Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери - Страница 69

• Предыдущая
• 69/75
• Следующая

Матильда стиснула зубы, словно сдерживая внезапно подступившее волнение.

Еще никогда она не видела его таким усталым и подавленным. Кожа на веках стала совсем дряблой, вокруг рта залегли морщины, спина сгорбилась. Он безвольно свесил руки между колен и выглядел так жалко, будто уже не мог более нести свалившееся на него бремя.

— Мне плохо, — продолжал Энеа, не сводя с нее глаз. — В последнее время у меня постоянно кружится голова, дрожат руки и я весь обливаюсь потом. — Он на секунду прикрыл глаза. — Ты не подумай, я не пытаюсь вызвать жалость к себе. И если заставляю тебя страдать, то это не нарочно… Просто мне действительно плохо.

Матильде вдруг показалось, что перед ней сидит взрослый, пятидесятилетний ребенок, остро нуждающийся в ее помощи.

— Скажи, ведь ты больше любил отца, чем меня, правда? — с усилием выговорила она.

Энеа подался вперед, силясь понять. Он явно не ожидал такого странного вопроса и потому ответил не сразу:

— Это разные чувства, тут нельзя сравнивать. — Он помолчал и почти перешел на шепот: — Любить можно по-разному.

— Я всегда любила одинаково, — возразила Матильда. — И тебя и твоего отца я люблю больше жизни и не знаю, что значит любить по-другому.

Она привстала, погладила его по волосам, отметив, что они влажные от пота.

— Пойди прими душ. Я буду ждать тебя в столовой.

Энеа удержал ее за руку.

— Даже если б нам удалось начать все сначала, все равно это была бы не жизнь. Ты так не думаешь?

Матильда долго смотрела на него, тщательно взвешивая в уме каждое слово.

— Это наша жизнь, какой бы она ни была. А ты можешь предложить другую?

Саверия удовлетворенно улыбнулась, увидев их вместе, и подала к столу кувшин апельсинового сока и корзинку с яблоками, к которым ни мать, ни сын не притронулись. За кофе они оба почувствовали, что им больше нечего сказать друг другу.

— А для бедного старика лишней чашки не найдется?

Матильда вздрогнула и резко повернулась к двери. Локридж вошел совсем бесшумно и как раз в тот момент, когда между нею и сыном только-только начало восстанавливаться утраченное взаимопонимание. Матильда с трудом сдержала гнев. В последнее время ее всегдашняя неприязнь к англичанину переросла в открытую враждебность. Приходит, когда вздумается, ведет себя крайне развязно — такая бесцеремонность уже не лезет ни в какие ворота! Она твердо решила положить этому конец.

Энеа, напротив, обрадовался приходу англичанина. Не спросив мать, пригласил его за стол и сделал знак Саверии принести еще чашку.

Локридж медленно потягивал кофе и макал туда печенье. Все молчали.

— Я рад, что вы снова вместе, — сказал наконец Джордж, удостоив взглядом одного Энеа. — Надеюсь, тебе лучше?

Матильда чутьем поняла, что он спрашивает не о здоровье, а о чем-то ей неведомом.

— Нет, Энеа неважно себя чувствует, — вмешалась она. — Ему надо лечиться, а потом опять заняться каким-то делом. Нотариус Коламеле был бы счастлив взять его обратно в контору.

Локридж глубоко вздохнул и наконец повернулся к ней.

— Я знаю, ты всегда стремилась облегчить жизнь сыну, но бывают минуты, когда все — и друзья, и родные — должны отойти в сторону и дать человеку самому пережить собственное горе.

— Да какое горе! — воскликнул Энеа.

Матильда мгновенно поняла, что тем самым он подал англичанину знак молчать. И убедилась в правильности своей догадки, когда тот быстро перевел разговор на другую тему.

После кофе Энеа и Локридж решили прогуляться, несмотря на дождь. По саду, стекая с широких листьев магнолии, разбегались ручейки. Матильда не проронила больше ни слова. Когда Энеа вышел за плащом, она красноречивым жестом протянула к англичанину руку ладонью вверх. Локридж посмотрел сперва на руку, затем заглянул Матильде в глаза.

— Праздник кончился! — усмехнулся он.

— Я бы не стала называть это праздником, — отрезала Матильда.

Англичанин пошарил в карманах пальто, вынул ключи от ворот и от входной двери и опустил их на ладонь Матильды.

— Тебе это может показаться нелепым, но я только хотел помочь твоему сыну и, смею надеяться, преуспел в этом.

Энеа и Джордж шагали под одним зонтом, который почти не защищал их от дождя. У Энеа от холодных струй закоченело левое плечо, а Локриджу еле-еле удавалось прикрывать голову.

— Пойдешь снова к Коламеле? — спросил он после долгого молчания.

— Не знаю, — ответил Энеа. — Я как-то не думал об этом.

Они шли по бульвару Вольта в сторону города. То и дело их обдавало брызгами из-под машин. Прохожих почти не было, только парень в красно-желтой синтетической куртке с капюшоном обогнал их, торопясь к автобусной остановке.

— Зато твоя мать об этом мечтает, — сказал Локридж. — Но я бы на твоем месте хорошенько подумал. Не тот ты человек, чтоб просиживать штаны за столом. Хочешь знать мое мнение? Тебе надо быть независимым и заниматься исключительно тем, что тебя интересует. Жизнь одна, другой не будет. А бо?льшую часть своей ты уже прожил. В твоем возрасте нельзя расходовать время понапрасну, надо наслаждаться каждым днем, как будто он последний.

Энеа остановился и посмотрел на него так, точно англичанин свалился с луны.

— Ну почему, я с удовольствием работал у Коламеле, — сказал он, пожимая плечами. — А как жить теперь и чем заниматься, мне все равно. Пока была жива Нанда, я все думал, что мы поселимся где-нибудь вместе. Хотел даже просить Саверию, чтобы насовсем переехала к маме. А теперь какая разница, где жить и с кем. Теперь для меня проблема — стоит ли жить вообще.

Утром Матильда поглядела в окно и увидела на холме возле ограды Фьезоланского аббатства цветущий миндаль. Несколько секунд она завороженно смотрела на это белое чудо. Вот и зима прошла, а она и не заметила.

Потом позвала Саверию и сказала, что с понедельника надо заняться генеральной уборкой. Пора вычистить оконные стекла, да и рамы неплохо бы покрасить; в комнатах скопилась пыль. В довершение всего необходимо пополнить запасы продовольствия — в ближайшие дни Матильда договорится об этом с бакалейщиком.

Две недели они со служанкой наводили в доме блеск. Выставили на улицу матрасы, повесили сушить одеяла, в саду на траве расстелили ворсом вниз ковры. Теперь в комнатах и в кухне царила больничная чистота; везде пахло воском и нашатырным спиртом. Лишь комнаты над оранжереей остались неохваченными.

— Спросите синьора Энеа, когда лучше убраться у него в кабинете.

Тон Матильды не допускал возражений, но Саверия отозвалась именно так, как предвидела хозяйка:

— А почему бы вам самой его не спросить? Вы же знаете, что мне он ни за что не разрешит входить в свой кабинет.

— А вы все-таки спросите.

Энеа, разумеется, отказал, и Матильде пришлось вмешаться:

— Энеа, в кабинете и мастерской надо сделать уборку. Пойми, это необходимо. Представляю, сколько там пыли! И камин наверняка забит золой. Ведь ты скоро не сможешь открыть ни одной книги — так они пропитались сажей.

— Мама, прошу тебя, оставь в покое мой кабинет. Я там один, и мне ничего не нужно. — Он устало поднял на нее свои голубые глаза. — Я сам проветрю и вытру пыль.

Матильда прекрасно понимала, что ничего этого он не сделает, однако спорить не стала: лучше не форсировать события. Кризис, который переживали они оба, должен был разрешиться сам собой.

Через какое-то время Энеа снова стал уходить из дому по утрам, ровно в восемь пятнадцать, как раньше, когда был на службе. Но Матильда знала, что у Коламеле он больше не появлялся. Возвращался он только к ужину, а ночи проводил в комнатах над оранжереей. Она, как обычно, прислушивалась к его шагам наверху или на лестнице, если ему надо было спуститься в кухню или в туалет.

Изредка он выезжал и на мопеде, после одиннадцати вечера. Тогда Матильда не засыпала до его возвращения, коротая время над книгой или перед телевизором, пока не услышит скрип калитки и хруст гравия под колесами мопеда.

• Предыдущая
• 69/75
• Следующая