Вице-император. Лорис-Меликов - Холмогорова Елена Сергеевна - Страница 46

• Предыдущая
• 46/120
• Следующая

– Да-с, – заключил главнокомандующий, ознакомив совет с депешами, – надо оставить на Северном Кавказе две дивизии. И пусть Свистунов покажет им, как бунтовать. Свистунов! Они б еще Держиморду мне отыскали!

– Ну куда ему две дивизии! Там одной за глаза хватит! И Свистунов – знаю я его, он как тот гоголевский исправник: фуражку свою пошлет – и бунт затихнет сам собою.

– Да что вы, право, говорите, Михаил Тариелович! – подал голос Святополк-Мирский. – Это ж такой народ ненадежный – все эти чеченцы, даргинцы, абхазы. Чуть только почуют войну, тут и вставят нам кинжал в спину.

– Дмитрий Иваныч, голубчик мой, а то вы Кавказа не знаете и сами той же Терской областью не управляли! Сто вождей, и у каждого свои виды. Тут не Свистунов нужен, а старый и хитрый кавказский чиновник, который во всех их хитросплетениях и интригах как в своем хозяйстве разбирается. Куда далеко ходить – моему терскому помощнику дайте сто тысяч на эти нужды. Уж он-то, поверьте мне, найдет, кого подкупить, и эти главари сами друг друга перестреляют или сдадут властям.

И опять ввязался французский болтун де Курси, стал поминать Шамиля, коварных горцев, загадочный Восток, а люди, всю жизнь прослужившие на Кавказе, прошедшие путь от корнета до генерала, внимали вычитанным из дурных брошюрок откровениям с самой серьезною миною на лице. Удивительно, какую власть над русским человеком даже и в чинах немалых имеет вертлявый «французик из Бордо»! Он ведь и подвел главнокомандующего к итогу:

– Да-с, подкупы, интриги – дело это мудреное, а оставлять в тылу нашей армии неспокойные области опасно. Так что пусть у Свистунова останутся две дивизии.

– Ваше императорское высочество, хотел бы заметить, что объект войны не в трущобах Чечни и Дагестана, а в скорейшем разгроме турецкой армии в Карсском и Эрзерумском пашалыках. И первые же наши успехи в Турции мигом усмирят наших горцев. А если так, то, скажите мне на милость, с каким войском собираемся границу переходить? Тут две дивизии, в Рионском крае Бог весть сколько, а я с кем воевать буду?

На что начитанный князь Святополк-Мирский ответствовал цитатою из Суворова:

– Воюют не числом, а уменьем, уважаемый Михаил Тариелович. А в вашем умении мы не сомневаемся.

– В войне еще приходится считаться с умением противника нашего, в данном случае – Мухтара-паши.

11 апреля 1877 года в 3 часа пополудни в Александрополь, в ставку командующего действующим корпусом, пришла шифрованная депеша из Тифлиса. Его императорское высочество всемилостивейше изволил сообщить, что 12 апреля сего года объявляется война Турции, и вместе с этим предписывал, согласно первоначальным предначертаниям, открыть наступательные действия. Тотчас же были сделаны последние распоряжения и по всем трем отрядам – Александропольскому, Ахалцихскому и Эриванскому – был разослан и зачитан перед строем приказ следующего содержания:

Лица солдат и офицеров при оглашении приказа были торжественны и по-особому сосредоточенны. Мысль, которую сегодня же днем они будут отгонять от себя по тому воинскому инстинкту, который и дает выжить, сейчас целиком владела каждым: Бог его весть, вернусь ли целым и невредимым.

Два часа пути – и мы на чужбине, и каждый принадлежит не себе, а неведомой судьбе, ее прихотливому капризу. Солдаты входили в эту войну молодые, необстрелянные, и не то чтобы страх, а вот именно торжественное смирение перед будущим и некоторое любопытство читалось в их глазах, даже в стойке «смирно» не образцово-парадной, а фронтовой.

Старые офицеры, прошедшие по дорогам Турецкой Армении в Крымскую еще войну, а таковых в Александропольском отряде было довольно много, казались спокойными, хотя прекрасно знали: никакой опыт не спасет от шальной пули и снаряда.

Колонна тронулась. Впереди молодцеватая кавалерия: драгуны, гусары, казаки – любо-дорого смотреть! – полк за полком, под развернутыми знаменами, значками, с духовыми оркестрами, старательно выдувающими бравые марши. Красота! И куда-то улетучились ночные тревоги командующего, знающего наверняка, что войск у него мало, надежда на внезапность нашего наступления и неподготовленность противника, так воодушевлявшая его еще в декабре, нынче непрочна, и свита главнокомандующего сделала все, чтобы нынешняя кампания не показалась легкой прогулкой за чинами и наградами; что немало хлопот доставят ему интендантские службы, недовольные его последними распоряжениями: вчера получено было высочайшее повеление расплачиваться с поставщиками провианта и фуража в случае надобности золотою монетою, но командующий корпусом принял твердое решение не исполнять царской милости, ибо по опыту прошлой войны знал – тут только начни, глазом не успеешь мигнуть, как часть превращается в целое и умудряется превзойти это самое целое: в войну золото теряет вес и вообще свойства твердого тела, оно вытекает между пальцами и возвращается в первоначальную субстанцию уже в карманах интендантов, комиссионеров, нечистых на руку командиров… Нет, нет и нет, пока это возможно, снабжение армии будет происходить исключительно по кредитным билетам. И уже первый удар разочарованных интендантских служб генерал выдержал. Жди теперь действий исподтишка, жалоб и саботажа…

Но все эти мысли, тяжкие и печальные, миновали как сон (так, кстати говоря, и не давшийся в эту ночь), когда мимо генерал-адъютанта текла колонна. За конными шла пехота – так же браво, весело, с молодецкими песнями, а уж за пехотою – тяжелая артиллерия и, наконец, обозы, обозы с палатками, провиантом, боевыми запасами… Отряд растянулся на несколько верст, и когда последняя арба вышла из крепостных ворот Александрополя, голова колонны пересекла русско-турецкую границу. Командир корпуса с легкостью молодого гвардейского корнета пустился вскачь во главу отряда. Свита едва поспевала за ним: в ее составе люди были солидные – генералы, полковники, отяжелевшие на долгой казенной службе.

Первая остановка сделана была у большого турецкого села Молламуса. Солдаты с большим любопытством рассматривали местных жителей, несколько дивясь тому, что чужбина ничем не отличается от пограничных мусульманских и армянских сел. Они ожидали чего-то совершенно необычного. Для турок приход русских войск стал неожиданным праздником. Весть о том, что армией предводительствует генерал Лорис-Меликов, привела их в какое-то радостное возбуждение.

– Сердарь Мелик приехал!

– Царь Мелика прислал!

«Мелик» было прозвищем командующего корпусом еще с Крымской войны. Поначалу оно наводило страх, когда охотники отважного русского полковника внезапно появлялись в самом надежном тылу турецких войск, свершали отчаянные, дерзкие набеги, а едва опомнившийся лагерь трубил тревогу, они будто растворялись в голубом горном воздухе. Позже мирные жители, разобравшись во внутренних отношениях в русском войске, поняли, что Мелик – лицо настолько важное, что его сам сердарь Муравьев-паша слушает. И теперь с этим именем стали связываться самые сказочные надежды, укрепившиеся после войны, когда Мелик стал управлять всей Карсской областью. За двадцать два минувших с той поры года русского генерала не только не забыли, но напридумывали о кратком его управлении таких легенд, что наши солдаты, слушая сбивчивые пересказы толмачей о своем командующем, приходили в тихое изумление. Генерал-адъютант и в натуре казался высок ростом, по-гвардейски молодцеват и строен, несмотря на почтенный свой возраст. Но никакая гвардейская выправка и близко не подходила к тому исполинскому образу русского батыра и справедливого царя, каким он представлялся в турецких рассказах. Солдаты, конечно, посмеивались в усы, но и гордость их распирала. Поди, ни в какой другой армии не сыщешь такого командира.

• Предыдущая
• 46/120
• Следующая