Семейщина - Чернев Илья - Страница 105
- Предыдущая
- 105/207
- Следующая
— Эх, если б старики послушались агронома, не этак было б! — не раз говаривал в сельсовете Мартьян Яковлевич. — Ты слышал, Епиха, что последний раз объяснял он: заморозков можно не бояться, когда раньше сеять да другим сортом…
— Слышал! Советская власть да наука нам плохого не посоветуют… Да вот поди ж ты!..
Чем властнее вступала весна в свои права, — менял каурую шкуру Тугнуй, наливался зеленью, день ото дня зеленело небо и лопались на деревьях почки, — тем напористее становилась волость, и землеустроители и агрономы так и наседали один за другим на председателя Алдоху. И покатился по деревне будоражливый слушок о том, что нынче-де заставят пары пахать на три поля и прадедовскому двуполью наступит конец.
— Что же такоича? — заскакивая в сельсовет и подступая без стеснения к секретарю Николаю Самарину, надсаждался начетчик Амос Власьич. Сперва права обобрали, теперь — веру думаете отнять? Тремя перстами заместо двуперстия…
Отрываясь от бумаг, Самарин пыхал ему дымом в бороду, ровным своим голосом отвечал:
— Мне то что: хоть двуперстием, хоть пятерней маши… одно другого не касается.
Сидящие вокруг председательского стола активисты подымали начетчика на смех.
— Бреши боле! — усмехался Мартьян Яковлевич. — Молись как молился, а хлеб пусть родится получше.
— Оно, конешно, это самое дело, — вставлял Корней Косорукий, — нам бы хлебушка…
— Амос Власьевич, — выпячивал верхнюю губу Епиха, будто и впрямь готовился к серьезному разговору, — скажи, пожалуйста… на сколько процентов урожай упадет, когда всех тремя перстами креститься заставят. Как по твоим подсчетам?
Все покатывались со смеху. Даже занятой председатель Алдоха веселел глазами.
— Еретики! — ревел начетчик и убегал из совета… В эти дни в сельсовете постоянно толпился народ. Шли беспрерывно заседания и собрания. Коммунисты, сельсовет, беднота обсуждали план перехода на трехполку, толковали и решали — как бы так, чтоб споро, без заминок, без суеты и нареканий провести это важнейшее дело. Во всех решениях учитывалось возможное сопротивление закоснелой семейщины, принимались меры к тому, чтоб обработать, уговорить большинство хозяев. Алдохе, Епихе, Мартьяну, Корнею, Самарину и многим другим опять досталось изрядно беготни: надо было увещевать, доказывать, ругаться со стариками.
И этими же днями ходила под окнами Димиха, старческие глаза ее слезились, и она причитала:
— Не последний ли раз творю крестное знамение двумя перстами? В трех полях понудили сеять хлебушко, а после и тремя перстами велят креститься…
И она снова и снова возвращалась к своему сказанью:
— Три-то года нынче весной истекают. Успеет ли комуния, нет ли, — господь знает… Скоро-скоро погонит их привидент… Ждите сроку, ждите, милые…
Опираясь на палку, она ковыляла из Краснояра в Закоулок, в Албазин, в Кандабай — по всей деревне.
6
Председатель Алдоха с землемером выехали с утра в поля. Алдоха предупредил Самарина, что поедет на Вогутой и на Кожурту и чтоб раньше вечера его не ждали.
День выдался теплый, благодатный. В зеленоватой просини безоблачного неба высоко-высоко раскачивались, держа путь на север, крикливые косяки гусей. С Тугнуя тянуло гретым ласкающим ветерком.
— Денек! — восхищенно сказал землемер, когда околица осталась позади и перед ними раскинулись волнистые бурые пашни.
В полях кругами зеленел пырей, и неугомонные воробьи, чирикая, скакали по загрубелой шершавой корке прошлогодней пахоты. Впереди, верстах в трех, вздымался крутой склон Майдана, наполовину одетый свежей листвою берез и осин.
— Денек! — повторил землемер.
— Д-да… денек, — коротким взглядом окинул Алдоха светлый необъятный простор небес. — Завтра, что ли, на пахоту всех загадывать, чтоб каждому на месте растолковать?
— Да, конечно, — согласился землемер, — мобилизуйте актив, всех на поля…
— Я и то… Позавчерась у нас сход был о трехполке, старики здорово глотки драли.
— Ничего, поорут да успокоятся. Дело ясное, — усмехнулся землемер.
— Только чтоб путаницы какой не вышло… Счас мы на Кожурту проедем, в распадке вон — за леском.
— А всех предупредили, что будут объезды и трехпольная разбивка? — осведомился землемер.
— Всем было оповещение. Всем как есть… По дороге то и дело встречался народ, в поля везли плуги, бороны.
На Стрелке Алдоха завернул коня влево, и телега, переваливаясь с боку на бок и оставляя за собой глубоко вмятый след колес, запрыгала по мякоти пашни. А когда пересекли ее, их обступил молодой лесок, и едва намеченная дорога круто пошла в гору.
— Вот это и есть Кожурта. Лесок проедем — и снова пашни, — сказал Алдоха. — Там вот озеро, — махнул он рукою куда-то вверх…
Вдруг Алдохе показалось, что кто-то подглядывает за ними из кустов. Он скосил глаза, — и впрямь кусты шевелились.
— Ты езжай, я счас, — обернулся он через плечо к землемеру, сунул ему в руки вожжи, спрыгнул с телеги, кинулся к кустам.
Будто колесом раздавило трескучий орех какой, — так показалось землемеру, — он даже нагнулся, чтоб разглядеть, что там под телегой. Но это был не треск под колесами, а выстрел в кустах. Землемер понял это, только подняв глаза, — председатель взмахнул руками и спиной повалился на низкорослые побеги сосенок.
Алдоха успел заметить лишь пару сумасшедше-напряженных глаз, мшистые брови, бороду… успел лишь прошептать:
— Амос!.. Ты?!
Больше ничего не успел он…
Заколыхались после выстрела кусты, словно бы отмечая след уползающего злодея. Но землемеру недосуг было разбираться, уползает ли стрелявший или целится в него, и он так дернул вожжами, что кош взвился на дыбы.
— Помогите! — закричал землемер.
И тотчас же послышался цокот копыт, — из-за бугра вывернулись верхами Епиха и Корней Косорукий.
— Мы тут неподалечку… Откуда был стрел? — боязливо оглядываясь, спросил Корней.
— Из кустов… товарищи… председатель! — землемера трепала дрожь, язык плохо повиновался ему.
Он слабо махнул рукою в ту сторону, где упал Алдоха. Вершники враз спрыгнули с коней.
— Алдоху? — не своим голосом взревел Епиха. — Кто? Кто?!
Ломая ичигами кустарник, он побежал к кустам.
Когда Алдоху перенесли на телегу, он был еще живой, шевелил руками. Под правой скулою у него синела пулевая рана, и от нее будто кто кистью провел темно-красную полосу к подбородку. Черная борода сочилась кровью.
— К фельдшеру! Гоните на село! — крикнул землемер.
— Вот корешки… Стишкины корешки, — усаживаясь в ногах Алдохи, проговорил Корней.
— Корневища — не корешки! Бандюги!.. Средь бела дня! — Епиха нахлестывал коня что есть мочи…
Они бешено промчались Краснояром до избы Олемпия Давидовича. Епиха забарабанил кулаком в окно:
— Пусть выйдет фельдшер!
Дмитрий Петрович торопко выбежал в улицу, подошел к телеге, пощупал Алдохину безжизненную руку.
— Смерть… — выдохнул он чуть слышно. Вкруг телеги собиралась молчаливая толпа.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Три с лишним года протекло с тех пор, как прогрохотал злодейский выстрел в лесочке на Кожурте и председатель Алдоха навеки закрыл глаза свои.
Много с той поры воды убежало, много перемен видело Никольское.
…Из волости примчались прокурор, следователь, сам начальник Рукомоев. Всех, кто случился в тот раз у Кожурты, — всех их видали Епиха с Корнеем, — забрали, увезли, строго допрашивали.
— Кажется, корешки-то у нас в руках, — доверительно сказал на прощанье Рукомоев в сельсовете…
Пятеро не вернулись домой.
«Скуковала кукушка на голый лес!» — мысленно повторял Покаля, — он ли не знал, что в тюрьму пошли безвинные. И кто же, кроме премудрого семейского бога, мог ведать это… кроме бога, уставщика Ипата, Покали и начетчика Амоса? Но бог и начетчик молчали, а против тех, осужденных, слишком тяжки и неотвратимы были улики: у одного из них, Харлампа, тогда же нашли винтовку с выстреленным патроном…
- Предыдущая
- 105/207
- Следующая
