След человеческий - Полторацкий Виктор Васильевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/75
• Следующая

Но это легко сказать, а на деле все происходит гораздо сложнее. Ведь если мастер в чем-нибудь запоздает, пусть даже на самую малую долю секунды, заготовка будет безнадежно испорчена. Однако у опытного мастера получается все, как следует быть. И когда, получив заготовку изделия, алмазчики начнут наводить узоры, верхний слой стекла в нужных местах будет срезан, там заг сверкает чистый хрусталь, прозрачный, как горный воздух.

Не менее сложно производство посуды с «венецианской нитью» — когда в прозрачной стенке стекла отчетливо видны разноцветные жилки. Чтобы сделать такую вещь, мастер сначала вытягивает цветные стеклянные ниточки. Разломив их на куски нужного размера, он осторожно вставляет эти ниточки в форму. Потом, выдув прозрачную «баночку» и не дав ей застыть, опускает в форму. Там прозрачное стекло накрепко сплавляется с цветными нитями.

Мастеров, умеющих это делать, не так уж много. Три-четыре человека на весь завод. Но случается, что вдруг объявится мастер, которому доступны не только эти особые навыки. Он может работать не только «венецианскую нить» или хрусталь с «нацветом», но все, буквально все, что можно сотворить при помощи стеклодувной трубки. Про такого говорят, что он «круглый» мастер.

Я хорошо знал «круглого» мастера Виктора Александровича Сысоева. У него, как и у всех рабочих гуты, темное, опаленное жаром лицо, крепкие руки. Дед и отец Сысоева были тоже выдувальщиками стекла, и первые навыки мастерства Виктор перенял у родителя.

Однажды он рассказал мне, как проходило это учение.

Бывало, мальчик сделает какую-нибудь вещь — кувшин или просто стаканчик — и покажет отцу. Тот оторвется на минуту от своего дела, посмотрит вещь, нацарапает несколько слов на бумажке, завернет изделие в нее и скажет:

— Отнеси на двор, там прочитаешь.

Виктор бежит во двор. Развертывает записку. В ней приказание: «Брось его здеся».

Отец был не силен в грамоте, но в суждениях суров и категоричен. Изделие летело в кучу битого стекла; мальчишка чуть не плача возвращался к строгому учителю, а тот наставлял:

— Сысоевых срамить не позволю! Приглядывайся, работы не страшись. Делай лучше.

Это на всю жизнь стало для Виктора первым правилом.

Много он сделал чудесных вещей — хрустальных ваз, сервизов, кубков, которые можно увидеть в столичных музеях и на выставках. Но когда заходит речь о том, что же из сделанного самое лучшее, «круглый» мастер с усмешечкой говорит:

— Самое-то лучшее еще не сделано, оно еще впереди.

Не так ли взыскательный художник, чьи произведения вызывают всеобщую похвалу, сам недоволен своей работой и думает: «Самое лучшее мною еще не сделано».

У К. Паустовского есть рассказ «Стекольный мастер». О том, как молодой мастер Вася, работавший в Гусь-Хру-стальном, умел выдувать из стекла полевые цветы.

Я сам видел на заводе такие цветы, сделанные из тончайшего цветного стекла. А еще видел я прозрачный стеклянный шар, внутри которого сидела тоже стеклянная маленькая птичка...

Много разных диковинных вещей умеют делать «круглые» мастера-стеклодувы.

3

Удачно сварить стекло и выдуть из него красивую вещь — большое искусство. Но самыми главными мастерами на заводе считались шлифовщики, или алмазчики. На промышленных выставках работа гусевских мастеров алмазной грани не раз отмечалась золотыми медалями. Впрочем, медали и слава доставались хозяину, а сами-то мастера для широкого круга людей оставались безвестными, безымянными.

В Гусь-Хрустальном есть единственный в своем роде заводской музей. Создавался он постепенно, из «образцовой палатки», то есть из склада, в котором собирались образцы наиболее интересных изделий. В музее представлено более шести тысяч образцов. Это живая история русского хрусталя.

Смотрителем заводского музея многие годы был старый алмазчик Василий Иванович Лебедев. Бывало, зайдешь к нему, и он, глядя на собранный здесь хрусталь, начнет рассказывать удивительные истории.

Однажды, указав на осколки хрустальной вазы, Василий Иванович сказал:

—      Это — разбитая жизнь.

—      Чья жизнь?

—      Рабочего человека...

И вот что узнал я об этих осколках.

Лет восемьдесят назад был на заводе мастер-алмазчик Федор Герасимов. Как-то поручили ему отделывать большую хрустальную вазу. Долго трудился он над ней. Пустил пояском искристые медальончики, подставку отделал глубокой нарезкой, а по гонким краям рассыпал алмазные звездочки. Он чувствовал, что вещь получается, и работал весело, будто пел любимую песню.

Когда же работа была окончена, вазу поставили к свету и вся она засияла, заискрилась, заиграла своими узорами.

Управляющий тут же выдал мастеру трешницу наградных. Герасимов радовался. Не трешница обрадовала его, а сознание того, что он создал вещь, глядя на которую люди не могли скрыть своего восхищения.

Вазу оценили в пятьсот рублей, очень высоко по тем временам, и отправили на Нижегородскую ярмарку.

Однажды в мальцевский хрустальный магазин на ярмарке зашла деревенская баба в лаптях, в домотканой одежде, и загляделась на чудесную вазу, стоявшую особняком от других изделий, на прилавке, застеленном черным бархатом.

Бабе вещь, вероятно, очень понравилась, и она потянулась к ней.

—      Не трожь! — сердито крикнул главный приказчик.

Но было уже поздно. Неосторожным движением любопытная женщина опрокинула вазу. Она упала на каменный пол и разбилась.

Все в магазине оцепенели. Приказчики побледнели. Баба же вдруг засмеялась, спросила, сколько стоит, а узнав цену, небрежно выбросила на прилавок пять сотенных и, добавив еще четвертную, приказала:

—      Уберите этот мусор!

Оказалось, что это была вовсе не деревенская баба, а взбалмошная богатая барыня, молодая вдова, которой захотелось тут покуражиться. Нарядившись крестьянкой, она ходила по ярмарке и выкидывала такие вот номера, чтобы обратить на свою особу внимание публики.

Когда ал мазчик Федор Герасимов узнал об этом, он страшно запил. Ему было обидно и горько, что к вещи, в которую он вложил столько святого труда, отнеслись так грубо и безобразно.

— Она не вазу, а жизнь мою разбила! — в тоске кричал мастер.

Осколки зазы привезли в Гусь-Хрустальный, и управляющий велел Герасимову сделать по старому образцу такую же. Но Федор наотрез отказался. Он продолжал тосковать, пить и буйствовать. В конце концов его вышвырнули с завода.

Дальнейшая судьба этого человека неизвестна.

Среди экспонатов заводского музея есть вещи, появление которых здесь старый смотритель не мог объяснить. Вот, например, хрустальные кальяны, отделанные под чеканное серебро и финифть. Известно, что их делали в Гусь-Хрустальном в тридцатых годах прошлого века. Но почему эти предметы восточного быта производились здесь, в мещерских лесах?

Чтобы выяснить дело, я стал копаться в архивах, расспрашивал людей, интересующихся историей, и след отыскался. А привел он к совершенно неожиданному открытию.

В 1828 году писатель, автор комедии «Горе от ума» Александр Сергеевич Грибоедов, был назначен полномочным послом русского правительства в Персии. В качестве секретаря посольства с Грибоедовым поехал внук Акима Мальцева — Иван Сергеевич, молодой человек, только что начавший службу по дипломатической части.

В Персии Мальцев, отлично знавший английский язык, познакомился с агентами Ост-Индской торговой компании, которые делали все для того, чтобы Англия безраздельно господствовала над восточными странами. Русский посол Грибоедов выступал противником такой политики англичан. Тогда Ост-Индская компания стала настраивать персов-мусульман против посла России. Говорят, что правитель Персии шах Фехт-Али смотрел на это сквозь пальцы.

11 февраля 1829 года толпа фанатиков-мусульман напала на резиденцию Грибоедова. После отчаянного сопротивления члены русской миссии во главе с послом были убиты и растерзаны. Уцелел один только Мальцев, спрятавшийся у своих английских друзей.

Вернувшись в Россию и докладывая царю о гибели Грибоедова, Мальцев отмечал вспыльчивый характер посла, его резкость, которая якобы раздражала персов и вызвала вспышку ярости. О персидском шахе Мальцев отзывался с уважением. Когда дело уладилось миром, шах наградил Мальцева золотым орденом «Льва и Солнца» и правом беспошлинной торговли хрустальными изделиями в Персии. Но торговать в Персии посудой, которая делалась на Гусевском заводе, было невыгодно. Этот товар плохо шел там. Тогда Мальцев прислал в Гусь образцы серебряных персидских кальянов и приказал делать такие же из хрусталя. Впоследствии этим товаром мальцевские приказчики торговали не только в Персии, но и в Закаспии.

• Предыдущая
• 42/75
• Следующая