Том 1. Здравствуй, путь! - Кожевников Алексей Венедиктович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/114
• Следующая

Через несколько дней Елкин снова был в лагере грабарей. Зашел в землянушку. Трехшаговый квадрат был устроен так умело, как могут сделать только многоопытные руки. У одной стены двуспальный топчан под ярким клетчатым одеялом, в углу печурка, выбеленная и разрисованная пирамидальными тополями. Окно глядело в степь и было полузавешено кусочком кисеи. Перед окном стол, два табурета. На столе стакан с пучком ковыля. На стенах картинки от мыла и конфет.

В землянушке сидела женка в ярком сарафане и при лентах. Она шила микроскопические рубашечки и что-то напевала.

— А ты зачем приехала? — спросил Елкин.

— А як муж до другой ходить вздумает…

Инженера развеселила такая откровенность.

— Как же ты убережешь его в такой жаре? — Он показал на рубашонки.

— Ничего. Грабарем будет, привыкать надо.

Елкин обошел еще несколько землянушек. Всюду на нескольких квадратных метрах был устроен потребный человеку уют. Люди старательно переносили привычки своей родины и внедряли их, не смущаясь, что приехали лишь на одно лето.

Направился к насыпи к работающим грабарям и по пути наткнулся на знакомую уже картину: верхом на коне сидел казах с двумя осьмушками кирпичного чаю в руке, возле него рабочий держал за рога большого курдючного барана. А председатель рабочкома, без шапки, взлохмаченный, обутый и одетый кое-как, стыдил рабочего:

— Ты член профсоюза, ты пролетарий и что ты делаешь?! Спекулируешь! Ты хуже грязных купчишек, которые спаивали казахов. Ты срываешь, дезорганизуешь, вредишь, гадишь! — Предрабочкома не находил достаточно сильных слов. Дело было такое: казах пригнал барана, а рабочий выменял его на кирпичный чай. Борьба с подобным товарообменом, получившим имя «товарообман», занимала значительную долю сил и времени рабочкома, велась им упорно, но почти безрезультатно: уж очень велик был соблазн за восемьдесят шесть копеек, что стоили две осьмушки чаю, получить матерого, жирного барана.

— Как твоя фамилия? — настойчиво требовал предрабочкома.

Рабочий молчал и держал барана, крутившего головой, он все еще надеялся, что баран будет его.

— Уперся и не говорит фамилию, — сказал пред Елкину. — Вытянуть не могу.

— А зачем вам фамилия? Уволить, исключить из профкома? Ведите в рабочком и увольняйте без фамилии.

Предрабочкома пнул барана ногой, выхватил у казаха чай, сунул рабочему и потащил его за рукав к городку.

Сильно увеличился поток служебных и частных телеграмм. Один разносчик, положенный по штату, не справлялся с ними. И Шолпан ежедневно помогала ему. Было трудно нести двойную ношу, но в то же время это давало великую силу и счастье. Ее все знали, все ласково здоровались: «Добрый день, звездочка!» За каждую доставленную телеграмму благодарили: «Спасибо, красавица! Спасибо, лунная! Счастья тебе, наше солнышко!» И даже любители подшутить острили возвышенно: «Как поживает наше полнолуние, наш небосвод?»

Пришла телеграмма от Романа Гусева: еду поезд номер… Встречали его всей троицей — Ахмет, Шолпан, Тансык. Невысокий, коренастый, одетый в стеганую, как ватное одеяло, куртку, Гусев выскочил из вагона вроде дрессированного медведя… Увидев встречающих, распахнул руки и крикнул:

— Сыпь сюда, братишки! Аман!

Всех облапил, расцеловал, оглядел, похвалил:

— Жаксы!

Похлопал Шолпан ладошкой по исхудалой щеке и сказал сочувственно:

— Луна-то на ущерб пошла. С чего это? Ахмет обижает?

— Сама избегалась, — сказал Ахмет. — Она и телеграфист и разносчик.

— Почему так?

— Мою Шолпан и хлебом не корми, а только похвали — расшибется в лепешку, — пожаловался Ахмет, считавший активность жены излишней.

— Как можно быть спокойной, когда не доставлены телеграммы. Постыдился бы говорить! — упрекнула Шолпан Ахмета.

— Нанять лишнего разносчика, — нашел выход Гусев.

— Нет штатной единицы.

— На громадную дорогу есть все, а на одного почтового бегуна нет единицы. Умора! — Гусев хохотнул и пообещал: — Устроим. Не такое делывали. Не горюй, а гори по-прежнему, наша звездочка.

Начали выбираться из нагромождения бревен, ящиков и разобранных машин.

— Ну и базар! — сердился Гусев, приглядываясь к беспорядочному навалу. — Сюда же сбросили и мое хозяйство. Я завербовался в бригадиры по отделу механизации. Накострили «смешай господи», пока разберешь, заржавеет все.

Ахмет решил успокоить его:

— Здесь дожди редкость.

— А песок… Он для машины злей дожди.

Роман Гусев с первого шага стал заметным человеком на строительстве. Прежде всяких оглядеться, оформиться, устроиться прямо из вагона он зашел в палатку-контору участка и спросил:

— Кто здесь старшой?

Елкина в ту пору не было, и отозвался Леднев:

— Я. В чем дело?

— А в том, что не дело — держать машины под открытым небом.

— Что вам до этого, кто вы такой?

— Бригадир отдела механизации Гусев.

— В первый раз слышу.

— И понятно: я только что с поезда, не успел встать на учет.

— И разговариваете уже так… — Леднев замялся.

— Как? — спросил Гусев.

— По-хозяйски. Будто вы здесь — самый главный. Государство у нас рабоче-крестьянское, я — рабочий. Так и разговариваю, по конституции.

— А я — помощник начальника участка. Приказываю вам немедленно заняться сохранностью машин. — Леднев ядовито усмехнулся: — Тоже по конституции.

— Так и сделаю. Извольте написать приказ об отпуске материалов для постройки склада, — попросил Гусев.

— За этим обратись к начальнику.

Гусев подселился в юрту к Исатаю, где достаточно пустовало места, кормиться решил по-холостяцки, в столовой. А больше ничего и не надо. И в тот же первый день поймал Елкина. Уже предупрежденный Ледневым, что объявился этакий ферт, гусь лапчатый, Елкин подумал смешливо: «Теперь около меня будут два ферта. — Первым он считал Леднева. — Посмотрим, каков другой», — и проявил к бригадиру повышенный интерес:

— Как доехали?

— Нормально.

— Как устроились?

— Нормально.

Живший на стыке двух эпох, богатых событиями, — последние годы царизма, первая мировая война, Февральская революция, Октябрьская революция, гражданская война, разруха, военный коммунизм, восстановительный период и начало индустриализации, — Роман Гусев достаточно побывал в сложных положениях. У него выработалось великое уменье выпутываться. Ни растерянности, ни даже особого удивления ни перед чем, везде он как дома, будто все перепробовал и твердо знает: чудес нет, все нормально, главная сила — трудовой человек.

— Как нравится здесь? — продолжал Елкин.

— Нормально. Я ведь не новичок тут, — жил, воевал, скитался. И сейчас приехал не за «нравится».

— Зачем же?

— Строить по рабоче-крестьянски. Приспело наше время.

— Очень приятно, нам нужны такие. Ну, выкладывайте, с чем пришли!

Бригадир заговорил о закрытом складе для машин. Елкин сказал на это:

— Не надо. Задача не в том, чтобы укрывать, сберегать машины, а в том, чтобы поскорей убрать их отсюда куда следует. Здесь им нечего делать.

— Почему же не убирают?

— Мало рабочих, грузчиков. Вываливают из вагонов как попадя.

— Станция полна народу. Кто они?

— Грабари, плотники, укладчики.

— А те, что гарцуют на конях?

— Пока они — гости, зеваки, вестники, а нередко просто-напросто сплетники Длинного Уха. Но есть указание правительства, что наша задача — не только строить дорогу, а и широко привлечь на стройку местное население, подготовить из него умелых рабочих, техников, железнодорожников.

— Понятно, — прогудел бригадир. — Стало быть, грузчиков я должен завлекать сам.

— Да, лучше не надеяться на кого-то. Свяжись с отделом кадров, с профсоюзом и действуй! Ну, что еще?

— Тут есть телеграфистка Шолпан.

— Знаю.

— Сама доставляет телеграммы, нет разносчика.

— Знаю.

— Совсем замучилась бабенка. Надо помочь.

— Телеграф не нашего ведомства. Я не могу тратиться на него.

• Предыдущая
• 22/114
• Следующая