этого три раза стук в пол… каша для Анны. Я карабкаюсь по лестнице и забираю собачью миску.

Спустившись вниз, делаю все быстро-быстро – причесываюсь, выливаю ночную вазу, убираю постель. Тишина! Бьют часы! Мефрау переодевает туфли и шаркает в тапочках по комнате, менеер Чарли Чаплин тоже в тапочках, все тихо.

Картинка идеальной семьи в своем высшем проявлении. Я хочу читать или заниматься. Марго тоже, как и мама и папа. Папа сидит (конечно, с Диккенсом и со словарем) на краю осевшей скрипучей кровати, на которой даже нет приличных матрасов. Две подушки одна на другой годятся вполне. «Мне ничего не надо, и так обойдусь!»

Погрузившись в чтение, он не глядит по сторонам, время от времени смеется, ужасно старается заставить маму выслушать отрывок.

«У меня сейчас нет времени!»

Недолго он разочарованно глядит, затем читает дальше, а немного погодя, когда опять попадется очень забавный кусок, пытается снова: «Это ты должна послушать, мама!»

Мама сидит на раскладушке, читает, шьет, вяжет или учится, смотря что на очереди. Вдруг ей что-то приходит в голову. И она тут же говорит: «Знаешь, Анна… Запиши-ка, Марго…»

Немного погодя снова воцаряется покой. Марго резко захлопывает книгу, папа поднимает брови потешным уголком, потом морщинка от чтения снова складывается, и он опять углубляется в Диккенса; мама начинает болтать с Марго, мне любопытно, я тоже слушаю. В дело вовлекают Пима… Девять часов! Завтрак!

Милая Китти!

Каждый раз, когда я тебе пишу, случается что-нибудь особенное, но чаще всего это скорее неприятные, чем приятные вещи. На этот же раз случилось нечто великолепное.

В среду 8 сентября мы в семь часов вечера сидели у радио, и первое, что мы услышали, было следующее: «Here follows the best news from whole the war: Italy has capitulated»[27]. Италия безоговорочно капитулировала! В четверть девятого заговорил диктор «Оранье»: «Слушатели, час и пятнадцать минут тому назад, когда я как раз закончил готовить хронику дня, к нам поступило великолепное известие о капитуляции Италии. Могу вам сказать, что еще никогда с таким удовольствием не отправлял мои бумаги в мусорный ящик, как сегодня!»

Играли «God save the King»[28], американский гимн и русский «Интернационал». Как всегда, радио «Оранье» было отрадой сердцу, но без излишнего оптимизма.

Англичане высадились в Неаполе. Северная Италия занята немцами. В пятницу, 3 сентября, уже было подписано перемирие, в тот самый день, когда англичане произвели высадку в Италии. Немцы ругаются и бушуют во всех газетах по поводу предательства Бадольо и итальянского короля.

Все-таки неприятность у нас тоже есть, это касается менеера Клеймана. Ты знаешь, мы все его ужасно любим, и хотя он вечно нездоров, терпит боли, не может много есть и ходить, но все-таки всегда бодр и на удивление мужествен. «Когда входит менеер Клейман, солнце встает», – сказала мама только что, и она совершенно права.

Сейчас ему надо лечь в больницу для очень неприятной операции кишечника, и он должен будет там оставаться не менее четырех недель. Видела бы ты, как он с нами прощался, будто пошел за покупками, так просто.

Милая Китти!

Наши взаимоотношения становятся чем дальше, тем хуже. За столом никто не смеет рта раскрыть (разве чтобы отправить туда еду), потому что все сказанное будет воспринято или как обида, или неправильно. Иногда в гости приходит менеер Фоскёйл. Очень жаль, что дела его ужасно плохи. Его семье от этого тоже не легче, потому что он постоянно живет с мыслью: мне уже ни до чего нет дела, все равно я скоро умру! Я могу очень хорошо представить себе настроение дома у Фоскёйлов, как подумаю, насколько даже здесь все раздражены.

Я каждый день глотаю валерьянку от страха и депрессии, но это не помогает: на следующий день настроение еще более удрученное. Хоть раз как следует, громко рассмеяться: помогло бы куда лучше, чем десять таблеток валерьянки, но смеяться мы почти разучились. Иногда я боюсь, что от серьезности у меня будет каменное лицо и обвислый рот. С другими дело обстоит не лучше, все смотрят с боязливыми предчувствиями на громаду, называемую зимой.

Еще один факт, который нас не ободряет, это то, что работник склада Ван Маарен что-то заподозрил насчет заднего помещения. Тот, у кого есть хоть немного мозгов, поневоле заметит, что Мип частенько говорит, что она идет в лабораторию, Беп – в архив, Клейман в запасник «Опекты», а Кюглер утверждает, что Задний Дом относится не к этому зданию, а к дому соседа. Нам не было бы никакого дела, что обо всем этом думает менеер Ван Маарен, не слыви он человеком ненадежным и в высшей степени любопытным, от которого так просто не отделаешься.

Однажды Кюглер, желая быть особенно осторожным, в двадцать минут первого надел пальто и отправился в аптеку за углом. Не прошло и пяти минут, как он снова вернулся, словно вор, пробрался по лестнице и пришел к нам. В четверть второго он хотел уйти, но на лестничной площадке встретил Беп, которая предупредила его, что Ван Маарен сидит в конторе. Кюглер вернулся назад и просидел у нас до половины второго. Затем, взяв в руки свои ботинки, он в одних носках (несмотря на то, что простужен) пошел к двери чердака переднего дома и потихоньку стал спускаться по лестнице, четверть часа балансировал на ступеньках, чтобы они не скрипели, и только после этого вошел в контору с улицы.

Беп, отделавшись между тем от Ван Маарена, пришла к нам за Кюглером, но Кюглер уже давно ушел, он в то время еще сидел в носках на лестнице. Что же подумали прохожие, когда директор стал на улице надевать ботинки? Ха-ха, директор в носках!

Милая Китти!

У мефрау Ван Даан день рождения. Кроме талонов на сыр, мясо и хлеб, мы подарили ей только баночку джема. От своего мужа, Дюссела и конторы она получила тоже только цветы и еду. Вот такие сейчас времена!

У Беп на неделе чуть не сдали нервы, так много ей приходится быть на посылках. По десять раз в день она получала задания, и всегда ее торопили с доставкой, или надо было идти еще раз, или она купила не то. Если при этом учесть, что она внизу в конторе должна закончить свою работу, Клейман болен, Мип сидит дома с простудой, она сама подвернула ногу, у нее любовные страдания и дома ворчащий отец, то легко можно себе представить, что она не знает, как быть. Мы ее утешили и сказали, что стоит ей пару раз энергично заявить, что у нее нет времени, как список поручений сам собой уменьшится.

В субботу здесь разыгралась драма, не знающая себе равных. Началось с Ван Маарена, а кончилось всеобщей ссорой со всхлипываниями. Дюссел посетовал маме, что с ним обращаются как с изгоем, что все мы с ним неприветливы, хотя он нам ничего плохого не сделал, и еще слащаво подлизывался в том же духе, но мама на этот раз, к счастью, не попалась в ловушку. Она сказала ему, что он нас всех страшно разочаровал и подал не один повод к раздражению. Дюссел наобещал золотые горы и, как и всегда, ничего не выполнил.

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая