Белая береза - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/132
• Следующая

— Видишь, Сема? Видишь? — все рвался на повозке Андрей, горячо шепча. — Вот они какие, а? Как из шайки какой! Видишь?

— Молчи, Андрей! Гляди и молчи!

На крайнем дворе у выезда из деревни Андрей увидел множество заготовленных березовых крестов, аккуратно, в наклон, составленных около сарая. Обессилев, Андрей лег на повозку, сказал:

— А хреновые у них дела, Семен!

— Довоевались! — ответил Дегтярев. — До ручки. Видать же их! Ну, Андрей, погоди… Вот как трахнут наши, — останется здесь от них одно мокрое место! Эх, Андрюха, мы еще обратно пойдем по этим вот местам! Будет наше времечко! — Теперь он горел от своих слов. — Подойдет же тот наш час! Эх, и часок будет! Эх, и разгуляется наша силушка!

Колонна двигалась к другой деревне.

Обер-лейтенант Рудольф Митман вел полк Озерова не основной дорогой, идущей к передовой линии на участке 47-й пехотной немецкой дивизии, а небольшими проселками, где все же меньше стояло резервных войск. Перед закатом озеровцам лишь изредка попадались санитарные машины и одинокие двуколки, а с наступлением полной темноты полк вступил едва заметным, почти непроезжим проселком в большой смешанный лес, обтрепанный осенью. Здесь было уже совсем тихо и безлюдно.

— За лесом наши позиции, — сообщил Митман.

Озеров приказал остановить полк.

Повозки были оставлены на дороге, а все солдаты разошлись в стороны от нее, свалились под деревья и начали торопливо доедать хлеб и консервы, что добыли, как трофеи, в бою у Сухой Поляны. Прислушиваясь к лесной тишине, разговаривали осторожно, приглушенно. Огни цигарок прятали в рукава.

Ночь спустилась в безветрии. Потеплело. Золотой речкой струился в небе Млечный Путь. Низко над землей свисали гроздья звезд. В лесу было глухо, как только бывает временами в прифронтовой полосе. Где-то далеко, словно желая ободрить себя в бездыханной тишине, простучал пулемет.

Забравшись на одну из повозок, капитан Озеров, сбросив все немецкое, переодевался в свое обмундирование. Он шепотом требовал у Пети Уральца, неразлучного вестового, то одно, то другое:

— Брюки! Сапоги!

Одеваясь, он тихонько разговаривал с Рудольфом Митманом, который стоял у задка повозки, торопливо дожевывая кусок хлеба.

— Ваш полк стоял на этом участке?

— Да, — ответил Митман. — Вот за этим лесом.

— Кому вы сдали свои позиции?

— Их занял отдельный саперный батальон, господин капитан, — сообщил Митман, покончив с куском хлеба и почувствовав себя бодрее после утомительной дороги. — Дело в том, что этот участок командир дивизии определил как совершенно непригодный для наступления. Дороги, которые ведут к лесу, как вы видели, очень плохие, а в лесу еще хуже. Там много болот. Концентрация большой группы войск с тяжелой техникой, и особенно в период осенних дождей, на всем этом участке невозможна. А у ваших войск, с которыми имел дело наш полк, позиции гораздо выгоднее, а для обороны просто хороши. У ваших здесь проходит гряда высот. Так вот, когда стало ясно, что продолжать наступление на этом участке не имеет смысла, наш полк, как понесший потери, сняли и отвели в тыл, а здесь временно поставили саперный батальон. Исключительно для охраны участка. Концентрация же войск для новых боев, как я уже говорил вам дорогой, происходит гораздо севернее этого леса.

— Значит, здесь стык двух дивизий?

— Совершенно верно, господин капитан.

Озеров с трудом натягивал сапоги.

— Теперь вам должно быть ясно, господин капитан, — продолжал тем временем Митман, — что я не могу вести вас дальше? Пленных, направляемых для разных целей в передовые части, приводят обычно в расположения штабов. Только после этого они могут быть под особым конвоем пропущены дальше, к передовой линии. Я же, по вполне понятным причинам, не могу являться в штаб саперного батальона, да и вам, мне кажется, делать там нечего. Здесь вы должны пройти сами. И я сразу предупреждаю: хотя батальон и сильно рассредоточен, но вам, конечно, не избежать перестрелки.

Озеров слез с повозки.

— Мне все ясно, — сказал он. — Где ваши солдаты?

Подошли пленные гитлеровцы.

— Так вот, — заговорил Озеров, все еще что-то оправляя на себе и ощупывая свои карманы, — вы сделали свое дело и теперь должны…

— Господин капитан! — дернулся Митман.

— Не перебивать! Не люблю! — И Озеров продолжал тихонько: — И теперь должны убедиться, что у русского офицера — твердое слово. Когда мы пойдем отсюда дальше, вы останетесь на месте. Вы будете свободны. Только сейчас же сдайте оружие.

Один немецкий солдат, невысокого роста, выступил из темноты и, обращаясь к Озерову, быстро заговорил:

— Я не желаю идти обратно, господин капитан. Разрешите мне следовать с вами и дальше?

— Дальше? В плен?

— Да, господин капитан! Я всегда относился сочувственно к вашей стране и был о ней другого мнения, чем наши наци. И я решительно против этой войны.

— Как ваше имя?

— Ганс Лангут, доменщик из Рура.

— Хорошо! — согласился Озеров. — Вы пойдете с нами.

В темноте раздались голоса других солдат:

— Я тоже хочу заявить о своем желании…

— Теперь нам лучше идти вперед, чем назад.

— По крайней мере, мы останемся живы.

Рудольф Митман некоторое время стоял молча.

— Да, все это очень странно, но они правы, — сказал он наконец. — Нам возвращаться нельзя. Нас завтра же, конечно, расстреляют. А ведь вы, господин капитан, даете слово, что нам будет сохранена жизнь?

— Да. Как всем пленным.

— О, я верю! — воскликнул Митман. — Мы идем с вами.

— Отлично! — Озеров незаметно усмехнулся в темноте. — Петя, прими и уложи оружие, а пленных сдай в распоряжение комбата Журавского.

Подошел комиссар Яхно. Всю дорогу он, по договоренности с Озеровым, шел замыкающим в колонне, а когда полк остановился на привал, расставил дозорных, лично роздал с одной повозки старшинам рот остатки хлеба, потом, переходя от дерева к дереву, беседовал с солдатами. Отыскав теперь Озерова, он крепко пожал ему руку — молча поздравил с успехом необычайного рейда и сразу же потащил от повозки.

— Отойдем немного.

— Ходок вы неутомимый, — сказал Озеров.

Узнав о всех новостях, Яхно загорелся.

— Теперь я пойду первым, да?

— Как хотите, Вениамин Петрович.

— Знаешь, дорогой, я не могу тащиться позади! — сказал комиссар горячо. — Я понимаю, что иногда это, как вот сегодня, тоже очень важно. И все же не могу. У меня изныла вся душа. Как это трудно — тащиться позади всех!

Неожиданно начали меркнуть звезды. Легкой хмарью затягивало небо. С запада опять подступали дожди. Из далекой, непроглядной вышины донесло заупокойный вой моторов: немецкие самолеты тянулись на бомбежку к Москве.

Солдаты разобрали с повозок оружие.

Озябнув, Андрей пробудился за час до рассвета и сразу понял, что полк собирается в путь. Мимо сновали фигуры солдат, слышались приглушенные команды. У повозки шепотком, но возбужденно разговаривали Умрихин и Дегтярев:

— Пройдем, Иван, не тужи.

— Эх, Сема, пройти бы! Ты где пойдешь?

— В правой группе прорыва.

— Шел бы в колонне!

— Не могу. Мне с немцами попрощаться надо.

К повозке еще подошли люди. Один наклонился над Андреем, потрогал его рукой.

— Ну как, Лопухов? Не полегче тебе?

Андрей узнал голос капитана Озерова.

— Товарищ капитан! — с трудом выговорил Андрей, чувствуя, как что-то давит горло. — Не бросайте меня, ради бога!

— Нет, нет, что ты? Ты успокойся, дорогой. — Озеров получше укрыл Андрея кем-то брошенной на него немецкой шинелью. — Ты лежи спокойно. Довезем, теперь недалеко. С тобой еще сержант Юргин поедет, у него нога болит. А повезет вас… — Он обернулся в сторону лошадей. — Кто их везет?

— Приказано мне, товарищ капитан, — ответил Умрихин. — Мне тоже идти несподручно. Мозоли заимел от этих проклятых германских сапогов. Позарился на них, а они как из железа.

• Предыдущая
• 50/132
• Следующая