Операция «Цитадель» - Сушинский Богдан Иванович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/107
• Следующая

– Вы что-то хотите мне сказать, Хейди, но не решаетесь. Какую мысль вы казните своим молчанием?

– Неплохо сказано, мой генерал генералов: «Какую мысль вы казните своим молчанием?» Никогда не пробовали писать что-либо, кроме армейских донесений?

– Никогда. Какое там писать? Всю жизнь – в стремени, да на рыс-сях.

– Еще одно ваше упущение, мой генерал генералов. Такой полководец, как генерал Власов, должен оставить после себя хотя бы одну книгу.

– Какую еще книгу? – настороженно спросил генерал.

– Книгу вашего бытия, мой полководец. Воспоминания, записки. Вам ведь есть что вспомнить: советник Чан Кайши, командир механизированного корпуса, сражавшегося на западных границах Союза, оборона Киева и Москвы.

– Кому в Германии нужна книга генерала, оборонявшего Москву? – с ленцой в голосе спросил Власов.

– Кому?! – азартно оживилась Хейди. – Да лишь бы она появилась. Не представляю себе, чтобы в Германии нашелся хотя бы один офицер армии фюрера, который бы не захотел прочесть воспоминания генерала той армии, которая ему противостояла. А какой ценностью будут обладать ваши мемуары о создании Русской освободительной армии. Причем ценность их останется неразменной независимо от того, каковой будет судьба самой армии.

– Вы настолько серьезно говорите об этом? – постепенно вытравливал из своего голоса иронию мятежный генерал. – Не знаю. В голову никогда не приходило, – с солдафонской прямотой объяснял Власов. – И сомневаюсь, стоит ли тратить на это время.

– Это должна быть суровая книга сурового и по-своему талантливого, хотя и не очень везучего, генерала, – не обращала внимания на его солдафонское ворчание Хейди.

Как всегда, когда эту германку охватывало пламя очередной идеи, она впадала в страстное самовнушение, в романтическую воинственность, в фанатическую веру в свое призвание. И тогда доводы ее становились такими убедительными, как будто любая высказанная мысль, любое желание или пророчество способны были материализовываться.

– Невезучего, это верно подмечено.

– Если мои слова неприятно поразили вас, значит, считайте, что я их не произносила. Учитесь слышать в словах и друзей, и врагов своих только то, что вы желаете услышать, что способно возвышать вас не только в глазах толпы, но и в ваших собственных глазах. Поэтому вернемся к книге. Это должна быть исповедь полководца, оставшегося без своей армии, без своей страны и своего народа, но решившего, что все это он вновь способен обрести своим мечом. Великая книга великого воина – вот что должно появиться из-под вашего пера, мой генерал генералов!

Самое удивительное, что Власов начинал верить в искренность этих порывов Хейди. В своем восприятии хрупкой на вид, миловидной германки он прошел несколько этапов: сначала ему казалось, что это всего лишь случайное мимолетное знакомство, затем он перестрадал уверенностью в том, что Хейди ему специально подсунули, чтобы следить за ним, привязать его к Германии, к рейху и сделать предельно управляемым. Потом он вдруг решил, что Хейди, эта эсэс-вдова, всего лишь расчетливо выходит за него замуж, артистично изображая некие чувства, которых на самом деле не существует. Она потеряла надежду заполучить достойного мужа-германца и теперь готова оказаться в постели с русским, зато генералом.

И лишь в последние два-три дня, когда их общение стало более или менее интенсивным и постоянным, генерал вдруг увидел перед собой тот, особый, тип женщины, которая специально создана для сотворения очередного Наполеона, Цезаря, Гарибальди или черт знает кого еще. Одно абсолютно ясно: рядом с такой женщиной невозможно оставаться обычным, рядовым, приземленным. Будь ты хоть окопным солдатом, хоть незаурядным злодеем или серым канцелярским служакой, оказавшись рядом с Хейди, ты неминуемо превратишься в «великого». Пусть даже это будет великий злодей или великий неудачник.

«Великий неудачник, – мысленно ухмыльнулся Власов, – это как раз для тебя. Поскольку именно на великого неудачника ты обречен самой судьбой».

И все же… Он начал всерьез верить в искренность намерений этой фурии – вот что происходило с Власовым в эту ночь, в которой секс становился всего лишь чувственной вуалью, под которой сотворялся очередной тайный союз честолюбивой женщины и честолюбивого полководца. Очень честолюбивой женщины и еще более честолюбивого, хотя и подрастерявшего веру в себя, полководца.

– Так что не волнуйтесь, мой генерал генералов, – нежно погладила она своего мужчину по оголенному, слегка вздрагивающему от ее прикосновений бедру. – Когда и чем бы ни завершилась эта война в Европе, мы еще успеем потолковать с ней языком Наполеона.

– Как и с твоими родственниками и друзьями?

– Мои родственники и друзья, Андре, – приподнялась она на локте, – это даже не тема для разговора. Особенно когда мы в постели. И вообще, давай условимся: в постели нас должны занимать только две вещи: любовь и наше общее будущее. Все остальное слишком мелочно, чтобы тратить на него время священнодействия на брачном ложе.

– Условились, – охотно согласился Власов.

– Но на всякий случай знайте: родственников, знакомых, руководство СД, СС, гестапо и даже растленного, загнивающего абвера я уже давно сумела убедить: раз мой генерал генералов сумел храбро удержать Москву, не допустив туда германские армии, захватившие до этого Париж, Варшаву, Прагу и множество других столиц, значит, теперь он сумеет точно так же храбро добыть эту самую Москву.

– Вот как?! – приподнялся на локте Власов.

– Вы даже не представляете себе, мой генерал генералов, что за убийственный козырь подсунула тогда, в сорок первом, в карточную колоду вашей судьбы сама история.

– И этот козырь все еще кого-то убеждает?

– Еще как, Андре, еще как! – по-заговорщицки рассмеялась Хейди, плотнее прижимаясь к нему всем своим тельцем. – Кого-то, конечно, и раздражает, но все равно – аргумент…

– Но ведь они-то знают, что оборонял тогда Москву не я один. Под моим командованием была всего лишь одна из полевых армий.

– В том-то и дело, Андре: под вашим командованием была целая армия! Причем ничуть не меньшая по численности, чем армия Александра Македонского в пору ее величия.

– …Хватит фантазий, Хейди! Это была всего лишь одна из нескольких подмосковных армий! – не унимался Власов, понимая, что нельзя, чтобы она постоянно находилась под наркотиком собственных иллюзий. – Одна из нескольких! Рядом со множеством других генералов. И они, эти генералы, все прекрасно помнят.

– Да ни черта они не помнят, мой генерал генералов. В этом я давно убедилась, сумев убедить половину германского военного бомонда в том, что оборонял эту самую Москву вы один. И что вы думаете? Они – кто охотно, а кто не очень, – но верят. Учтите, никакой Геббельс не способен сотворить вам такую славу, какую способна сотворить любящая, верящая вам женщина, мой генерал генералов. Разве вы в этом еще не убедились? Так что осталась самая малость…

– Взять Москву?

На сей раз Хейди с ответом не торопилась. После минутного молчания, она, очевидно, готова была возобновить разговор, однако поднебесье над горной долиной, в которой располагался санаторий, вновь наполнилось равномерным, но мощным гулом моторов. Поскольку гул этот постепенно смещался к западной оконечности долины, то было понятно, что это возвращается после воздушного удара та волна англо-американских ночных бомбардировщиков, которая еще недавно летела на восток.

Русский генерал и германка мысленно провожали вражескую эскадрилью в полном суеверном молчании.

– Вы задали совершенно прямой и нелукавый вопрос, – напомнила генералу неугомонная арийка.

Даже если бы вся эта воздушная эскадра принялась разносить ее санаторий на камешки, то и после этого ничто не смогло бы заставить ее прервать нить разговора с Власовым. Она все еще свято придерживалась ею же установленного правила: в брачном ложе заниматься только любовью и планированием их общего великого восхождения к вершинам славы.

• Предыдущая
• 28/107
• Следующая