Серое, белое, голубое - Моор Маргрит - Страница 51
- Предыдущая
- 51/52
- Следующая
Да, думает она, но все же сколь многому удалось его научить! Он разговаривает, ест и одевается сам, определяет время, читает, пишет, покупает себе в автобусе билет, здоровается за руку и называет свое имя. Иногда, не понимая, о чем я его прошу, он выполняет для меня какое-нибудь поручение. «Сунь эту записку Магде в почтовый ящик», — прошу его я, и он исчезает. Но что это? После долгого отсутствия он возвращается, а записка по-прежнему у него в руках. «Ее не было дома, она не смогла бы ее прочитать, я очень долго стоял и смотрел в окно, но нет, ее там не было». Его глаза безразлично скользят по моему лицу, затем взгляд направляется в сторону, он обнаружил консервный нож, схватил его и стал вращать винт. Я молчу. Что можно на это сказать? В его мозгу, состоящем из миллиардов клеток, есть отклонение, которое не измеришь и, уж подавно, не исправишь. Сказать тут можно только одно: я буду его кормить, согревать, защищать от дождя, непогоды, бранных слов и, насколько это в моих силах, постараюсь его пережить.
Эрик вошел в дом и привел трех отлично вычесанных собак с влажной шерстью. Когда он стягивает с себя сапоги, Нелли замечает у него на лице все то же выражение сдержанного удивления, он поднимает глаза — зрачки у него с булавочную головку.
— Пора бы нам идти, — говорит он.
Она кивает и поворачивается к плите, наливает кофе и с сигаретой в уголке рта несет две полные чашки на стол у окна на застекленной веранде.
— Ты идешь? — спрашивает она.
Она испытывает нечто похожее на сочувствие, неясный дружеский порыв, ей бы действительно хотелось вернуть ему спокойствие.
Они молча сидят рядом — Эрик пьет кофе, втянув голову в плечи, — и оба смотрят на дождливое небо с парящими в нем птицами, на взбирающуюся вверх и вновь сбегающую вниз дюну, покрытую густой растительностью, на дома, водонапорную башню, на табличку-указатель «К морю» и на узор выложенной булыжником мостовой, что наполовину засыпана песком и во многих местах выщерблена, — по ней сейчас идет и катит на велосипедах довольно много людей, проезжает значительно больше машин, чем обычно в этот час и в это время года в этом поселке на берегу моря, по-прежнему гостеприимном, несмотря на растущий и все более набирающий силу туризм.
— Наверное, будет много народу, — говорит Нелли.
Да, наверное, и в самом деле вскоре будет многолюдно. Мы пойдем в процессии, провожая ее, вместе со всеми от морга к церкви, смакуя свое глубокое горе, скорбь по ней, вспоминая, какая она была симпатичная, как приятно было ее видеть, и с долей легкого удивления постараемся вычеркнуть из памяти, напрочь забыть дни, когда мы едва здоровались с ней, как истуканы, холодно обслуживали ее в магазинах и в лучшем случае лишь изредка, на минутку останавливались, делая над собой величайшее усилие, чтобы погладить ее собаку. Скоро все мы пойдем следом за ней, метр за метром, по дороге, которая у каждого из нас перед глазами, но от этого не становится понятнее, все мы пойдем к рыбачьей церквушке, так красиво расположившейся на улице Фоорстраат, чуть наискосок на запад, возле самого моря, и в замкнутом пространстве внутри ее побеленных стен будем слушать колокольный перезвон, по которому можно понять, какого рода покойников здесь обычно оплакивают — тех, на ком оставили отметины соль, водоросли и обломки погибших кораблей.
— Она умерла не своей смертью? — спросил на днях Габи.
«Нет», — сказала я и вынуждена была все ему рассказать. «Как убита?» «Ножом». «Каким ножом?» «Кинжалом». «Чей кинжал?» «Ну, в общем-то, отца Роберта». «Откуда он его взял?» «Этого я не знаю, кинжал был из Тибета». «Тибет?» И — хочешь не хочешь — пришлось показать ему страну, вначале на карте в атласе, а потом в энциклопедии. Он начал с чтения статьи в энциклопедии «Винклер Принс». А затем до позднего вечера просидел, склонившись над картой.
Сигарета у меня догорела. Эрик вопросительно смотрит на меня, я киваю. Через несколько минут все мы втроем начнем спускаться вниз по дюне. Как будет вести себя Габи вскоре, когда сядет на стул в первом ряду, где нам отведены места? Никому не под силу заставить его лицо принять соответствующее случаю выражение. Ритуальные слезы прощанья ему неизвестны. Почему его должна мучить совесть? Сидя посредине, между мной и Эриком, он будет с интересом следить за разворачивающимся действом. И, неистово раскачиваясь туда-сюда, будет представлять себе неподвижность Магды, ее строгое уединение там, в темноте, под цветами, и будет по-своему печалиться о ней, возможно, даже более искренне, чем самые близкие.
Она приходит по субботам. Поговорив с мамой, иногда в спальне, иногда на кухне, она здоровается со мной, то с улыбкой, то серьезно, мои силы удваиваются: суббота — это день, когда я узнаю новости и становлюсь мудрее. Я отдаю ей почту, она берет ее и подпирает кулаком щеку — морщинки и реснички, запах мыла. Она открывает журнал, листает, я вижу ее рукав, ее ладонь, лежащую на странице, открыто именно там, где нужно, — мы садимся за стол. Молчание, до краев полное радости. Я смотрю внимательно, но без понятия на английские слова, переплетаю пальцы и жду, пока она перетасует буквы в голове, переключив систему, это происходит довольно быстро. Потом она разговаривает. Без запинки перечисляет, «что», «где» и «когда», говорит, как называются уникальные светила, те, что поддаются измерению. Немезида — это слабая звезда-карлик, которая каждые тридцать миллионов лет вторгается в нашу солнечную систему. Я чуть-чуть ерзаю на стуле. Кончик языка у меня высовывается изо рта, когда она, по моей просьбе, записывает для меня в тетрадку массу всевозможных физических данных… сила притяжения пульсара… нейтронная звезда имеет… она пишет, я испытываю наслаждение, от ее руки большая польза.
Она мне подруга? — такой вопрос я задал однажды маме. Да. Что от меня требуется? Купи ей цветы. Я испугался: где и когда? По субботам у маяка бывает тележка с цветами. Я покупаю. Выбираю букет, рассчитываюсь и вырастаю как из-под земли, как только она появляется на пороге, туфли у нее черные-пречерные, а ноги белые-пребелые. Она наклоняется, берет букет, улыбается, показывая зубы, и так с тех пор происходит всегда, каждую неделю все повторяется — букет, наклон, зубы… Мама говорит: можешь подарить просто веточку, сорвать дикую розу, найди для нее шишку, я так и поступаю. Получилось! — опять улыбка и зубы, она кладет шишку рядом с чашкой чая, рукой нащупывает сигареты, спички, затем мы листаем атлас звездного неба, Водолей, Гончие Псы, сегодня по астрономическому календарю день начинается в 3.13 и заканчивается в полночь. Темнота, непостижимая субстанция, никто тебя не тронет.
Мама говорит, что она умерла не своей смертью, это было убийство кинжалом. Что за кинжал? Кинжал из Тибета. Я про себя размышляю: Тибет — это европейское название страны в Центральной Азии, пролегающей на высокогорной равнине между горами Куньлунь и Гималаями. Подавляющее большинство населения ведет кочевой образ жизни. Перевозка грузов осуществляется исключительно с помощью вьючных животных. Тут перед глазами у меня возникает карта и ледяные горные вершины, некоторые достигают высоты 6500 метров, разреженный воздух, нет облаков, нет грязи, нигде ни огонька — ночью, — с земли видны только светящиеся точки… яростные бело-голубые искры… небо Южного полушария, на котором созвездия Кит, Змееносец, Южная Рыба, Райская Птица, Журавль, Орел, Феникс, Голубь, Павлин, Ворон… меня душит смех.
ТАКАЯ РАЗНАЯ ЛЮБОВЬ
На этот раз в популярной серии «Такая разная любовь» мы представляем одного из наиболее читаемых сейчас в Европе авторов — нидерландскую писательницу Маргрит де Моор (род. в 1941 году).
«Серое, белое, голубое» — ее первый роман (после двух сборников рассказов и новелл). На его долю выпал сенсационный успех. Достаточно сказать, что в Нидерландах за два года он переиздан восемнадцать раз суммарным тиражом около 150 тысяч экземпляров. Роман переведен на многие иностранные языки. Причина такого успеха кроется в сочетании высокого художественного мастерства, глубокого психологизма и смелости, с которой писательница касается личных проблем.
- Предыдущая
- 51/52
- Следующая
