След человеческий - Полторацкий Виктор Васильевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/75
• Следующая

Сценарий фильма был написан по материалам рассказов Александра Грина, и главным героем картины, рыцарем мечты, был сам Грин, писатель-романтик, бродяга, очарованный мечтой о прекрасном.

И вдруг подумалось о том, что лет семьдесят назад по этим касимовским улицам, когда все они были еще такими, какими будут в кинокартине, проходил человек, чем-то похожий на Грина: тоже литератор, хотя и малоизвестный, тоже фантазер, овеянный ветром мечты. Это был капитан речного парохода Петр Алексеевич Оленин-Вол-гарь.

Сейчас в Касимове лишь немногие помнят о нем. Прошло уже более сорока лет с тех пор, как он умер. Но К. Г. Паустовский в своей книге «Золотая роза» рассказывает, что в 1924 году он еще встречался с этим капитаном в редакции одной из московских газет, и называет его «человеком феерической жизни».

Судьба Оленина-Волгаря поистине незаурядна. Прадед его был президентом Петербургской Академии художеств. Дед — один из героев Бородинского сражения. Отец — кутила помещик. Сам же Волгарь в автобиографии, написанной им незадолго до смерти, говорит о себе, что в юности мечтал стать матросом океанского корабля и поехать в Америку освобождать индейцев, угнетаемых белыми. Потом занимался химическими опытами в надежде открыть какое-то волшебное вещество. Наконец увлёкся сочинением стихов...

Да й будучи уже в зрелом возрасте, он с юношеской горячностью принимался то за одно дело, то за другое, оставаясь мечтателем и фантазером. Такие люди, может быть, и не свершившие ничего особенного, даже оставшиеся в неизвестности, горячностью и одержимостью своей побуждают других к подвигам и открытиям. И я подумал о том, что небезынтересно будет собрать, где возможно, уже забытые сведения и рассказать о жизни Оленина-Волгаря. Мысль эта возникла у меня еще несколько лет назад. И возникла она совершенно случайно.

Однажды, приехав в Касимов, я заглянул в местный музей краеведения. Он помещается в здании старой татарской мечети. В музее, как и полагается, выставлены для общего обозрения полуистлевшие кости каких-то громадных животных, кремневые наконечники стрел, глиняные черепки, съеденные ржавчиной железные копья и сабли, бусы и бронзовые витые браслеты, найденные в окрестностях города. Были тут и предметы старого крестьянского обихода — деревянные прялки, ушаты, горшки, светец для лучины, посконные мужские рубахи и бабьи поневы. В застекленных витринах красовались пестрые татарские тюбетейки, сафьяновые сапожки, бархатные златотканые душегрейки, медная и серебряная посуда касимовской знати.

Стены одной из комнат были увешаны картинами самого различного содержания, главным же образом пейзажами. Тут висели «Приокские дали», «Обрывистый берег», «Летнее утро» и «Летние сумерки». Среди этих картин живописной русской природы в глаза бросился портрет чернобородого человека в розовой пышной чалме, выгодно оттенявшей смуглую кожу его лица. На маленьком кусочке картона под портретом было написано, что это некий брамин Нам-жоги-Алан, пришедший из Индии.

—      Куда пришедший? В Касимов? — спросил я у сотрудницы музея, сопровождавшей редких посетителей.

—      Нет, в Петербург,— сказала она и, как бы извиняясь за брамина, не догадавшегося заехать в Касимов, добавила: — Ведь это было давно, еще в девятнадцатом веке. Тут на обороте полная надпись имеется.

На тыльной стороне портрета действительно имелась надпись, свидетельствующая о том, что брамин Нам-жоги-Алан из города Удепур Индийской области Мальва прибыл в 1816 году в Петербург для разрешения некоторых научных и философских вопросов и остановился в доме А. Н. Оленина. В этом доме он прожил около двух лет и скончался там же 29 апреля 1818 года. Портрет его написан сыном А. Н. Оленина — Петром.

—      Но как же портрет оказался в Касимове?

—      Должно быть, попал сюда из усадьбы Олениных, находившейся недалеко от нашего города. Но лучше всего об этом вам может рассказать научный сотрудник музея Галина Ивановна. Пройдите к ней в канцелярию.

Канцелярия, она же и рабочий кабинет Касимовского музея, помещалась в низенькой, тесной, полуподвальной комнатке, загроможденной шкафами и книжными полками, среди которых приютился небольшой столик — за ним работала женщина лет сорока восьми, с приятным, немного усталым лицом, на котором лучше всего были глаза, по-татарски чуть-чуть приподнятые к вискам.

—      Садко,— назвала она себя и, указав глазами на стул, пригласила: — Садитесь. Что вас интересует?

Я спросил о портрете индуса и об Олениных.

—      Ах, эта история! Да, я кое-что собрала об Олениных... Алексей Николаевич, в доме которого жил приезжий брамин, известен как археолог, историк и художник. С тысяча восемьсот одиннадцатого года он был директором петербургской Публичной библиотеки, а потом президентом Академии художеств. Дом Олениных считался одним из блистательных в Петербурге. Здесь бывали художники — Кипренский, Брюллов, поэты — Жуковский, Пушкин. Пушкин увлекался дочерью Оленина Анной Алексеевной и посвятил ей вот эти стихи:

Пустое вы сердечным ты Она, обмолвись, заменила И все счастливые мечты В душе влюбленной возбудила.

Пред ней задумчиво стою,

Свести очей с нее нет силы,

И говорю ей: как вы милы!

И мыслю: как тебя люблю!..

Анне Алексеевне посвящено и другое стихотворение:

Я вас любил, любовь еще, быть может,

В душе моей погасла не совсем,

Но пусть она вас больше не тревожит...

—      Позвольте! Во всех публикациях этих очень известных стихов нет никакого посвящения!

—      И все-таки это именно так. Мало кто знает, что в альбоме Олениной была приписка, сделанная рукой самого поэта.

Я слушал Садко, а сам все поглядывал на портрет, висевший тут же, в низенькой канцелярии, где пахло старыми книгами и отсыревшими каменными стенами почти крепостной толщины. На портрете был изображен мужчина лет сорока — сорока пяти. Красивое породистое лицо, усы, как у французского мушкетера, холеная бородка, светлые глаза с поволокой.

Перехватив мой взгляд, Садко сказала:

—      Это Алексей Петрович Оленин, племянник той самой петербургской красавицы, в которую был влюблен Пушкин.

Родился Алексей Петрович в 1834 году и получил по тогдашнему времени блестящее образование, то есть «он по-французски совершенно мог изъясняться и писал, легко мазурку танцевал.. ». По достижении совершеннолетия Алексей Оленин был зачислен офицером Нижегородского драгунского полка, в котором некогда служил М. Ю. Лермонтов.

Полк стоял на Кавказе. Там у Оленина произошла знаменательная встреча с известным французским писателем.

Однажды, будучи начальником команды «охотников», занимавших позиции на обрывистом берегу горной реки Сулак, недалеко от Чирюрта, молодой офицер (тогда ему было 24 года) заметил, что к месту стоянки отряда приближается «оказия» — обоз путешественников, охраняемый конвоем казаков. На одной из повозок, вольготно развалившись, восседал грузный господин с пышной шевелюрой. Оленин спросил у сопровождавших — кто этот путник?

—      Какой-то французский генерал Юма,—объяснили ему.

Офицер догадался, что перед ним знаменитый французский романист Александр Дюма, который, как было известно, предпринял путешествие по России. На чистейшем французском языке Оленин обратился к проезжему и пригласил его к себе в гости. Дюма ответил согласием.

Позже в своих записках о путешествии в Россию, в главе «Нижегородские драгуны», Дюма подробно описал эту встречу и шумную холостяцкую пирушку на бивачной квартире русского офицера. Впрочем, в записках знаменитого романиста много неточностей и преувеличений. Например, Дюма рассказывает о своем участии в боевой стычке драгун с отрядом непокорных джигитов. На самом же деле стычки не было. Все обстояло иначе. Просто командир драгунского полка, в котором служил Алексей Оленин, князь Дундуков-Корсаков задумал показать французскому гостю опасности боевой жизни на этой дальней окраине Российской империи. Он приказал переодеть часть своих казаков в черкески и инсценировать нападение на «оказию». Был разыгран своеобразный спектакль. Дюма же принял все это за чистую монету и даже гордился, что ему повезло участвовать в настоящем бою.

• Предыдущая
• 36/75
• Следующая