«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 76

• Предыдущая
• 76/269
• Следующая

Нам неизвестно, получил ли Кудинов ответ на свое письмо, направленное им в 1955 году Шолохову. Но из рассказов Набойщикова известно, что первым решением Кудинова после освобождения из лагеря было поехать в Вёшенскую. Он «все ходил, доказывал, доказывал» и добился того, что ему разрешили отправиться в Вёшенскую.

Его приезд подтверждал и сам Шолохов: «Уже после войны в Вёшки приехал Павел Кудинов — бывший командующий восстанием, — говорил он К. Прийме. — Я был в заграничной поездке, и мы не встретились»¹⁶⁹.

О том же рассказывал Прийме, видимо, со слов Кудинова, и старый казак-вешенец Лапченков, вернувшийся из Болгарии, где он общался с Кудиновым: «Был в Сибири. Одиннадцать лет рубил лес в тайге. А потом Советская власть сделала ему скидку и в 1956 году освободила. Заезжал он в Вёшки. Но тут — пусто, вся родня его вымерла. Наведался к Шолохову, а писатель куда-то выехал. Пожурился Кудинов на берегу Дона, помолился Богу в соборе и поехал в Болгарию. Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских детишек»¹⁷⁰.

Старый казак Лапченков допустил две ошибки. Кудинова освободили в 1955 и, следовательно, приезжал он в Вёшенскую, не в 1956, а в 1955 году — еще до XX съезда партии, что не могло не сказаться и на его приеме в Вёшенской. И — вторая ошибка: женой Кудинова была не какая-то «княгиня Севская», а вёшенская казачка Пелагея.

Набойщиков по делам службы побывал в Вёшенской и рассказал о том, как приняли Павла Назаровича Кудинова его земляки. Не встретившись с Шолоховым, Кудинов долго и упорно ходил в Вёшенский райком партии, в райисполком, в другие организации и просил об одном: чтобы ему выдали советский паспорт. Набойщиков нашел тех работников Вёшенской милиции, которые занимались «делом» Кудинова. «Они говорят, что вообще растерялись, как с ним поступить? Как ему выдать советский паспорт, если его у Кудинова никогда не было? Он не гражданин СССР, а гражданин Болгарии...» Прежде чем получить советский паспорт, Кудинов должен был получить советское гражданство, что в его ситуации было непросто.

Помыкался Кудинов в Вёшенской какое-то время, жил у станичников, кто его помнил и приютил («еще старики живы были, никто его не гнал, не преследовал»), — но потом его вызвали в милицию и предложили оформлять визу на возвращение в Болгарию. Кудинов им ответил: «Я не хочу ни в какие Болгарии. Я хочу здесь получить курень, кусок хлеба, и выписать сюда свою Пелагею. Она дочь донского казака, значит здешняя, приедет сюда и никакая Болгария мне не нужна».

И далее разыгралась сцена, о которой Набойщикову рассказал один из офицеров вёшенской милиции, — абсолютно соответствующая характеру Кудинова. В ответ на эти слова, рассказывает Набойщиков, «какой-то идиот <...> ему пропел: “Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех”. И тогда Павел Назарович взял этот графин, который к счастью был пустой, <...> и ударил этого идиота графином по голове».

Только срочный отъезд в Болгарию спас Кудинова от нового судилища.

Эти выразительные жизненные детали абсолютно в характере Кудинова, и они красноречиво говорят о том, насколько сильна была у него любовь к родине, как «малой», так и «большой», — ее не смогли испепелить самые тяжкие испытания, выпавшие на его долю.

Уезжал Кудинов из Вёшенской с чувством горечи. С таким трудом добился поездки в Вёшенскую ради того, чтобы остаться жить на своей родине, но Дон, Россия его не приняла.

И тем не менее, как свидетельствуют его письма к Набойщикову, вернувшись в Болгарию, Кудинов оставался убежденным патриотом России.

«КНИГА ВЕЛИКОГО ТВОРЧЕСТВА»

В 1963 году Павел Кудинов написал Шолохову еще одно письмо. Оно хранится в архиве Государственного музея-заповедника М. А. Шолохова в Вёшенской¹⁷¹. С годами язык Кудинова становился все более витиеватым, а слог его под влиянием болгарского языка и недостаточной грамотности в русском — неуклюжим.

Кудинов так пишет в этом письме о «Тихом Доне»:

«Книгу вашего великого творчества — “Тихий Дон” — имею. Подробно ознакомившись с содержанием истории восстания в Донском округе, я установил, что в истории этого легендарного исторического события, продолжавшегося 6 месяцев, оперативная часть действий совершенно отсутствует. Все оперативные действия от первого дня тревоги до первого дня соединения с Донской армией написаны и хранятся до сегодняшнего дня. К содержанию истории приложены два экземпляра карты, о расположении двух сражающихся армий, с обозначением частей, советской армии и армии восставших. Я очень сожалею о том, что вы, будучи в Чехии, не использовали ценный момент приобрести этот ценный написанный (типографский) материал»¹⁷².

Вне всякого сомнения, речь идет об «Историческом очерке» Кудинова, однако, чтобы не подвести Шолохова, он из цензурных соображений не называет его. Из письма ясно, что у Кудинова сохранились две оперативные карты с места боев, но сохранились ли у него какие-то дополнительные оперативные материалы, посвященные восстанию, из текста этого письма не ясно.

Высоко оценивая «Тихий Дон» как «книгу вашего (то есть Шолохова, а не кого-то еще) великого творчества», Кудинов обнаружил в ней то, о чем уже шла речь в предыдущих главах, — отсутствие полной оперативной картины Вёшенского восстания, поскольку роман писался фактически на материале воинского пути только 1-й повстанческой дивизии, руководимой Харлампием Ермаковым. Как мы знаем, только у него Шолохов имел возможность черпать оперативную информацию о ходе боев.

Далее Кудинов рассказывает в своем письме, что, «будучи в Сибири... был вызван в Ростовский МГБ, пробыл три года в тюремной камере и часто вспоминал о вас...»¹⁷³. А заключительную часть письма он посвящает Прийме: «Совершенно неожиданно мне пришлось познакомиться с познаваемым (видимо, известным всем. — Ф. К.) журналистом

Прийма Константином Ивановичем. “Полгода вас искал”, — писал он мне в первом письме и отыскал меня через секретаря посольства Павлова... Я, будучи великодушным, на многие его вырезки из содержания “Тихого Дона” отвечал так, как оно было. Но он пытался рыться глубже, чтобы найти дураков. И после написал провокацию самую подлую и даже в болгарской газете»¹⁷⁴.

Что же это за «провокация» Приймы, которая так рассердила Кудинова? Откуда такое неприязненное его отношение к человеку, который первым установил, что руководитель Вёшенского восстания жив, и рассказал об этом читателям?

В своей статье «Вёшенские встречи», опубликованной в майской книге журнала «Подъем» за 1962 год и в сокращении в «Литературной газете», а позже и в болгарской печати, Прийма привел слова вёшенского казака Лапченкова, которые мы уже цитировали, о жизни Кудинова в Болгарии: «Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских детишек».

Почему казак Лапченков произвел Пелагею Ивановну Кудинову, коренную казачку, в «княгиню Севскую», одному богу известно. Поразительно, но следом за рассказом Лапченкова Прийма цитирует в статье полученное им письмо председателя Михайловградского стопанства (колхоза. — Ф. К.) Ненчо Найденова, который также называет жену Кудинова «Севской»: «Ваш донской из Вёшек казак — полковник Павел Назарович Кудинов живьет и робит у нас добре. Робит в садах, огородах стопанства с 1956 годины. Имея уже преклонный возраст, а паки падкий до работы, як ударник, и ниякой оплоши за ним нема. И другарка его — учителька Севская — до работы дуже падкая. А письмо ваше я получих и Павлу Кудинову передадох»¹⁷⁵.

Возможно, ошибся Ненчо Найденов, дав Пелагее Ивановне звучную фамилию Севская, а журналист, каковым в ту пору был Прийма, записывая текст беседы с казаком Лапченковым, дал жене Кудинова ту же фамилию, автоматически присовокупив титул, который, как говорится, просится: «княгиня Севская».

Эта ошибка дорого обошлась Прийме. Кудинов прервал с ним всякие отношения, успев передать ему только незначительную часть своего архива, хотя Прийма мог рассчитывать на большее. А в письмах к Набойщикову он без конца возвращается к этой теме.

• Предыдущая
• 76/269
• Следующая