Современный болгарский детектив. Выпуск 3 - Иосифов Трифон - Страница 15

• Предыдущая
• 15/96
• Следующая

Услышав мой рассказ, Дяко вскочил из-за стола, возбужденный, красный, и закричал, что сейчас же выведет этого гада Митьо на чистую воду! Я, как мог, успокоил Дяко и все повторял ему, что сейчас самое важное хранить полное молчание, никакой спешки, ни одного рискованного шага, иначе мы вспугнем «птенчиков», иди потом лови их. Да, может быть, и Марина по каким-то причинам возвела напраслину на Митьо, кто ее знает…

Был уже десятый час, когда мы добрались до базы. Чуть раньше к дому подъехал мотоцикл. С него слез — весь в снегу — Митьо. Пока я припарковывал джип, Митьо отволок машину под навес, к нему вышла Марина, и они о чем-то заговорили. При этом она обернулась в мою сторону и указала рукой на меня. В маленьких прищуренных глазах Митьо я увидел откровенный вызов, а Марина зыркнула с тем же презрением, с каким ночью окрестила меня замечательным словом «евнух». Лопнуть от смеха можно, глядя на эту женщину и слушая ее!

Если бы я был чуть более прозорлив, я мог бы догадаться, о чем у них идет речь, но я, дурак, вообразил, что она демонстративно мстит мне…

В коридоре на первом этаже я встретил Васила. От него несло ракией за версту, и вид у него был такой, будто он только что оторвал голову от смятой подушки. Он, очевидно, наблюдал из окна за своей женой и Митьо, потому что, увидев меня, кинулся тут же, размахивая руками и крича во всю глотку:

— Ну?! Ты видел их? Бесстыжие твари! Насмехаются надо мной, я знаю! Ну, ничего, ничего! Я так посмеюсь над ними, что они меня всю жизнь помнить будут!

— Не понимаю — ты о чем? — Я изобразил из себя придурка и поспешил в кухню. Обычного моего утреннего кофе не было. Впрочем, я так и знал — «оне», видите ли, сердиты за ночное. Васил шел за мной по пятам и ныл:

— Слушай, Боров, будь человеком! Вышвырни этого типа с базы! У меня душа горит, подлец этакий!

Все остальные из охраны, сидевшие за столом, подняли головы и навострили уши.

— Кого я должен вышвырнуть? — с наивным видом спросил я и налил в турчик воды из крана.

— Митьо, подлеца, кого же еще!

— А за что?

— Ты что, не видишь, как он вертится около моей жены!

— Вот оно что! Значит, он вертится около твоей жены, а ты… — я перешел почти на шепот и крепко схватил его за лацканы пиджака, — ты в это время валяешься с уборщицей! Поэтому я, пожалуй, вышвырну прежде всего тебя!.. И, конечно же, не только из-за уборщицы, но и потому, что осточертело мне твое проклятое пьянство и нытье. И вообще — всякий стыд потеряли на этой базе, черт бы вас побрал! Эй, Митьо! — закричал я из коридора. — Прекрати шушукаться с Мариной и иди сюда!

Я вовсе не собирался читать им мораль, но эти ежедневные скандалы меня просто угнетают. Выходит, Генчев прав — у меня, может быть, и вправду чего-то не хватает, чтобы стать хорошим руководителем. Эти трое действуют мне на нервы и портят и без того нелегкую жизнь — пьют, ругаются, занимаются любовью, превратили заповедник в коммуналку, а я в это время как псих мотаюсь по Чистило.

— Чего тебе надо? — Митьо стал передо мной, раздвинув крепкие ноги и насупив брови.

— И ты еще спрашиваешь?! — заорал Васил и кинулся на него с кулаками. Митьо ловко увернулся, подставил Василу ножку, и тот плюхнулся вперед, опрокинув стул и едва не перевернув обеденный стол. Охранники захохотали, но я чувствовал, что дело идет к большой драке.

— Немедленно прекратите! — Я поднял лежавший на столе половник и готов был треснуть любого, кто двинется. — Обещаю вам, что через несколько дней вы все втроем вылетите из базы! Идите ко всем чертям с вашими вечными историями!

Митьо ухмыльнулся и закурил сигарету. Марина отступила к дверям и делает мне из-за его спины какие-то знаки, а Васил шмыгает носом и пытается вырваться из цепких рук надзирателей.

— А нас-то за что? — снова захныкал Васил. — Я же тебе про этого борова говорил, а я-то в чем виноват? У меня ни порицаний, ни выговоров… И если так, то я могу… могу и в профсоюз, значит… вопрос поставить в профсоюз…

— Ставь где хочешь! Я сказал — и точка! И запомните — повторять не буду!

— Ты, однако, большая шишка на ровном месте, Боров! Ну а если я возьму да и расскажу шефу кое о чем, а? — наступает на меня Митьо и выпускает мне в лицо струйку дыма.

— Ты? Ты расскажешь шефу? О чем это, интересно знать?

— А о том, что ты выгоняешь нас потому, что Марина не дала тебе…

— Митьо! — Марина испуганно рванулась и встала между нами. — Ты что несешь?!

— А ты молчи! — И он с такой силой грохнул кулаком об стол, что турчик опрокинулся и мой несчастный, так и не сваренный кофе темным пятном разлился по скатерти.

— Этот паршивец растормошил кобылу, а я должен скакать на ней, так, что ли?

Да, насчет «паршивца» — это уж чересчур, но времени дать ему в зубы не оказалось, потому что в ту же секунду в канцелярии зазвонил телефон — и звонил, звонил, будто разрывался. Делать нечего — служба прежде всего. Пришлось ограничиться только тем, что я подошел вплотную к «герою» и четко произнес:

— Значит, так. Говорю тебе перед всеми этими людьми, — и я указал на притихших вокруг стола мужчин. — Прежде чем я тебя выгоню, я сделаю из тебя отбивную котлету… Через два-три дня ты лично убедишься в том, какой и вправду мерзкий паршивец Боян Боров!

Он смотрит на меня зверем, просто убивает взглядом. Я медленно поворачиваюсь спиной, иду в канцелярию, чтобы влипнуть в самую идиотскую историю, какую только можно себе представить.

Звонит кмет[3] из Дубравца, голос у него дрожит от волнения, и он выпаливает одним духом: час назад вдруг откуда-то появились одичавшие собаки. Их так много, может быть миллион!.. Там собралась огромная страшная стая, самые разные породы, впавшие в бешенство от голода и холода, с диким воем они пронеслись по полю, обошли Дубравец и ринулись к заповеднику, первыми их почувствовали охотничьи собаки в селе, уцелевшие после весенней истребительной акции, прогавкали два-три раза да и скрылись в конуры, видели их и скотники, когда грузили из скирд сено за селом. Собаки кинулись к ним, но скотники успели набиться в кабины грузовиков, как сардины, дали полный газ и рванули к дому кмета, трясутся от страха, слова сказать не могут… Особенно тяжелое положение складывается у каракачан из Большой поймы, стая бросилась к овчарням, и там идет сейчас настоящая война — у пастухов нет оружия, стрелять нечем, забрали у них винтовки из-за чертова заповедника, они только кричат, руками и вилами размахивают, а сторожевые псы просто надрываются от лая, но высунуть нос за колючую проволоку и не пробуют…

Кмет произнес эту тираду и стал сразу пугать меня, что о подобном безобразии он немедленно доложит в город кому следует. А я ему в ответ заорал, что это безобразие вызвано не мной, а теми, кто не забил своих собак весной и пустил их «из милости» на свободу в леса и горы. Потом я попросил его немедленно собрать всех дубравецких охотников, посадить на грузовики и отправить на базу. Я напомнил ему, что Дяко сейчас находится дома и может во всем помочь. Пусть люди как следует вооружатся, возьмут побольше патронов с крупной дробью, потеплее оденутся и запасутся едой. Кмет долго увиливал, все пытался как-нибудь отвертеться от предстоящей трудной акции, но, когда я напомнил ему, что заповедник — это не имение моей бабушки, а государственное учреждение, он сдался и пообещал, что охотники через час прибудут к нам.

Я положил трубку и почувствовал, что лоб у меня весь мокрый. Быстро собрал людей из охраны, велел им садиться в джип и мчаться к каракачанам.

Туда больше пяти километров, но, если поспешить, может, они успеют разогнать стаю прежде, чем она там натворит бед. Васил слонялся по столовой, но я рявкнул на него — чтобы тоже ехал.

Следующий звонок — из города. На проводе — Генчев. Кто-то сообщил ему (кмет все-таки стукнул наверх) о стае одичавших собак, и он хотел бы знать, какие я принял меры. Я вкратце объяснил ему ситуацию, а он — как генерал в боевой обстановке — закричал в трубку:

• Предыдущая
• 15/96
• Следующая