Тельняшка – наш бронежилет - Зверев Сергей Иванович - Страница 35
- Предыдущая
- 35/46
- Следующая
Батяня вытянул из брюк ремень. В перерывах между накатами волн он протянул ремень капитану:
— Виктор Тимофеевич, один конец ремня закрепите на шнуре спасательного круга, а другой — на кисти руки. Даже если вас и накроет волной, то у вас будет гарантия, что не оторвет от спасательного круга.
— Молодец, майор, — прозвучало в ответ. — Так и сделаю. А то у меня голова побаливает. Тяжеловато…
После услышанных слов Батяня еще внимательнее стал наблюдать за капитаном, стараясь не выпускать его из вида.
Наступила ночь. Черная и длинная, как ожидание чего-то неизбежного… Все так же, как и раньше, ритмично раз за разом накатывались на их тела неизвестно откуда громадные волны, пытаясь закрутить их в своей круговерти. Нужно было чем-то занять себя, чтобы отвлечься.
Чтобы не потерять сознание, они вели разговор. Через силу. Иногда они замолкали, а потом снова бросали друг другу редкие слова.
Больше говорил капитан. Он говорил о своей красавице жене, которую любил. Но, даже и любя ее, он советовал Батяне ни в коем случае не жениться на красавице, ибо тогда ему, Батяне, все время придется быть у нее под каблуком. Говорил о детях сопливых, которые душу выматывают, но без которых нет радости в жизни. О своей собаке, которая, когда он возвращается домой из плавания, заранее каким-то образом чувствует его появление и начинает радостно поскуливать еще тогда, когда он только подходит к подъезду своего дома. Да и позже эта любимая собака не дает покоя, заставляя его каждое утро подниматься с кровати и в темноте идти с ней на прогулку. И, конечно, говорил капитан о своем мудром любимце Кеше…
— Кстати, товарищ майор, а ты мини-диск не посеял? — иногда спрашивал капитан.
— Нет, не посеял, — отвечал Батяня. Он также говорил. В основном Батяня почему-то говорил о своем детстве. Сейчас, в минуты опасности, оно казалось чистым, все время залитым солнечным теплым светом, каждое мгновение было солнечным… Да и более поздние воспоминания были светлыми: экзамены, учеба в училище, первое свидание, первые стрельбы из боевого оружия, первый сладкий поцелуй…
«Бог ты мой, — думал Батяня, — сколько же радости было у меня в жизни. И сколько такой же радости еще может быть. У меня может быть радость, а вот у Чалова, у Сидоркина…»
И тогда он сжимал зубы, и злость его на пиратов, на всю эту мразь, вторгнувшуюся в его жизнь, придавала ему силы.
Разговаривая с капитаном, Батяня старался отвлечь его от головной боли, он боялся, как бы капитан не потерял сознание.
На рассвете их, вконец обессилевших, подобрала рыбацкая шхуна.
Каково же было удивление Батяни, когда, поднявшись на шхуну, он встретил там своих друзей. И Калмыкова, и эмчеэсовца, и врача, и матросов — всю высадившуюся на спасательный плотик команду…
Радости не было предела… Все обнимали Батяню, капитана… Все, кроме Калмыкова. Он гордо посматривал на ликующих и снисходительно улыбался. Потом уже команда рассказала, что спасение капитана и Батяни в основном было заслугой Калмыкова.
Оказалось, что незадолго до рассвета рыбацкая шхуна наткнулась на желтый спасательный плотик. Когда людей подняли на борт, капитан шхуны собрался плыть в сторону Могадишо, но против этого стеной встал Калмыков — чуть ли не в ногах у капитана шхуны валялся, упрашивая его не уплывать далеко от сухогруза, а кружить вокруг в надежде найти еще двух человек. Была почему-то у Калмыкова уверенность, что Батяня и капитан выкрутятся и в этой ситуации, что не погибли они.
Когда Батяню подняли из воды, то все увидели, что брюк на Батяне не было — стянуло волнами. Но не до шуток было.
Врач осмотрел голову капитана. Снова перевязал разъеденную солью рану. Капитана напоили чаем и уложили на кровать. Обессиленный, он тут же стал бредить: отдавал какие-то приказания матросам и все говорил о Кеше, о мини-диске, о родной жене… Возле капитана постоянно дежурил врач. Взяв у капитана рыбацкой шхуны судовую аптечку, он вынул из нее лекарства и сейчас разбирался в латинских названиях лекарств, подбирая нужные…
Батяня думал об ином. Отойдя в сторону от веселящихся людей, он сосредоточенно размышлял о своих дальнейших действиях.
В это же время капитан рыбацкой шхуны передал в эфир сообщение о спасенных моряках.
Естественно, что эфир прослушивался как нужными людьми, так и не нужными. Через пару часов после выхода в эфир капитана рыболовной шхуны на морском горизонте замаячил крейсер международных сил по обеспечению безопасности судоходства.
И теперь, когда появился крейсер, Батяня все более и более приходил к решению, что ему на крейсере делать нечего. Главное сейчас — это выяснить, что за информация спрятана на мини-диске. На крейсере он вряд ли сможет выяснить волнующие его вопросы. Кто и зачем затеял сложную смертельную игру с использованием радиоактивных отходов? Ясно было: игра велась по-крупному…
Но что он мог предпринять сейчас?
Пошатываясь от усталости, Батяня направился к капитану рыболовной шхуны — сорокалетнему высохшему на солнце человеку с гнилыми зубами и бегающими глазками. Одет капитан был в мятые джинсы и полосатую тельняшку. Как и большинство пиратов и моряков, на ногах он носил легкие китайские кроссовки.
Батяня попросил капитана приодеть его. Негоже было показываться перед представителями сил международной безопасности без штанов. Конечно, конечно, — радостно закивал головой капитан шхуны. — Он приоденет белого человека. Нельзя белому человеку быть таким неопрятным. Капитан повел Батяню в свою каюту — небольшое помещение, в котором возле стенки висел гамак. Столика в каюте не было. Капитан вытащил из небольшого шкафчика, похожего на сундук, одежду: точно такие же, как и на нем, мятые-перемятые джинсы, непонятно кем и когда носимые, и куртку-ветровку… Появились у Батяни и кроссовки, естественно, не новые, но по размеру они подошли. Как ни странно, эта грязная мятая одежда подошла Батяне и сидела на нем как влитая. Сейчас он походил на одного из пиратов.
Когда Батяня прибарахлился, он попросил капитана шхуны не показывать его представителям крейсера. Более того, он попросил капитана рыбацкой шхуны спрятать его на время.
«Почему? — удивился человек с гнилыми зубами. При этом глазки его быстро забегали. — Почему белый человек не рад своему спасению? Почему он не хочет перебраться на большой крейсер, который отвезет его на родину?»
Пришлось Батяне на ходу сочинять более-менее правдоподобную легенду. Естественно, хотя Батяня и был уставший, но у него сил и на это хватило. Приблизив свое лицо к лицу капитана шхуны, он таинственно и глухо зашептал:
— Знаешь, капитан, у меня темное прошлое… Я побывал в свое время в больших передрягах и вынужден был рвать когти куда-нибудь подальше и от начальства, и от полиции. А куда я мог убежать? Я устроился моряком, обычным моряком на сухогруз. И вот я ушел в море прятать концы. Ты понимаешь, что такое прятать концы в воду?
Конечно, конечно, капитан шхуны понимает сложную передрягу, в которую попал этот несчастный матрос. Он, капитан шхуны, также не раз бывал в подобных передрягах. У него также не все гладко в жизни, у него также не совсем светлое прошлое. У каждого из нас, начал философствовать человек с бегающими глазками, не все гладко идет в жизни, и поэтому каждый хоть раз да хочет напрочь что-то выбросить из своего прошлого. Святых нет на свете, да, наверное, и быть не может… Кстати, — капитан шхуны по-дружески подмигнул Батяне, — а за какие такие прегрешения белые люди могут охотиться на белых людей?
— Наркотики и секс. Страшный секс с мужчинами. — Батяня еще плотнее приблизил свое лицо к лицу капитана шхуны, надеясь, что эти слова его наконец-то успокоят. Но не тут-то было…
— О-о, секс — это хорошо, — обрадовался почему-то капитан.
Тогда, чтобы охладить его любопытство, понимая, что иначе от капитана он не сможет избавиться, Батяня сунул ему двадцать долларов и, похлопывая по плечу, сказал:
— Но ты же меня как моряк моряка понимаешь… Ты должен молчать как рыба. Меня никто не должен видеть, никто не должен знать о моем нахождении здесь. Надеюсь, ты мне настоящий друг…
- Предыдущая
- 35/46
- Следующая
