Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии» - Аринштейн Леонид Матвеевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/46
• Следующая

Четырехлетние страдания и неудачи Пушкина на пути к браку делали женитьбу принципиально важным рубежом его жизни. Поэт до последнего момента не верил своему счастью. И вот, когда к февралю 1831 г., казалось бы, всё уже уладилось, – беда с Вяземской! Положение казалось безвыходным. Свадьба опять «убегала». Суеверный Пушкин готов был видеть в этом знак судьбы и вообще отказаться от брака. «Он хотел было совсем оставить свою женитьбу и уехать в Польшу, – вспоминал Нащокин, иллюстрируя “нетерпеливость” Пушкина, – единственно потому, что свадьба по денежным обстоятельствам не могла скоро состояться»[5].

Кто-то – вероятно, сами Вяземские[6] – посоветовали обратиться к Е. П. Потемкиной с просьбой быть его посаженой матерью. Престиж свадьбы от этого нисколько бы не пострадал: Потемкина была княжной по рождению, как и Вяземская, и графиней по мужу.

Надо было, не теряя времени, разыскать Потемкину, встретиться с ней. Однако сделать это было не так-то просто. Елизавета Петровна уже несколько лет жила в «разъезде» со своим мужем С. П. Потемкиным (чей дом действительно находился на Пречистенке). Сама же она снимала квартиру то на Большой Никитской, то на Тверском бульваре[7], то где-то еще. Пушкин не очень-то представлял, где ее можно найти (то есть находился «в потемках» относительно ее местопребывания). А ведь от того, найдет ли он ее и сумеет ли уговорить быть посаженой матерью на его свадьбе, зависело его счастье, его последующая жизнь. Вот тогда-то и выразил Пушкин свое состояние надежды и смятения в экспромте, своеобразном сговоре с судьбой – суеверном обете: если найду Потемкину (неважно где – Пречистенка в данном случае условное обозначение ее местожительства), если найду Потемкину и всё наладится, – готов пожертвовать своей грядущей славой, став в один ряд с Булгариным[8].

Все эти события происходили между 4 и 17 февраля, то есть между днем, когда Пушкин узнал о несчастье с Верой Федоровной Вяземской, и последним днем перед свадьбой. Тем самым уточняется датировка экспромта: между 4 и 17 февраля, вероятно, 7 или 8 февраля 1831 г.

А для Александра Сергеевича эта история завершилась вполне удачно. Он нашел Потемкину. Она согласилась быть посаженой матерью на его свадьбе с Натальей Николаевной. Свадьбу сыграли в срок: 18 февраля 1831 г.

Близкий друг Пушкина Павел Воинович Нащокин рассказал П. И. Бартеневу довольно пикантную любовную историю, которую в свое время поведал ему сам Пушкин. Речь в ней идет о великосветской молодой даме с безупречной репутацией, которая тем не менее назначила Пушкину тайное ночное свидание в своем доме.

П. В. Нащокин

«Вечером Пушкину удалось пробраться в ее великолепный дворец, – пишет со слов Нащокина Бартенев, – по условию он лег под диваном в гостиной и должен был дожидаться ее приезда домой. Долго лежал он, теряя терпение, но оставить дело было уже невозможно… Наконец после долгих ожиданий он слышит: подъехала карета. В доме засуетились. Двое лакеев внесли канделябры и осветили гостиную. Вошла хозяйка в сопровождении какой-то фрейлины: они возвращались из театра или из дворца. Через несколько минут разговора фрейлина уехала в той же карете. Хозяйка осталась одна. “Etes-vous la?”, и Пушкин был перед нею. Они перешли в спальню. Дверь была заперта; густые, роскошные гардины задернуты. Начались восторги сладострастия… Быстро проходило время в наслаждениях. Наконец Пушкин как-то случайно подошел к окну, отдернул занавес и с ужасом видит, что уже совсем рассвело, уже белый день. Как быть? Он наскоро, кое-как оделся, поспешая выбраться. Смущенная хозяйка ведет его к стеклянным дверям выхода, но люди уже встали… Хозяйка позвала свою служанку, старую, чопорную француженку, уже давно одетую и ловкую в подобных случаях. К ней-то обратились с просьбою провести из дому. Француженка взялась. Она свела Пушкина вниз, прямо в комнаты мужа. Тот еще спал. Шум шагов его разбудил. Его кровать была за ширмами. Из-за ширм он спросил: “Кто здесь?” – “Это – я ”, – отвечала ловкая наперсница и провела Пушкина в сени, откуда он свободно вышел…»[9].

Бартеневу эта история напомнила эпизод из «Пиковой Дамы»: Лиза назначает Германну ночное свидание в доме графини и пишет, чтобы он незаметно пробрался туда поздно вечером, когда они уедут на бал:

«Ровно в половине двенадцатого Германн ступил на графинино крыльцо и взошел в ярко освещенные сени. Швейцара не было. Германн взбежал по лестнице, отворил двери в переднюю и увидел слугу, спящего под лампой… Легким и твердым шагом Германн прошел мимо его. Зала и гостиная были темны… Германн пошел за ширмы… справа находилась дверь, ведущая в кабинет, слева другая в коридор. Германн ее отворил, увидел узкую, витую лестницу, которая вела в комнату бедной воспитанницы… Но он воротился и вошел в темный кабинет.

Время шло медленно. Всё было тихо… Часы пробили первый и второй час утра, – и он услышал дальний звук кареты. Невольное волнение овладело им. Карета подъехала и остановилась… В доме засуетились. Люди побежали, раздались голоса и дом осветился. В спальню вбежали три старые горничные, и графиня, чуть живая, вошла и опустилась в вольтеровы кресла» (VIII, 239–240).

Сходство действительно очень велико. И это тем более любопытно, что Нащокин позиционирует свой рассказ как реальное событие в жизни Пушкина. Выходит, что, описывая тягостное ожидание Германна, Пушкин использовал свой собственный опыт в подобной же ситуации.

Но тогда вдвойне интересно, что это за дом, где Пушкин ожидал тайного ночного свидания, и кто эта женщина, которая ему это свидание назначила. И уж коль скоро этот эпизод из реальной жизни Пушкина так схож с соответствующим эпизодом из «Пиковой Дамы», то как соотносится эта неизвестная пушкинская возлюбленная с персонажами его художественного произведения – Лизой и старой графиней?

Но как раз обо всем, что касается героини ночного приключения Пушкина, Нащокин темнит и темнит, категорически отказываясь назвать ее имя. Тем не менее, опираясь на целый ряд деталей, Бартенев заключил, и это ему подтвердил историк М. Н. Лонгинов, что речь идет о Дарье Федоровне Фикельмон (Долли), внучке фельдмаршала Кутузова, супруге австрийского посланника графа Фикельмона, в то время одной из самых блистательных красавиц великосветского Петербурга.

Рассказ Нащокина в записи Бартенева в дальнейшем не раз перепечатывался и использовался как в пушкинистике, так и в околопушкинистской литературе[10], но предположение Бартенева – Лонгинова насчет Долли Фикельмон сомнению не подвергалось.

Графиня Долли Фикельмон

Между тем то, что доподлинно известно о Пушкине и Долли, отнюдь не свидетельствует, что между ними была любовная связь. Скорее наоборот. Долли отличалась сильным характером и расчетливой осторожностью. Ее осмотрительное, сдержанное поведение, вполне соответствующее ее положению супруги высокопоставленного дипломата, снискало ей безупречную репутацию и при Дворе, и в свете. Рисковать этой репутацией и своим положением в обществе ради случайного любовного приключения она едва бы стала.

Опровергает такую вероятность и следующее обстоятельство: и поэт, и супруга посланника были слишком заметными в свете людьми, чтобы – если бы связь между ними в действительности существовала – она не была бы замечена и не стала бы предметом светской молвы и всяческих пересудов. Однако ни в многочисленных воспоминаниях современников, ни в письмах, ни в дневниках тех лет нет даже намека на такую связь.

• Предыдущая
• 3/46
• Следующая