Манекен (сборник) - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/55
- Следующая
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о ком идет речь. Он таращился на Нину, она смотрела на него с вызовом побитого, униженного, но не сломленного человека.
– Умора! – Сергей расхохотался и уронил голову на плечо Нины. – Ты приревновала меня к Катрин. Глупость несусветная!
– Конечно, я не соответствую твоим идеалам…
– Соответствуешь! Еще как соответствуешь! – Сергей целовал ее шею, ушко, щеку. – Вот тут соответствуешь… И тут… А тут лучше, чем у самого распрекрасного идеала…
Жизненный опыт еще не обогатил Сергея знанием, что девушки могут надувать губы, расстраиваться, пустить слезу по самым нелепым поводам, а то и без повода или по причине, которую из них не вытащишь калеными щипцами. Но Сергей интуитивно взял на вооружение лучшее оружие против девичьих чудачеств – уверения в обворожительности плюс любовный натиск.
Женя облегченно перевела дух:
– Помирились, слава богу!
– По большому счету, на пустом месте чуть не разругались.
– Шурка! Ты все-таки бесчувственная. Наша мамочка за последние пять часов пережила целую гамму настроений. Сначала она радостно наряжалась, потом тосковала, ожидая папочкиного звонка, чуть не согласилась пойти с Ваней в кино, потом возликовала, когда папочка объявился, мчалась, окрыленная, на свидание, и они та-а-ак целовались! Сейчас слабее, правда? Потому что мамочка еще не полностью оттаяла. И вдруг – бац! Приступ жесточайшей ревности, затем отчаяние из-за папочкиной глухоты…
– Все это мура! Больше бы целовались, нам бы лучше было. Во! Как сейчас, теплеет.
– Шура, сестричка! Мне кажется, тебе следует немедленно подумать об аномалиях своего развития, пока не поздно, пока ты в зародыше.
– От такой же слышу!
– Шурочка! – гормоны начинали свое действие, и Женя становилась все добрее и добрее. – Дорогая моя! Ну, какая из тебя получится женщина, если ты абсолютно безучастна к эмоциональным оттенкам в человеческих отношениях?
– Скучно мне ковыряться в этих оттенках, – призналась Шура, которую тоже стало развозить от гормонов, как от вина, и которая сознавала правоту сестры.
– Ты старайся! Напрягайся, пробуждай в себе.
– Не пробуждается, да и не очень хочется.
– Шурочка, это у тебя от бабушки Домиры, бедуинки. Вот уж кто был груб и мужеподобен.
– Мировая бабушка! На верблюдах скакала и в цель била лучше мужчин-соплеменников.
В далеком прошлом, когда голод косил племя, бедуины новорожденных мальчиков оставляли, а девочек закапывали в песок. Бабушка Халиля выдала свою дочь за мальчика – Домира. Когда открылось, наступило сытое время. Не Домир, а уже Домира однако, всегда выказывала интерес к мужским занятиям. В племени считали, что боги вняли молитвам матери, то есть бабушки Халили, и вложили в девушку качества воина и охотника.
Женя и Шура размякли, блаженствовали, как всегда, когда папочка и мамочка были рядом. Совсем прекрасно – если родители в теснейшем контакте, одно целое, одно счастливое тело.
– Получится ли у них сегодня? – спросила Шура. – Мамочку и папочку ждет неприятный сюрприз.
– Так нельзя говорить. Сюрприз – это всегда приятная неожиданность.
– Нет, можно. Дедушка Соломон, когда ходил просить денег у дедушки Ерухима, делал печальное лицо и произносил: «Отец! Неприятный сюрприз, Сара опять беременна».
– Дедушки Соломон и Ерухим были ростовщиками, в словари никогда не заглядывали.
– А ты посмотри, сбегай! Заткнись и не мешай наблюдать, сейчас самое интересное начнется.
Нина еще на подходе к бару сказала Сергею, что мама уехала на дачу укутывать розы на зиму. Имелось в виду: квартира свободна, можно вместе провести ночь.
Они целовались в парадном, в лифте, на лестничной площадке, открывая дверь. Ввалились в освещенную прихожую, целуясь и кружась. Нина оказалась спиной к коридору, они застыли у вешалки. Сергей урчал от предвкушения, одной рукой прижимал Нину, другой расстегивал пуговички на ее кофте. Краем глаза увидел какое-то движение в конце коридора у кухни, поднял глаза…
– Здрасьте! – просвистел Сергей.
Нина сначала не поняла, почему он здоровается, лишь по внезапно застывшим его рукам почувствовала – что-то не так. Вывернула голову и увидела маму, в двух метрах от себя, на повороте коридора к кухне. Мама выглядела не просто обескураженной или возмущенной. Если бы Нину обнимал пластилиново-зеленый пришелец или многоголовый удав, мама изумилась бы не меньше. Нет, тогда она бросилась бы на защиту дочери, стала отрывать удаву головы или сдирать с Нины зеленую массу. Сейчас же просто являла собой гипсовую скульптуру «Родная мать, сраженная поведением дочери».
– Мамочка, ты вернулась? – глупо спросила Нина, волнообразным движением тела сбрасывая с себя руки Сергея, который поздороваться поздоровался, но от неожиданности забыл разжать объятия. – Почему не позвонила? – Нина поймала взгляд мамы на своей растерзанной кофточке и стала торопливо застегиваться.
Эмма Леонидовна не отвечала. Перевела взгляд на Сергея, и он почувствовал себя ходячей коллекцией отвратительных человеческих пороков.
Немая сцена. Все осмысливают ситуацию. И у всех троих вопросов больше, чем ответов, а ключевыми словами выступают: «не ребенок» и «двадцать пять лет».
Сергей: «Во влипли! Что она смотрит на меня как на маньяка? Нина не ребенок, двадцать пять лет, должна быть у нее личная жизнь? Тем более при своей комнате. Я бы с радостью Нинон к себе привел, но куда вышвырнешь брата Ваську? На кухню под стол? А утром Нина под прицелом взглядов моих предков пойдет в ванную, где сейчас мама кабачки соскладировала. Уйти? Извиниться, ручкой махнуть и дуть домой, пока метро не закрылось? Нет, Нина может обидеться. Не дрейфить! Что крамольное мы делаем? Не смотрите на меня, тетенька, как на врага народа. Вашей дочери я ничего плохого не доставлю, только исключительно хорошее. Нина детский сад, школу и университет закончила, взрослая девочка, ей и решать».
Нина: «Ой, как неловко! У мамы такое лицо, словно я преступление совершила. Мне двадцать пять лет, я не ребенок! Мамочка, почему ты не допускаешь, что у меня могут быть романы и отношения? Вдруг Сергей распрощается и уйдет? Только не это! Мамочка, я не хочу тебя огорчать. Почему ты не отреагировала интеллигентно? Почему не предложила Сергею чашечку кофе? Что ты смотришь на него с ужасом и отвращением? Он замечательный, я тебе потом обязательно расскажу. Мама, если выбирать между твоим огорчением оттого, что Сережа останется на ночь, и моей радостью по тому же поводу, то я выберу собственную радость. Влюбленные дико эгоистичны. Обидишься?»
Эмма Леонидовна: «Нина? Моя дочь? Он ее лапал! У порога! И у нее счастливое лицо – пьяное, отрешенное. Наркотики? Этот мерзавец втянул ее в страшные пороки? Почему Нина никогда не рассказывала, что с кем-то встречается, кроме Вани? Они познакомились недавно? Какой отвратительный тип! Смотрит вызывающе. Что делать? Вырвать из его рук доченьку? Но она, похоже, о спасении не просит. Зачем ей этот прохиндей, когда есть Ваня? Ваня знает? Как я должна реагировать? Нина не девственница, известно от Ваниной мамы, что дети три раза имели интимную связь. И теперь пошла моя Нина по рукам? Двадцать пять лет, не ребенок, за подол не удержишь».
Немая сцена длилась считаные секунды, но человеческая мысль быстрее скорости света, поэтому каждый успел принять решение.
Молчание нарушила Эмма Леонидовна:
– Не позвонила, потому что телефон разрядился. Нина! Ты… ты… – Хотелось водопад упреков и вопросов обрушить, но Эмма Леонидовна удержалась. – Ты неправильно застегнула кофту. Ужин я приготовила.
Эмма Леонидовна развернулась и скрылась за поворотом на кухню.
– Уф! – шумно выдохнула Нина.
На ее кофточке были пропущены три верхние пуговицы. В четыре руки Сергей и Нина принялись перестегивать.
– Наши действия? – спросил Сергей.
– Познакомлю тебя со своей мамой. Не бойся. Как правило, она не кусается.
- Предыдущая
- 7/55
- Следующая
