Белая береза - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 89

• Предыдущая
• 89/132
• Следующая

— Дядя Семен, что это?

Дядя Семен взглянул на рисунок, разом воткнул в свежий пенек топор и почему-то высоко поднял глаза. Осмотрели рисунок и другие колхозники. Все они вдруг увидели любимую рощу, полную тихого света и яркой весенней зелени, и один из них ответил мальчугану ласково и грустно:

— Это, милый, сердце…

Мальчуган хорошо почувствовал в голосе старшего грусть — она была сродни его грусти, и спросил, сдерживая волнение:

— И зачем им сдались эти березы?

— Надо, милый, надо!

— А зачем? — упрямо повторил мальчуган.

— На кресты.

— На какие кресты?

— Для немцев…

— Для убитых? Которых вчера привезли?

— Для них.

— А что ж, тогда надо! — вдруг трезво рассудил мальчуган и посмотрел на взрослых, как равный на равных, хотя это и трудно было делать ему с высоты его роста.

Один из взрослых спросил, смотря в землю:

— Семен, может, хватит?

— Нет, вали еще, — грустно ответил Семен.

— Куда еще? Гляди, сколько навалили!

— Еще надо, — повторил Семен. — Что же, по-твоему, каждый день сюда ездить? Запасти надо.

А еще через день на площади в Болотном, где раньше происходили праздничные митинги, появилось кладбище — новое немецкое кладбище, каких уже были тысячи на нашей земле. Над свежими могилами, припорошенными свежим снежком, ровными рядами стояли березовые кресты…

В штабе командующего армией генерал-лейтенанта Рокоссовского 11 ноября состоялось совещание командиров стрелковых дивизий, танковых бригад и других соединений.

На фронте в последние дни стояло затишье.

Немецко-фашистская армия, истощенная и обескровленная за период октябрьского наступления, не проявляла активных действий. Но данные разведки говорили о том, что гитлеровское верховное командование усиленно готовится к новому наступлению. В потрепанные гитлеровские дивизии ежедневно прибывало пополнение. Одновременно появлялись и новые части. Только накануне совещания в район села Каменка прибыла 5-я танковая дивизия, недавно воевавшая в Африке и все еще не успевшая перекрасить свои танки: в отличие от танков других дивизий они были выкрашены в желтый, песочный цвет пустыни. Все это означало, что второе немецкое наступление на Москву может начаться в ближайшие дни.

Надо было готовиться к отражению нового натиска врага. Наступали дни, когда решалась судьба Москвы.

На совещании у Рокоссовского стоял вопрос об улучшении оборонительных позиций армии. Линия ее обороны на 11 ноября проходила северо-восточнее Волоколамска, недавно занятого немцами, пересекала Ржевскую железную дорогу у разъезда Дубосеково, а затем, извиваясь, уходила на юго-восток, но вдруг круто заворачивала на север — к Волоколамскому шоссе. Здесь противник вбил клин в левый фланг армии. Деревня Скирманово находилась на острие, этого клина. Отсюда гитлеровцы из дальнобойных орудий обстреливали даже Волоколамское шоссе. Отсюда им легче всего было вырваться на шоссе в районе поселка Ново-Петровское, выйти в тыл основным силам армии Рокоссовского и двинуться к Москве. Здесь, в районе Скирманова, гитлеровцы сосредоточили до пятидесяти танков, много артиллерии и пехоты. Поэтому ликвидация немецкого клина у Скирманова являлась очень важной и неотложной задачей армии.

Выполнение этой задачи возлагалось в основном на 4-ю танковую бригаду полковника Батюкова и стрелковую дивизию Бородина. Утром Бородин и Батюков провели рекогносцировку в районе Скирманова, где должен был произойти бой, и теперь могли предложить свое решение этого боя.

Рекогносцировка, быстрая езда по заснеженным подмосковным полям и лесам, мысли о предстоящем бое — все это сильно волновало молодого, энергичного Батюкова. Когда же Батюков появился в штабе армии, ему сообщили, что Советское правительство присвоило ему звание генерал-майора и за образцовое выполнение заданий командования наградило орденом Ленина. Это сообщение еще больше взволновало командира танковой бригады.

Он докладывал горячо, убежденно; вдохновенно приподнятое лицо молодого генерала густо рдело, подвижные брови часто взлетали, точно он все время пытался заглянуть куда-то далеко вперед…

Многие командиры познакомились с Батюковым только в конце октября, когда он со своей бригадой прибыл в армию Рокоссовского из-под Орла. Всем командирам очень нравился молодой генерал, обнаруживавший хорошее знание военного искусства, живость и сдержанную горячность, которые, безусловно, необходимы на войне.

Особенно приятные чувства, смотря на Батюкова, испытывал самый пожилой на совещании человек — генерал Бородин. Это происходило не только потому, что он, Бородин, встретил на войне еще одного талантливого командира и хорошего человека, каких встречал много, и не только потому, что завтра предстояло воевать вместе с Батюковым и, следовательно, узнать его в бою. Приятные, приподнятые чувства генерал Бородин испытывал главным образом потому, что был значительно старше всех по возрасту и с вершины своих лет лучше других видел, какие командиры рождались в Советской стране, — не только нового душевного склада, нового мировоззрения, но и совершенно новой военной науки — необычайно мудрой, смелой и вдохновенной. И генерал Бородин, держа в руках газету, где сразу были помещены два правительственных документа о Батюкове, с восхищением слушал молодого командира и думал о том, что вот такие молодые советские военачальники уже успешно бьют гитлеровцев и, несомненно, будут победителями в этой войне.

Выслушав Батюкова, Рокоссовский неожиданно занялся бумагами, которые положил перед ним начальник штаба армии Малинин. Генералы сочли это передышкой в совещании. Бородин, Панфилов и Доватор, со всех сторон склоняясь к Батюкову, шепотком заговорили о его докладе.

Отвечая тоже шепотком на замечания, волнуясь, Батюков, сам того не желая, потянул из рук Бородина газету, где были напечатаны о нем правительственные документы.

— Да, да, возьмите, — тихонько сказал Бородин.

Батюков увидел, что вытащил из рук Бородина газету, и тут же вернул ее обратно.

— Нет, это ваша, Михаил Ефимович, вы возьмите, не стесняйтесь, просто и ласково сказал Бородин. — Знаете, память… Получить звание генерала сейчас, вот в эти дни под Москвой, большая честь! Большое доверие!

Рокоссовский оторвался от бумаг.

Совещание продолжалось.

Выслушав Бородина и начальника штаба армии Малинина, Рокоссовский нагнулся над картой, разостланной на столе, взялся за карандаш и по привычке задумался, прежде чем сказать свое слово.

Пока Рокоссовский думал, все сидели в молчаливом и напряженном ожидании, почему-то следя не за выражением лица командующего, а за направлением его остро зачиненного карандаша. За окнами большого каменного дома, в котором проходило совещание, косо проносило крупные снежинки; ими засеивало стекла и ветви молодых елок во дворе.

— Итак, всем ясна основная задача боя за Скирманово, — заговорил Рокоссовский, бросая карандаш на карту и быстро вскидывая светлый, но утомленный взгляд. — Мы должны улучшить свои позиции и нанести противнику такой удар, чтобы предупредить его активные действия на этом участке фронта. Повторяю: это основная задача. Но это не все, что может дать нам завтрашний бой. Далеко не все! Проводя вот такие бои, какой задуман нами на завтра, мы учимся наступать, товарищи! Учимся все — от солдата до командарма. Такой наступательный бой — университет наступления. Не сомневаюсь, что недалеко то время, когда мы должны будем опрокинуть врага. И поэтому уже сейчас, обороняясь, мы должны практически готовиться к наступлению…

Неожиданно Рокоссовского пригласили в аппаратную: на проводе Москва. Рокоссовский быстро поднялся и вышел из кабинета.

Через полчаса он вернулся, обвел всех разгоряченным взглядом, два раза молча раскинул руки, видимо до предела пораженный тем, что произошло, и взволнованно воскликнул:

— Какой день! Великий день!

• Предыдущая
• 89/132
• Следующая