Николай Клюев - Куняев Сергей Станиславович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/188
- Следующая
В глубине храним, а не выставляем на торжище в нескончаемых наглых и нецеломудренных дискуссиях о «Христе» и «Антихристе»…
Таковы «жнецы вселенской нивы», живущие «тишиной-жизнью», несущие в себе Божественный свет, ибо «поле есть мир… жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы» — по Евангелию от Матфея.
…Он пытается передать Блоку самое сокровенное, а в ответ читает то, что потом пойдёт за ним чёрной тенью и при жизни, и после смерти — и про «елейность», и про попытки «указывать пути», и про «отторжение от культуры»… И чрезмерное подчёркивание Блоком — «я — такой, а Вы — другой»… И за всем этим — недоверие и попытки отстраниться. Клюев не верит этому недоверию, не хочет пока ещё верить.
«В Питере мне говорили, что Ваши стихи утончённы, писаны для брюханов, для лежачих дам, быть может, это и так в общем, но многое и многое, в особенности же „Тишина“ и какие-то жаворонковые трепеты, переживанья мгновенные — общелюдски, присущи каждому сердцу… И Ваше жестокое „Я барин — вы крестьянин“ становится пустотой — „новой ложью“, и уж не нужно больше „каяться“ (что Вы каялись раньше, мне почему-то не узнавалось). И верится, что „во тьме лжи лучится правда“ (слова из Вашего письма). Быть может, Вам оттого тяжело — что время летит, летит… или что я хорошо думаю о Вас, но не вскрывайте себе внутренностей, не кайтесь мне, не вспугивайте то малое, нежное, что сложилось обо мне в Вас. Говорить про это много нельзя, иначе истратишь слова, не сказав ничего (подчёркнуто в оригинале Блоком! — С. К.). Понимаю, что наружная жизнь Ваша несправедлива, но не презираю, а скорее жалею Вас. Никогда не было в моих помыслах указывать Вам пути, и очень прошу Вас не считать меня способным на какое-либо указание… Желаю Вам от всего сердца Света, Правды и Красоты новой, здоровья и мужества переносить наружные потери жизни. Крепко желается не забыть Вас. Не отталкивайте же и Вы меня своей, быть может, фальшивой тьмою. Сам себя я не считаю светлым, и Вы не считайте меня ни за кого другого, как за такого же. Всякое другое мнение Ваше для меня тяжко…»
Клюев сам на распутье. Посылает Блоку стихи, спрашивает, что из них напечатано в том или ином журнале, а сам всерьёз думает бросить стихописание: «Пропадут мои песни, а может, и я пропаду»… Это не жалоба, это сомнение всерьёз — его ли это путь? «Буду молчать. Не знаю, верно ли, но думаю, что игра словами вредна, хоть и много копошится красивых слов, — позывы сказать, но лучше молчать. Бог с ними, со словами-стихами» (из письма Блоку от сентября 1909 года). Позже, в 1920-е годы, Клюев напишет в автобиографии: «Почитаю стихи мои только за сор мысленный. Не в них суть моя». А в «Гагарьей судьбине» ещё конкретнее: «Всё, что я писал и напишу, я считаю только лишь мысленным сором и ни во что почитаю мои писательские заслуги. И удивляюсь, и недоумеваю, почему по виду умные люди находят в моих стихах какое-то значение и ценность. Тысячи стихов, моих ли или тех поэтов, которых я знаю в России, не стоят одного распевца моей матери».
Но — путь уже выбран. Не им, а свыше. И встречается на этом пути человек, который возносит Клюева до небес. И как поэта, и как пророка.
Иона Пантелеймонович Брихничёв, бывший тифлисский священник, издавал газету «Встань, спящий!», полную революционных воззваний. «…Не должно быть господства и насилия… За эту идею нас будут преследовать, потому что те, которые живут одним господством и насилием, должны преследовать борцов против них; потому что за эту идею Христа распяли; потому за эту идею людей вешают, расстреливают, в тюрьму сажают, священников сана лишают; чиновников, рабочих и других тружеников выгоняют со службы, лишают права трудиться и обрекают на голод. Мы всё же будем служить этой идее».
«Красным пастырем» называли неистового проповедника, который спустя много лет напишет в автобиографической заметке: «…за редактирование журнала „Встань, спящий!“ и агитацию в войсках был арестован и заключён в Карскую крепость. Наказание отбывал в Метехском замке… Весь период с 1907 по 1914 г. был для меня временем сплошных скитаний и высылок из одного города в другой».
В 1909 году «красный пастырь» в Царицыне издаёт журнал «Слушай, земля!» и газету «Город и деревня», пытается привлечь к сотрудничеству известных писателей, пишет Блоку о цели изданий — «служить Ивану Простому». Блок помечает в записной книжке: «Поехать можно в Царицын на Волге — к Ионе Брихничёву. В Олонецкую губернию — к Клюеву. С Пришвиным поваландаться? К сектантам — в Россию».
Он даёт согласие на сотрудничество и посылает стихи Клюева. Одно из них — «Под вечер», герой которого «с молчаливо-ласковым лицом» отправляется на плаху, — печатается в газете «Царицынская жизнь». В одном из номеров журнала «Слушай, земля!» Блок и Клюев указываются как сотрудники. А уже в конце сентября того же года Брихничёв сообщает Блоку о закрытии журнала и о своей высылке из Саратовской губернии и предполагает выпускать в Петербурге народный журнал «Пламень огненный». Но оказывается в Москве, где начинает издавать журнал «Новая земля», ставший печатной платформой «голгофского христианства».
«Что такое голгофское христианство» — так назвал Брихничёв свою брошюру, выпущенную в 1912 году, где объявил, что церкви — «это своего рода дисциплинарные батальоны для исправления „преступников“», что современное ему христианство — «это жестокое учение, по которому „праведник“ может спокойно блаженствовать „в раю“, когда грешник томится муками адского пламени… система самоспасания, личной святости, дрожания только за свою шкуру (моя хата с краю)». А голгофское христианство — религия свободного человека — учит «не самоспасанию и рабским добродетелям… а иному — Спасению Целого. Не всё для себя (для своей души), а всё для всех (для тела и души всего человечества)… Я уверен, что рая как блаженства нет и не будет, пока все не спасутся… Огнём горящие, пламенеющие сердца человеческие, объединённые одним общим желанием воскрешения Всего, составят из себя то Вселенское Пламя, в котором, как сказано, — старая земля и все старые дела сгорят. И явятся Новое Небо и Новая Земля. И от пламени этих живых факелов загорятся угасшие души. Воскреснут мёртвые. И все земнородные возрадуются». Здесь явно слышен мотив, заимствованный у Николая Фёдорова, его «Философии общего дела»… Брошюра «Что такое голгофское христианство» завершается впервые публикуемым стихотворением Клюева «Песнь утешения», — где готовится брань со смертью и поётся песнь в ожидании всеобщего воскрешения:
Ближайшими соратниками Брихничёва становятся старообрядческий епископ Михаил (Семёнов), собственно автор идеи общины «голгофских христиан», будущий автор замечательных повестей: «Великий разгром», посвящённой трагедии церковного раскола XVII века, и «Второй Рим», о Византии, — и о. Валентин Свенцицкий, создатель совместно с В. Эрном «Христианского братства борьбы», целью которого было созвать церковный собор и Учредительное собрание, уничтожить эксплуатацию труда и частную собственность на землю, автор книг о Толстом, Достоевском и Владимире Соловьёве, пьесы «Интеллигенция», где предупреждал: «…если у нас не хватит сил слиться с верой народной — на русской интеллигенции надо поставить крест». И Эрн, и Свенцицкий вместе с князьями Е. Н. и Г. Н. Трубецкими, протоиереем Иосифом Фуделем, о. Павлом Флоренским, Сергеем Булгаковым, Сергеем Дурылиным входили в «Кружок ищущих христианского просвещения», более ориентированный на старцев, чем на официальную церковь, и поддержавший позднее имяславцев в их противостоянии со Святейшим синодом.
- Предыдущая
- 26/188
- Следующая
