Николай Клюев - Куняев Сергей Станиславович - Страница 136

• Предыдущая
• 136/188
• Следующая

Объяснение этому есть. И оно может показаться достаточно неожиданным.

Ещё при Зиновьеве с помощью Ионова Клюев начал печататься с осени 1925 года в «Красной газете». Ионов буквально «выжимал» из него «новые песни» — «волчий брёх и вороний грай»… Николай взялся-таки за «советскую тематику», но не брехал и не граял. Он нашёл единственный и самый точный ход — «новые песни» пелись от имени нового поколения, той молодёжи, что вошла в жизнь с Октябрём — и иной жизни себе не представляла.

В результате его стихи, насыщенные реалиями новой жизни, обретали куда более полную интонационную завершённость и смысловую убедительность, чем километры виршей на ту же тему множества пролетарских и комсомольских поэтов. Даром поэтического перевоплощения Клюев владел, как мало кто.

Эти стихи ещё вязались интонационно и тематически с его прежними выступлениями, с прославлением «красных орлов». Но Клюев шёл ещё дальше. Он пел от имени пролетария — классическим пушкинским ямбом и пушкинскими же словами.

И всё это Клюев печатал в «Красной газете» — вместе с «Железом», перепечатанным из «Львиного хлеба». Кажется, ни у одного поэта того времени нет столь взаимоисключающих друг друга публикаций на страницах одной и той же газеты.

После свержения Зиновьева и «вокняжения» в Ленинграде Кирова главным редактором «Красной газеты» и ближайшим соратником нового партсекретаря стал Пётр Иванович Чагин (с Кировым они были в одной «связке» ещё в Баку). Чагин рассчитывал стать надёжной опорой для собиравшегося переехать в Северную Пальмиру на постоянное место жительства Сергея Есенина. И Киров, по его воспоминаниям, собирался взять над Сергеем «шефство», точнее, продолжить его, начавшееся всё в том же Баку… Свершившаяся трагедия была для них настоящим ударом. Не успели…

Чагин знал о Клюеве как о друге и учителе Есенина. Нет ни малейших оснований говорить, что он, убеждённый коммунист, хоть в малейшей степени разделял идеи Клюева. Но судьба распорядилась так, что ближайший есенинский друг, тем паче пишущий и печатающий «новые песни», оказался под его покровительством. Клюев обращался к Чагину с просьбой напечатать «самые простые и любопытные для вечернего читателя (читателя „Вечерней Красной Газеты“. — С. К.) стихи». И если не появлялись они в газете, то по рекомендации Чагина печатались (если их можно было напечатать) в других местах.

Чагин дал Клюеву своеобразный «карт-бланш» — ленинградские газеты, журналы, сборники в эти два года принимали практически всё, что выходило из-под клюевского пера. Николай приобрёл такую известность, как полноправный советский поэт, что напечатался даже у Вороне кого в «Прожекторе». Памятуя о словах, что ему, редактору, нужны «рыжие», которые ломались бы в его цирке бесплатно, поднёс горькую пилюлю, которую Воронский ничтоже сумняшеся проглотил. В цикле «Новые песни» вторым шло стихотворение, написанное от имени «кузнеца Вавилы» (одно из любимых клюевских мужских имён). Запев — лучше некуда, все «комсомольцы» и «пролетарии» обзавидуются.

«В художнике, как в лицемере, таятся тысячи личин…» — напишет он позже. Здесь он поворачивался к своим «работодателям» одной из личин, «закладывая» в текст смысловую и звуковую ассоциацию с рефреном из «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, что отчётливо придавало стихотворению пародийный привкус. Но подлинный смысл приоткрывался в финальной строфе:

…Этой «счастливой» жизни Клюеву хватило ненадолго. Ровно до публикации поэмы «Деревня» в журнале «Звезда» и выхода отдельным изданием в «Прибое» «Плача о Сергее Есенине».

«Стая поджарых газет» пополнилась ещё одним «воителем» — бывшим другом, «наставником» и «рачителем» (так ещё вроде совсем недавно надписывал ему книгу Есенин) Сергеем Городецким. В журнале «Советское искусство» Николай мог прочесть о себе нечто совершенно в князевском духе: «Гибель Есенина совершенно расстроила ряды крестьянской поэзии. Он был самый сильный и самый талантливый, и всё же он погиб на перевале от старого к новому. На плечи его товарищей по группе легла тяжёлая и, кажется, непосильная задача продолжить начатое им дело. Старший его товарищ, Николай Клюев, не подаёт никаких надежд. Он целиком и до сих пор покоится в иконах, лампадах и свечах. Изобразив в своё время Кремль как Китеж и увидев в Ленине „керженский дух“, он дальше не пошёл, и ничего, кроме старых песен, мы ждать от него не можем. В таком же положении находится Сергей Клычков, ближайший сверстник Есенина. Песня его отравлена надрывом и старой деревенской мистикой».

К этому словоизвержению разум уже начал привыкать, хотя непросто было смириться с «воскрешением» Городецкого-предателя, памятного ещё по истории с «Красой». Но тут же в «Новом мире» — новое сочинение Сергея Митрофаныча, словно зайчиком без остановки прыгающего с одной лужайки на другую: «неоязычник» — акмеист — «крестьянский поэт» — советский пропагандист.

Это уже были «воспоминания» о Сергее Есенине, в которых путалось и искажалось всё, что можно было перепутать и исказить: «…Была ещё одна сила, которая окончательно обволокла Есенина идеализмом. Это — Николай Клюев… У всех нас после припадков дружбы с Клюевым бывали приступы ненависти к нему. Приступы ненависти были и у Есенина. Помню, как он говорил мне: „Ей-богу, я пырну ножом Клюева!“ Тем не менее Клюев оставался первым в группе крестьянских поэтов… Я назвал всю эту компанию и предполагавшееся ею издательство — „Краса“… „Краса“ просуществовала недолго. Клюев всё больше оттягивал Есенина от меня. Кажется, он в это время дружил с Мережковскими — моими „врагами“. Вероятно, там бывал и Есенин…»

Можно было читать — и диву даваться. Чего стоит одно это «пырну ножом» — ещё неизвестно, сказанное ли в действительности Есениным! Но пронзает память Клюева страшная догадка — зря, что ли, родились у него тогда строки «Жертва Годунова, я в глуши еловой восприму покой…». Но дальше-то — «дружба с Мережковскими», в которой, «кажется», Городецкий так и уличает Клюева! С Мережковскими — самыми лютыми врагами Николая в символистском кругу… И в более спокойное время прочитать о себе такое — мало радости. А сейчас — в 1926 году — воспринимается как прямой политический донос.

• Предыдущая
• 136/188
• Следующая