Том 1. Здравствуй, путь! - Кожевников Алексей Венедиктович - Страница 77
- Предыдущая
- 77/114
- Следующая
— Нечего сказать, подвели, обдурили нас американцы, — проворчал Гусев.
Справочник пошел по рукам. Чертежи, как некая интернациональная грамота, подтверждали слова Елкина.
— А, бисовы дети, — добавил Гусев, — выдумали, а напечатали на какой-то тарабарщине.
Петров глядел на чертежи и повторял:
— Я сам, сам, — и по удивленному лицу было ясно, что сам без чьей-либо помощи. — Какое нам дело до американцев. Они себе, мы себе.
— Правильно. Хотя лучше выдумывать вещи неизвестные, а известные просто узнавать. Конфуз все же большой. Заслуга Петрова так и остается заслугой, а мы, инженеры, техники?.. Два года я таскаю эти справочники, и никто… У стариков есть излишняя самоуверенность, а молодежь часто «безъязыкая»… Вот и «подвели, обдурили американцы». Вы, товарищ Дауль, как показали себя? Закоснелым консерватором. Хорош и я, каюсь, сознаюсь, А вы, товарищ Калинка, все цветете, пышнеете все? Когда же плоды будут? Спроектированные мосты для Огуз Окюрген — яркая заплата на ветхом рубище, как там — певца, слепца? Умерьте вашу фантазию, вашу страсть к пышности!
— А если новый Петров изобретет сверхсильный паровоз, куда вы с вашими переходцами? — заспорил Калинка. — Мои не испугаются и техники будущего! Германия переходит исключительно на каменные мосты.
— Вот справочники, тут есть и о мостах. Не стесняйтесь, товарищи, берите, читайте! Верно говорят: век живи — век учись. Впрочем, как хотите! Целесообразность я постараюсь отстоять, а заботу о своей пригодности пусть всякий несет сам. — Елкин раздал справочники и нервным взмахом руки попросил оставить его.
Гусев, Калинка, Петров, Широземов, Дауль молча гуськом шли от Елкина и непрерывно одну за другой зажигали папиросы. Каждый нес в себе ощущение неловкости, точно был уличен в неприглядном поступке, никак не совместимом с его общественным положением. Молча же и расстались, понимая, что прежний тон, людей солидных, не удастся, а тон осмеянных обиден.
Калинка вернулся к Елкину и спросил, неприязненно оглядывая старика, который лежал на неразобранной постели.
— Я что-нибудь буду строить, или вы до конца продержите меня на холостом ходу?
— Не знаю, это зависит от вас.
— Мосты, мосты? И последние два хотите зачеркнуть? Коли они обречены, я бросаю работу над проектами. На черта толочь воду!
Елкин измученно поглядел на Калинку и начал разбирать постель. Калинка посвистал, пофыркал, неловко потоптался и вышел с неприятным холодком в затылке.
Сидеть в юрте, где валялись ставшие ненужными чертежи и где Дауль скрипучим кваканьем, вопреки очевидности, доказывал всем, что старый способ взрывов лучше изобретенного американцами и повторенного Петровым, было невмоготу, и Калинка бродил по пустующему ущелью Огуз Окюрген. Он прошел его два раза из конца в конец, не замечая, что небо начинает озаряться и наступает новый день забот, борьбы, неожиданностей. Шел в третий раз и перебирал в мельчайших подробностях всю историю с мостами. Зачеркивались два последних, вместе с ними зачеркивался двухлетний отрезок жизни, проведенный на Турксибе, обессмысливалось дальнейшее пребывание здесь, спутывались привычные отношения с людьми, разрушались все планы на будущее.
Калинка отчетливо понимал, что провал с мостами не простая неудача, а излом всей его жизни, бесплодный конец тридцатилетнего прошлого и тревожное начало новой биографии. У Калинки любовь к мостам была той атмосферой, без которой — так казалось ему — он не мог жить. Строительство, особенно мостостроение было у него с детства любимым занятием. Его отец — плотник — всегда что-нибудь строил, и сын тоже строил около него, сперва играючи, потом и всерьез. В пору раннего детства в деревне ставили большой мост через реку. Ребятишки в подражание этому особо полюбили играть в мосты В пятнадцать лет Калинка отчетливо знал, что будет делать мосты, когда вырастет большим, и в вузе отдавил мостостроению все силы.
Первые два года на Турксибе, точно наперекор Калинке, строители избирали равнинные пути, и вместо грандиозных мостов ему приходилось строить мелкие аляповатые трубы. Лишь на третьем году в поисках выхода из замкнутого в горный обруч плоскогорья Дос разведчики наткнулись на ущелье Огуз Окюрген. После однообразия сыпучих песков оно показалось им райским уголком. Они советовали всем побывать там, выкупаться, поискать дичь.
— А не поможет оно выбраться нам из гор? — спросил Елкин.
— И думать нечего. — Первые разведчики единодушно считали ущелье непроходимым. — Отвесные стены, и впритирку к ним река; насыпь не приклеишь. Либо рвать напропалую, либо подряд ставить мосты.
Калинка, услышав про мосты, заседлал лошадь и умчался в ущелье. Он бродил под нависшими гранитными стенами, обдуваемый певучим ветром, и, захлебываясь радостью, бормотал:
— Здесь, здесь… — Было похоже, что человек когда-то обронил свою душу, ходил пустым, мертвым и вдруг нашел ее, снова ожил. Он начал почти ежедневно бывать в ущелье, ни усталость, ни дикое бездорожье, ни злейшие песчаные ураганы не могли удержать его. Ущелье вобрало всю его мысль и энергию, он оперся на него, как на прочнейший фундамент, и начал уверенно творить свою жизнь и работу. Спроектировал несколько мостов, вызвал невесту и развернул пред нею великолепную панораму своего будущего, повел переговоры с Сахалином о постройке мостов на вновь сооружаемой дороге, начал мечтать о втором транссибирском железнодорожном пути.
И вот он снова бродит по Огуз Окюрген, не талантливый и многообещающий строитель, а по-прежнему смешной и безнадежный фантазер, пустоцвет. Бродит целую ночь и не может разобраться, почему мосты вдруг стали «яркой заплатой на ветхом рубище». Калинке особенно странно, почему вдруг, без обсуждений, без споров, и он начинает искать врагов. «Все сделал ехидный старикашка Елкин. Три моста он зарезал сразу. Два же оставил нарочно, чтобы потом ярче показать неопытность, недальновидность молодежи, сильней подчеркнуть достоинства стариков. Зачем? Зависть, старческая зависть». Найденное объяснение довольно стройно, но повторяет неоправдавшееся подозрение, что Елкин — человек чуждый новому строю. В этом его не подозревает и самый подозрительный из всех, знающих Елкина, товарищ Широземов.
Калинка начинает обдумывать, что делать ему дальше. Оставаться на Турксибе незачем, продолжать переговоры с Сахалином после провала здесь немыслимо, мечтать о втором сибирском пути глупо. А тут еще невеста, которая рано ли, поздно ли все-таки узнает, что мосты рухнули, а вместе с ними и сам блестящий, даровитый Калинка сморщился, будто ярко раскрашенный, радужный, но лопнувший шар.
Будущее лежало за непроглядной гранью, и Калинка оставил бесплодные домыслы.
Из-за поворота выползла машина и начала осторожно пробираться по узкому наклонному карнизу. Калинка прижался к гранитной стене. Бензиновая гарь зеленоватым туманом обволокла его, защекотала в носу и напомнила, что он давно истратил спички и хочет курить.
— Остановись! — крикнул Калинка. — Дай-ка с десяток спичек!
Закуривая, он оглядывал шофера Ахмета, пустую машину и думал: «Машины ходят в большой город. Там водка. Не заказать ли, не напиться ли?»
— Товарищ инженер, что вы делаете здесь в такую рань? — спросил Ахмет.
— Я? — Калинка не нашелся, что ответить, и спросил в свою очередь: — А ты куда наладился в такую рань?
— В город за доктором, хозяину опять плохо. — Ахмет звал Елкина хозяином. — Замучили его. Кто лезет с утесом, кто с мостами, кто с туннелем. Подвезти вас?
— Не надо, я гуляю. — Калинка вспомнил, что он в семи-восьми километрах от городка, и добавил: — Сегодня забылся немножко и далеко забрел. Спасибо за спички! До свиданья! — и быстро пошел к городку.
— Да, гуляет, — озадаченно проворчал Ахмет. — Знать, здорово гулял, коль все спички пожег и на сапогах пыли в вершок. Выгуляет какую-нибудь чертовщину и опять к Елкину. Скоро вконец затерзают старика. — Ахмет, уже третий год возивший Елкина, лучше всех знал тот ураган забот, хлопот, дел, тревог, неприятностей, в котором постоянно жил инженер, и удивлялся, сколь еще несовершенна служебная машина: иное колесо несет двойную нагрузку, а иное вертится вхолостую. Вот тот же Калинка вроде ненужного пятого колеса у телеги. Или инженер Леднев. Этот вечно тянет либо назад, либо в сторону.
- Предыдущая
- 77/114
- Следующая
