Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Томпсон Хантер С. - Страница 44

• Предыдущая
• 44/116
• Следующая

Это очень удобно для меня, потому что я планирую оказаться в Калифорнии в то же время: выбраться на дорожные испытания нового «Винсент Черная тень»… И, возможно, поездить за Хьюбертом некоторое время, преследовать его по всему штату, как Голем, и фиксировать его финальное действо для потомков.

Помнишь меня, Хьюберт? Я тот, кому вдарили по животу полицейской дубинкой на углу Мичиган и Бальбоа в тот дьявольский вечер среды четыре года назад в Чикаго… В то время как ты смотрел вниз из своего люкса на 25-м этаже «Хилтона» и обливался слезами из-за слезоточивого газа, поднимающегося от Грант-парка.

Я никогда не таю обиду дольше, чем нужно, Хьюберт, и у меня такое чувство, что мы собираемся списать все со счетов. Большой Эд был первым… Затем ты… А после этого кто-то другой.

Ничего личного. Но пришло время платить. Ворон выкликает твое имя, Хьюберт; он говорит, что ты все еще кое-что должен, и долги придется погасить в полном объеме 6 июня. Монетой этого королевства, и на это раз никаких кредитов, никаких отсрочек.

Сегодня с утра с головой у меня не очень. Эти зверские ночи вторника губят мое здоровье. На прошлой неделе в это время я расхаживал по своему номеру на седьмом этаже отеля «Нейл Хаус Мотор» в городе Коламбус, Огайо, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть из окна на ранние утренние автобусы, которые только что поехали по Хай-стрит… Я слушал «Грэйтфул Дэд» и потягивал бурбон, стараясь не отождествлять себя с алкашом, рухнувшим в дверях cалона париков мистера Анджело там, внизу, у светофора, перед прохладной зеленой лужайкой здания Капитолия.

Я только что ушел от Пэта Кэдделла, специалиста по анализу избирателей из команды Макговерна, который, что-то бормоча себе под нос, стоял в коридоре возле оперативного штаба, где он, Фрэнк Манкевич и еще человек шесть всю ночь обсуждали неудачные результаты выборов, полученные из Толедо, Янгстауна и Цинциннати.

«Черт возьми, — бормотал он. — Я все еще не могу поверить, что это случилось! Они украли их у нас! — Он покачал головой и пнул ногой плевательницу, стоявшую у лифта. — Мы выиграли эти проклятые выборы! У нас все было схвачено, мы застолбили выдвижение за нами, но эти гады украли его у нас!»

Это было более или менее правдой. Если бы Макговерн с его организованным в последнюю минуту блицкригом сумел выиграть в Огайо, это бы сломало хребет кампании Хамфри… Потому что Хьюберт был особенно силен именно в Огайо, уверенный, что благодаря старым добрым профсоюзам и неграм победа у него в кармане.

К рассвету среды соперники вроде бы шли голова в голову, но где-то около пяти утра Гарольд Химмельман, наблюдатель Макговерна по Огайо, поднял телефонную трубку в оперативном штабе в «Нейл Хаус» и чуть не упал со стула, услышав результаты подсчетов в центре Кливленда. Макговерн уже победил в трех из четырех избирательных округов в Кайахоге, и все, что ему теперь требовалось, чтобы взять штат — вместе с 38 дополнительными делегатами, зарезервированными для победителя, — это получить более-менее приличные результаты в 21-м округе, у черных избирателей, в вотчине конгрессмена Луиса Стокса.

Десять секунд после того, как он поднял трубку, Химмельман орал: «Что? Господи боже! Нет! Этого не может быть!» (Пауза.) Затем: «Аххх, дерьмо! Это невозможно!»

Он повернулся к Манкевичу: «Все кончено. Послушайте это…» Он снова поднес трубку к уху: «Скажи еще раз… ладно, да, я готов». Он подождал, пока Манкевич взял карандаш, а затем начал выдавать цифры: «Сто девять к одному! Сто двадцать семь к трем!.. Господи…»

Манкевич вздрогнул, затем начал записывать цифры. Кэдделл откинулся на спинку стула и погрозил обоими кулаками куда-то в потолок. Химмельман продолжал выдавливать из себя цифры: фантастический разгром, невероятно, но 21-й округ стал полным провалом.

— Ну… — протянул он наконец. — Спасибо за звонок в любом случае. Что? Нет… Но мы, черт возьми, что-то предпримем. Да, я понимаю, что… (Пауза.) Черт возьми, я знаю, что это не ваша вина! Конечно! Мы кого-нибудь засадим в тюрьму… Да, это слишком очевидно… (Хочет повесить трубку, затем снова делает паузу.) Скажи, сколько еще голосов им там осталось подсчитать?

— Столько, сколько им нужно, — пробормотал Манкевич.

Химмельман взглянул на него, поморщился, потом повесил трубку.

— Каков будет результат? — спросил Фрэнк Кэдделла. — Около 30 000 к шести?

Эксперт пожал плечами.

— Кого это волнует? Нас поимели по полной программе. Мы никогда не оправимся от этого, не поможет даже Акрон.

В этот момент в номер вошел старый негр-коридорный, неся кофейник и небольшую жестяную коробку, в которой, как он сказал, лежали два запрошенных мной «Алкозельцера», но когда я открыл коробку, в ней был только грязный вазелин.

— Что это, твою мать? — спросил я.

Он взял коробку и долго внимательно осматривал ее.

— Ну… чертова страна, — выдавил он наконец. — Откуда эта штука прибыла?

— Наверное, из Нэшвилла, — сказал я. — Это вазелин «Белая роза», как пить дать.

Он медленно кивнул:

— Да-а-сссс… мабыть так…

— Никаких может быть, — отрезал я. — Я знаю эту штуку. 1958 год… Господи боже, старина! Этой смазке 14 лет! Для чего вы хранили ее?

Он пожал плечами и сунул жестяную коробочку в карман своей белой куртки.

— Черт меня дери, если я знаю, — сказал он. — Я думал, что это «Алкозельцер».

Я подписал счет за кофе, затем помог ему наполнить около дюжины грязноватых стаканов на подносе… Он выглядел очень расстроенным, и я подумал, что это из-за его грубой ошибки: конечно, бедный старый осел чувствовал себя виноватым из-за доллара, который я дал ему за «Зельцер».

— Не переживай, — сказал я. — Найдешь еще. Принесешь со следующим кофейником.

Он покачал головой и указал на большой круглый деревянный стол, за которым Манкевич, Химмельман и Кэдделл в задумчивости сидели над учетными листами.

— Что случилось? — спросил я.

Он тыкал пальцем в бутылку виски «Эрли таймс», но я никак не мог сообразить, чего он хочет… Тогда он взял одну из кофейных чашек, которые только что принес нам, и снова указал на бутылку.

— А-а! — воскликнул я. — Конечно!

Он держал чашку обеими руками, а я наполнял ее до краев виски, чувствуя, что как-то выпал из происходящего вокруг: вот я нахожусь в самом сердце президентской гонки, которую даже такие тайные паписты, как Эванс и Новак, считают очень радикальной, и на пике кризиса я беру тайм-аут, чтобы поделиться бурбоном с каким-то чокнутым старым негром… Затем я открыл ему дверь, и он, шаркая, вышел в коридор со своей добычей, все еще держа чашку обеими руками и бормоча слова благодарности.

«Очень странная сцена, — подумал я, закрывая дверь. — Какие-то «Унесенные ветром»… — А когда я вернулся налить себе чашку кофе, в голове пронеслось еще, словно вспышка: Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое»[71].

Мне очень хотелось загрузить этим Фрэнка, просто посмотреть, как он это воспримет. Кампанию Макговерна с самого начала сглазили будоражащими сознание литературными отсылками: Манкевич видит все происходящее глазами Гертруды Стайн в ее последние дни; Гэри Харт зависает на Толстом, а Крис Лидон, местный корреспондент New York Times, имеет отвратительную привычку связывать вполне приземленные вещи — такие, как угроза бомбы, заложенной в автобус для прессы, или низкая явка на польских избирательных участках — с содержательными строфами из Вергилия. Утром в день выборов в Небраске я разговаривал с Лидоном в вестибюле «Омаха Хилтон», когда он вдруг оборвал разговор словами: «Ты знаешь, Вергилий хотел сжечь “Энеиду”!»

Я смотрел на него, пытаясь сообразить, кто такой Вергилий — может, помощник Макговерна где-нибудь в Скотс-Блафф, которого я еще не встречал, или… «Ну, ты, интеллектуальный ублюдок, — сказал я. — Подожди, пока Уоллес придет к власти. Он надерет тебе задницу и протащит по всей улице с твоим Вергилием».

• Предыдущая
• 44/116
• Следующая