«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/269
• Следующая

Эти фантазии Макаровых не заслуживают серьезного разговора. Мы приводим их только для того, чтобы в очередной раз продемонстрировать легковесность и бездоказательность суждений «антишолоховедения».

ГРИГОРИЙ И АКСИНЬЯ

Но продолжим наш путь по рукописи, ориентируясь на пометы и ремарки, оставленные Шолоховым в тексте и на ее полях, и свидетельствующие, что перед нами — черновик романа, отражающий творческую работу его автора.

Во второй части главы 2А мы впервые встречаем имя избранницы Григория Мелехова — звучит оно довольно неожиданно в разговоре Григория с отцом. Приведем это место, как оно звучит в черновом и беловом текстах (жирным шрифтом выделены новые слова, в квадратных скобках — слова, которые не вошли в беловой текст):

Черновой текст

«— Ты, [Гришка], вот што... — нерешительно начал старик, теребя завязки у мешка, лежавшего под ногами, — примечаю [я], ты никак [тово... За Анисьей Степановой]...

Григорий [багрово] покраснел и отвернул [лицо в сторону].

Воротник рубахи врезался ему в [черную] прижженую солнцем шею выдав белую полоску.

— [Так] ты [у меня] гляди, — уже [строго] и зло продолжал старик, — Степан нам [сусед] и я не дозволю, штоб ты [охальничал] с ево бабой! Тут дело может до греха [дойтить]. И я [тебя] упреждаю наперед, [штоб больше я ничево не слыхал и не видел. Гляди у меня!] [Иван Семенович] сучил пальцы в кулак [и] жмуря [лошадино] выпуклые глаза глядел [на отходив] как [на] с лиц[е]а [Григория отходила прихлынувшая кровь]».

Беловой текст

«— Ты, Григорий, вот што... — нерешительно начал он теребя завязки лежавшего под ногами мешка, — примечаю, ты, никак, с Аксиньей Астаховой...

Григорий густо покраснел, отвернулся. Воротник рубахи врезаясь в мускулистую прижженую солнцегревом шею выдавил белую полоску...

— Ты, гляди, парень, — уже жестко и зло продолжал старик, — я с тобой не так загутарю. Степан нам сосед и с ево бабой не дозволь баловать. Тут дело может до греха взыграть, а я наперед упреждаю: примечу — запорю!

— Пантелей Прокофьевич ссучил пальцы в угловатый кулак, жмуря выпуклые глаза глядел, как с лица сына сливала кровь».

Вторично с избранницей Григория Мелехова мы встречаемся в следующей, по книге — в третьей главе, и это практически первая встреча с ней читателя, потому что в предыдущей главе мы узнаем о ней лишь со слов отца Григория — [Ивана Степановича] Пантелея Прокофьевича, который именует ее в черновом варианте Анисьей Степановой (в беловом — Аксиньей Астаховой).

Следует напомнить: эта третья глава (в рукописи — первая глава, переправленная на третью) и на самом деле была самой первой главой романа, написанной Шолоховым 8/XI 1926 г. И это начало, если иметь в виду Григория и Аксинью, чрезвычайно выразительно. В нем не было ни Аксиньи, ни Анисьи, хотя была первая в жизни встреча Григория с женщиной удивительной и волнующей тайны. Дело в том, что в первоначальном, черновом варианте этой главы такой женщиной была не Аксинья или Анисья, но Дарья, жена брата. Переделав начало романа, Шолохов коренным образом переработал эту сцену, заменив Дарью Аксиньей. Продемонстрируем результат этой переработки на примере, которого мы уже касались выше.

Григорий возвращается с водопоя и возле конюшни встречает мать. Далее следует испещренный авторскими поправками текст (в скобках — вычеркнутое, жирным — вписанное автором):

Черновой текст

«— Иди буди [Петра] Астаховых. Не рано уж.

...В кухне на разостланной полсти разбросавшись [руки] спит [Петро] Степан, рядом [Дарья] Аксинья, [рукой чуть покачивает люльку, сама] сморенная усталью [спит]. Рубаха сбилась комком выше колен, в потемках белеют бесстыдно раскинутые ноги. Григорий секунду смотрит на них и чувствует — кровь заливает щеки, сохнет во рту. Против воли бьет в голову мутная тяжесть, глаза вороватеют... [Нагнулся].

— [Дарья, вставай!] Эй, люди добрые, вставайте!

Аксинья всхлипнула со сна и суетливо зашарила рукой натягивая на ноги подол рубахи. На подушке пятнышко уроненой слюны; крепок заревой бабий сон.

— [Вставай, стряпать иди... Буди Петра, светает].

— [Это] Ой, кто такое?

— Это я. Мать послала [взбу] побудить вас...

— [Григорию стыдно, будто что-то украл. Выходит в сенцы, сзади жаркий и хриплый шепот].

— [Петюшка] Степан, вставай. Слышишь? Светает.

— Мы зараз... Это мы от блох ушли на пол.

[Петро что-то глухо бурчит, зевает, шелестит дерюжка, Дарья что-то шеп?чет испу?ганно и задыхаясь тихонько смеется].

По голосу Григорий догадывается, что ей неловко, и уходя спешит.

[Григорий все утро томашился помогая собираться брату и все утро его не покидало чувство какой-то [неловкости] тяжести. Он виновато поглядывал на Петра, искоса рассматривал его лицо, по-новому всматривался в каждую черточку и упираясь глазами в глаза смущенно отворачивался]».

Беловой текст

«— Сходи Астаховых побуди. Степан с нами сбиралси.

В кухне на разостланной полсти спит Степан, под мышкой у него голова жены. В поредевшей темноте Григорий видит сбитую выше колен Аксиньину рубаху, березово-белые бесстыдно раскинутые ноги. Он секунду смотрит, чувствуя, как сохнет во рту и [чугунным звоном] в чугунном звоне пухнет голова. Воровато отвел глаза. [Необычным каким-то] и зачужавшим голосом хрипло:

— Эй, кто тут есть? Вставайте.

Аксинья всхлипнула со сна, [и] суетливо зашарила, забилась [на] в ногах голая ее рука натягивая рубаху. Осталось на подушке пятнышко уроненной во сне слюны: крепок заревой бабий сон.

— Ой, кто такое? Ктой-та?

— Это я. Мать прислала побудить вас.

— Мы зараз... Тут у нас не влезешь... [Это] от блох на полу спим... Степан вставай».

Хутор Дубовой (Дубовской). 1950 г.

В черновом варианте «Тихого Дона» Аксинья происходила из этого хутора. В окончательном варианте Шолохов поменял название хутора на Дубровка — другой, соседний с Вёшенской, хутор.

Судя по тому, что Дарья «задыхаясь, тихонько смеется», поняв, что произошло, а Григорий испытывает все утро «чувство какой-то [неловкости], тяжести», виноватости перед Петром, отношения Григория и Дарьи, едва намеченные в этой самой первой по времени главе романа, могли развиться.

Однако, почувствовав фальшь, двусмысленность этой сцены, Шолохов тут же черным карандашом ставит против нее жирную галку и крупно пишет: Аксинья, и тщательно правит текст, заменив везде Дарью Аксиньей, а Петра — Степаном Астаховым.

Взаимоотношения Григория, Аксиньи и Степана находятся в центре внимания в первых главах романа, написанных в течение ноября 1926 г. Шолохов здесь впервые дает цельный портрет Аксиньи, стремясь объяснить истоки ее зародившегося чувства к Григорию:

«Аксинью выдали за Степана 17 лет. Взяли ее с хутора Дубового, с той стороны Дона, с песков. Приехали на нарядной бричке сваты за Аксинью, высокий крутошеий [молодой] и статный Степан невесте понравился, [в] на осенний мясоед назначили свадьбу, подошел такой [осенний] предзимний с морозцем и веселым ледозвоном день, [перевенчали] обкрутили молодых и с той поры Аксинья водворилась в степановом доме молодой хозяйкой. Свекровь, — высокая, согнутая какой-то жестокой бабьей болезнью старуха, — на другой же день после свадьбы рано разбудила Аксинью, привела ее в кухню и без[столково]цельно [двигая] переставляя рогач[ам]и сказала:

— Вот што, милая моя сношенька, взяли мы тебя не кохаться, да не вылеживаться. [Становись-ка ты к печке]. Иди передои коров, а посля становись[-ка] к печке стряпать, да приучайся к хозяйству.

• Предыдущая
• 27/269
• Следующая