Последний из миннезингеров (сборник) - Киров Александр - Страница 6
- Предыдущая
- 6/51
- Следующая
Да, а мужа Веркиного, вернее, что от него осталось, аккуратно в лесу и зарыли. Без гроба только.
16
– Я п-последний раз повторяю свой вопрос! Кто систематически воровал с пилорамы пиломатериал?
Б-бу-бух!
Их держали в камере третьи сутки. Держали, кажется, лишь для острастки и в надежде, что они хоть что-то знают. А в то, что ничего глобального им не известно, Мирза, наверное, поверил еще у сторожки, когда их троих страшно избили, когда один из «акробатов», Старшой (мокрушник), снял со спины пистолет, заставил Алексеева взять ствол в рот и, сосчитав до десяти, нажал спусковой крючок. Механический щелчок откликнулся тупой болью в голове последнего. Берроуз был в ступоре, Фунт бледен как сама смерть и то ли сжат пружиной, то ли парализован страхом.
– В камеру! – властно распорядился Мирза.
А потом их трое суток тупо допрашивал пьяный участковый, неумело постукивая дубинкой по почкам, промахиваясь, уродуя позвоночник.
На четвертые сутки освободили. Есть за все время не давали, пару раз подносили сильно разведенного спирту. Участковый панически боялся, чтобы никто из заключенных не впал в алкогольную кому прямо в участке. Бумаг потом не оберешься. За моральную поддержку он взял в качестве компенсации часы Берроуза и отправился с ними к Тугрику.
17
Фунт, Берроуз и Алексеев, усталые и изможденные, съели на троих всухомятку буханку хлеба и поползли на бугор, с которого открывался вид на пилораму, а далее дорога шла вниз… И не узнали ее. Пилорама с четырех сторон была обнесена колючей проволокой, в четырех углах ее стояли вышки, одна – в центре. Деревянные ворота сменились железными.
Трое переглянулись, и весь ход их мыслительных рассуждений в пяти словах выразил Фунт:
– Ну что: туда или обратно?
Они подумали и дружно решили:
– Туда.
А никакого обратно у них, по сути, и не было.
У ворот пред ними выросли похожие на акробатов незнакомые крепкие мужики.
– Куда?
– Домой!
– А! Ну летите, голуби…
18
Всем упомянутым событиям предшествовало одно важное обстоятельство, о котором узнать можно было только из разговора близнецов. Напомним, что они называли друг друга просто: Малой и Старшой и только друг с другом делились рабочей информацией, то есть тем, что было связано с Мирзой. А с Мирзой для них было связано все.
Событие это случилось за сутки до избиения сторожей.
– Слышь, Малой! – разбудил Старшой брата (в ночные часы они дежурили по очереди).
– А!
– Вставай, беда!
– Что случилось?
– Шеф свою… забуцал.
Малой вскочил:
– Ну!
– Ну! Говорит, что с кровати упала, да фиг там: все стены в сгустках. Башку ей, козе, пробил… Там и от башки-то ничего…
– Так она, вроде, все делала…
– Да ты его не знаешь, что ли?
– И чего…
– Короче, так. Сейчас полтретьего. Темно как в танке. Ее колдырь неделю в штопоре, галюны уже рисует. Я сходил посмотрел – в отрубоне полном. Давай ее в пакет и к нему под бок. Дальше видно будет. Шприц возьми и ампулы. Кольнем, если что.
– А шеф что?
– Плачет опять в сортире. Надо его тоже кольнуть, да и баиньки в гостевую. Вернемся, убираться надо… Короче, часам к шести только управимся. Пошли.
19
Пришло время подробнее рассказать о Мирзе.
Однажды в тихом московском сквере встретились два больших человека. Один из них был в мундире с погонами, в которых я, прошу прощения, не специалист. Это был явно москвич – и по манере независимо, нагловато держаться, и по лоску, и по лицу.
Его собеседника или кого-то похожего на него автор видел пару раз в Ростове-на Дону, в том его районе, о котором поют: «Левый, левый, левый берег Дона…» И оба раза отметил такт и уважение, с которым общались с ним люди. А поскольку автору однажды довелось видеть его в богатой шашлычной (издалека) в окружении благоговейно настроенной братвы голым по пояс, то можно было по достоинству оценить нательную живопись в виде татуировок сего неофициального лица.
Впрочем, доморощенный литератор просит прощения, что суется в такие чуждые ему сферы жизни, может быть, ему там нечего делать. А может, и есть что. А может, делать и нечего, но смотреть пора. Повнимательнее. И соваться тоже.
Так вот, в присутствии развеселого ростовчанина даже развязный житель Московии как-то съежился. Гость сказал хозяину так:
– Твой шизанутый братец всех нас достал. Если ты его через неделю не уберешь далеко и навсегда, то я сам отрежу ему башку.
Они еще о чем-то говорили, упоминая то ли Архангельскую область, то ли Карелию… Но это уже не существенно. Детали.
.. А через месяц в Астафьеве появился Мирза. Он медленно шел по улице деревни, по-стариковски шаркая ногами. Глаз не было видно из-под темных очков. Возле здания сельсовета он, кажется, обмочился. Его вели под руки два брата-близнеца и упрашивали сесть в иномарку, ползущую сзади. Но Мирза угрюмо шел и шел вперед…
А уже через две недели очень умный своим бандитским умом Ибрагим Мирзаев принимал пилораму. Он был бодр, энергичен, мог руководить кем угодно восемнадцать часов в сутки и не обнаруживал никаких следов душевной болезни.
Первое, что сделал Мирза, обретя себя, – это уехал куда-то на неделю, потом вернулся. А уже после его возвращения в Астафьеве стали появляться новые лица, и жизнь деревни изменилась коренным образом.
20
Трое лежали в темноте.
– Я вот киномехаником в клубе подрабатывал. Представьте себе – августовский вечер, еще теплый и ласковый, полный зал народу, приезжих. Все за лето друг с другом перезнакомились, друг другу поднадоели… Поэтому танцы с заезжим ансамблем – праздник, новая кинокартина – праздник. И все как в театре на большой премьере, только в меньших масштабах. Весь социум налицо. На первом ряду интеллигенция сельская, вы вот, Алексеев, еще человек пять или шесть, рядом администрация совхоза, потом как обычно: кто поважнее, поавторитетнее да понаглее. И так далее. И вот начинаю я фильм показывать. Сам смотрю, но как будто со стороны. Мне видно, и что на экране происходит, и в зале что творится…
Один раз шел фильм приключенческий. Джунгли, Амазонка, туземцы, грустный Жан Рено… И вдруг пронзила меня мысль… Мысль, что после фильма, когда последним выйду из клуба в теплую ночь, то, окинув взглядом помещение и закрывая дверь на ключ, я не буду жалеть о том, что сеанс закончился. И фильм этот не оставит в душе моей никакого отпечатка, кроме, пожалуй, горького чувства, что меня в очередной раз жестоко обманули…
…В проклюнувшемся через грязное окошко рассвете видно было, как Алексеев вздохнул и задумался, а Фунт недобро и недоверчиво усмехнулся.
21
– Ну вы, ублюдки!
«Ублюдками» были сто пятьдесят рабочих, выстроенных в три длинные шеренги, вдоль которых расхаживал Мирза.
– Меня очень… интересует один вопрос: кто целый месяц пилил и сбывал налево мой лес? Кто это делал – шаг вперед.
Ряд шеренг не дрогнул.
– Если через пять минут не будут названы имена, я всех вас накажу. Очень сильно.
Мирза отошел в сторону и закурил в тени экскаватора. Рабочие стояли под палящими лучами полуденного июльского солнца и под чутким надзором «акробатов» и еще пяти или шести крупных недобрых мужиков.
Все рабочие были дисциплинированны. Никто не вышел из шеренги.
Мирза курил, и смутные тени бродили по его лицу, глазам. Он стоял один, и глаза его чему-то смеялись, дико, безумно.
Бережно докурив «беломорину», он зачем-то хлебнул из маленькой бутылочки темной терпко пахнущей жидкости. С интервалом в несколько секунд сделал еще пару глоточков. И пошел. При этом ему показалось, что экскаватор отдалился влево-вверх метров на сто.
- Предыдущая
- 6/51
- Следующая
