Последний из миннезингеров (сборник) - Киров Александр - Страница 49
- Предыдущая
- 49/51
- Следующая
Мастера, которые церкви строили в шестнадцатом веке – интеллигенция. Их души в белом камне до сих пор помогают нам, вразумляют нас, да все без толку. Вот откуда: «Ведь земля – это наша душа. Сапогами не вытопчешь душу».
И что же в ответ? Беспредельное самолюбие и нежелание оглядываться назад.
Купцы, которые за церквями стоят – не интеллигенция. Хоть убейся – нет. НЕТ. И неспроста они их строили. Архитектурные проекты – архитектурными проектами. Не считаю, кстати, чтобы в средневековье об этом серьезно задумывались. А Ренессанса в России, как известно, не было. Это сейчас пишут. Тоже… сублимация.
И сейчас такие вот купцы (вы главное поймите, что «купец» – это не род занятий, а образ мышления) не дают совести потенциально интеллигентных людей, занимающихся не своим делом, проснуться. Как будто спаивают. Он еще очухаться не успел, а ему стакан граненый… зла. Холодненького. С огурчиком и речитативчиком каким-нибудь. И он снова вопит и бьется головой о стенку. Потом забывается тревожным сном, под утро его начинают мучить совесть и головная боль, а утром купчина опять, глядишь, полового со стаканом засылает.
А те купцы? Почему церквей столько? Неспроста. Неспроста. Это мастера мудрецами были. Самолюбие перегоняли в культуру. А сейчас самолюбие культивируют. И купцы другие, и мастера перевелись. Вовсе ли?
Мастера церкви строят. Купцы мастеров поят. Мастера топоры швыряют. Народ те топоры подбирает. Топорами купцов зарубает. Церкви взрывает. Сам вымирает. Пара церквей остаются. Стоят и… с укором смотрят.
И все это вписывает «в культурную тенденцию» так называемая интеллигенция.
…ас народом все точно то же самое. Каждый в отдельности стесняется быть самим собой. Это у нас в генах. Природная стыдливость тоже в генах. Путать не надо. Стыд, род – это… не берусь сказать, когда возникло и когда уйдет. А вот унифицированность – плод сравнительно недавнего прошлого.
Для народа хорошо – не всегда благо. Если разобраться, простому человеку обезличенным быть и легче, и проще, и комфортнее. А если начать всех и каждого призывать к ответственности за прошлое и настоящее – это ничего, кроме раздражения и озлобления, не вызовет. А ведь есть за что. Есть. Ненавижу социализм. Главное – за обманутых нравственно и сбитых с толку людей ненавижу. А вот героев революции – уважаю. Они – народ. Только их всех убили. В прямом смысле и физически.
Вот. Собрался о народе писать, а понесло не в ту степь. Или в ту? Народ – не то, что он есть, а та идея, которую он несет. Идея эта воплощается в управителях государством нашим. И можно сколько угодно говорить о нравственности родителей, но если у их ребенка врожденный сифилис – это говорит само за себя.
Говорить о том, что правители эти народ не любят – опять неправильно. Это сам себя народ не любит. Сам себя народ изживает. Если хотите, декадентства в простом современном мужике (любом!) больше, чем в Мережковском и Гиппиус вместе взятых и помноженных на брюсовских гуннов. И это «возвращение к древнему, вечному, никогда не умиравшему…» Каждый спит и видит, как героически сражается за правое дело. А проснувшись, создает для этого поступка все большую и большую мотивацию.
Все то же самое говорю про себя. Значит, я – часть народная? Нет. Никогда у меня не было этого чувства и не будет. И не будет ни у кого. Нет народа. Есть типы духовные. Есть типы душевные. Есть типы психические. И есть типы психологические. И есть точки их пересечения – исторические моменты, заранее спланированные или спонтанно возникающие. Все остальное – «тенденция».
Общая культура и общее творчество, важность образования и неважность образованности, интеллигенция и народ, интеллигенция из народа, декадентство и матерщина, сублимация и творение, рукотворное и высшей природы…
Самый здравомыслящий человек – тот, кто, понимая все это, так или иначе, не опускает руку. Дальше – я – здравомыслящий?
ВЕДУЩИЙ
– Так что произошло потом?
– Да там много чего произошло после стихотворения этого. Какая-то метафизика просто. Я вам про бабку расскажу.
– Про пожилую женщину лучше.
– Да-да. Так вот: у этой женщины шизофрения и обострение. У нее это с молодости, но раньше как-то не на виду было. А годов с пятидесяти – того, концерты. Тема выступлений одна: какие хорошие были вожди прошлого и как всё теперь плохо. Вот и в тот раз. Он дочитал… Бабка… пожилая женщина воздух в легкие набрала и запела: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Эх, этот мотив сейчас не нов в мире голодных и рабов. А потом – соло: «Рабы! Рабы! Ибо нет того, кому действительно нужно кланяться – великого человека! Великий человек! Великий человек! Где ты? Или прошло время настоящих партий и некнижных героев. За Родину! Я ведь за Родину говорю вам, люди! Люди! Или не видите вы, как шатается этот дряхлый век, как странно и страшно началось это тысячелетие, какие страшные беды оно сулит нам! Нам – рабам до мозга своих иссохших костей…»
– Вот так дословно…
– Нет, конечно. Но стиль и композицию, как говорится, сохраняю. Журналист все-таки в прошлом.
– А она?
– Ой, спросили. Пенсионерка.
– Складно у нас пенсионеры говорят.
– Да. А потом она закричала что-то и вовсе нечленораздельное, грохнулась на асфальт и забилась в припадке.
– А очки не разбила?
– Какие очки?
– Минуточку-минуточку. Мне сказали, что женщина была в темных очках…
– Другая женщина. Одновременно с этой. Я не видела – рассказывали. Это в другом конце площади происходило. Та бабушка – бывший медработник. Она сама по себе очень любопытная и слышит плохо. А его с детства знает. Он вот когда стихи читать начал, бабушка эта все расслышать и рассмотреть не могла, что на трибуне происходит. И все к этой трибуне приближалась так тихонечко, приближалась…
– И упала.
– Да. Сердечный приступ. У самых ступенек упала.
– Померла?
– Нет. Откачали – откололи.
– Ив тот момент, когда она упала на асфальт…
– Раздался выстрел в сквере у скамейки.
– Как он себя вел после выступления?
– Как? Обычно. Отошел от микрофона… Который, кстати, и не работал, по-моему. Встал в общую шеренгу выступающих. А потом… Я как-то упустил из виду. Думаю, вместе со всеми спустился с трибуны, когда началась эта катавасия. Сошел вниз по ступенькам и смешался с толпой…
АНДЕГРАУНД
– Здравствуйте, ребята.
– Здар-рова…
– А где можно найти такого-то?
– А вона на скамейке, с другими волосатиками.
– Чего делают?
– А ПЕСТНИ свои па-ают дурацике. А ты хто, мент?
– Я тебе сейчас такого мента втюхаю…
– Ай-ай-ай-а!..
Сегодня на помойке так пусто —
Ушли все коты.
Сегодня на помойке так пусто,
Потому что уехала ты,
НА-ТА-ША…
НА-ТА-ША…
– Простите, но придется прервать самодеятельность.
– Ты слов плохое сказал. Козел.
– Я сделал вид, что не заметил, но в первый и последний раз…
– О! Я с тобой буду разговаривать!
– Из пистолета на митинге ты стрелял?
– Да. Меня уже водили, и спрашивали, и закрывали.
– Почему стрелял-то?
– Объясняю. Я с 78-го, он тоже. Мы натюрлих придурки. Дэ-би-лы. Я все еще, а он уже не-а…
– А кто с 77-го?
– Те отморозки.
– А… А с 79?
– Задрочки.
– А с 76?
– Деревянные солдаты Урфина Джюса.
– А с 89-го?
– А это вообще не люди. Похожи только.
– А он, значит…
– Был. А потом смотрю – на трибуне. Ну я и салютнул. В память о НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ.
– Ты песню мурлыкал… Ее автор кто? Придурок?
– Нет. Это Батя. Наши Бати себя нашли только с придурками, потому что для других вшивых папиков оне были тоже ДЕБИЛЫ.
- Предыдущая
- 49/51
- Следующая
