Николай Клюев - Куняев Сергей Станиславович - Страница 91
- Предыдущая
- 91/188
- Следующая
И лишь в сороковую, неугасимую, нерпячью зарю расцветает в грозных соловецких дебрях Святогорова палица — чудодейная Лом-трава, сокрушающая стены и железные засовы. Но ещё реже, ещё потайнее проносится над миром пурговый звон народного песенного слова, — подспудного мужицкого стиха. Вам, люди, несу я этот звон — отплески Медного Кита, на котором, по древней лопарской сказке, стоит Всемирная Песня».
Не знаю — понял ли хоть кто-нибудь из работников издательства при Петроградском совете рабочих и красноармейских депутатов, где «Медный Кит» готовился к выходу в свет, хоть что-нибудь в этом клюевском «присловье» к книге, где все стародавние знаки — как тревожное пророчество…
Клюев встречался с Блоком, ночевал у него на квартире, вёл с ним долгие разговоры об издании своих книг, о происходящем вокруг… Они хорошо понимали друг друга, и многое из написанного старшим собратом в статьях весны — лета 1918-го могло быть созвучно мыслям Клюева.
«Учение Христа, установившего равенство людей, выродилось в христианское учение, которое потушило религиозный огонь и вошло в соглашение с лицемерной цивилизацией, сумевшей обмануть и приручить художника и обратить искусство на служение правящим классам, лишив его силы и свободы.
Несмотря на это, истинное искусство существовало все две тысячи лет и существует, проявляясь то здесь, то там криком радости или боли вырвавшегося из оков свободного творца. Возвратить людям всю полноту свободного искусства может только великая и всемирная Революция, которая разрушит многовековую ложь цивилизации и поднимет народ на высоту артистического человечества…»
И одновременно с этим — в записных книжках: «Я одичал и не чувствую политики окончательно». «Как безвыходно всё. Бросить бы всё, продать, уехать далеко — на солнце и жить совершенно иначе».
…Гражданская война полыхает по всей России. Англичане и французы хозяйничают в Мурманске, японцы во Владивостоке. Белые взяли Ставрополь, Николаевск, Екатеринбург, Екатеринодар, Казань. В Архангельске было создано Временное правительство Северной области во главе с масоном Н. В. Чайковским. Тем самым, кто встречал Брешко-Брешковскую… (Позднее, уже живя в эмиграции в Париже, Чайковский получит письмо от бывшего министра внутренних дел: «Вспомните, Николай Васильевич, хотя бы наш север, Архангельск, где мы строили власть, где мы правили… Вспомните тюрьму на острове Мудьюг в Белом море, основанную союзниками, где содержались „военнопленные“, т. е. все, кто подозревался союзной властью в сочувствии большевикам. В этой тюрьме начальство — комендант и его помощник — были офицеры французского командования, что там, оказывается, творилось? 30 % смертей арестованных за пять месяцев от цинги и тифа, держали арестованных впроголодь, избиения, холодный карцер в погребе и мерзлой земле…») На территориях, что под контролем красных, соответственно не прекращаются расстрелы.
Еще 20 мая Яков Свердлов выступил на пленарном заседании ВЦИКа с совершенно людоедским докладом «О задачах Советов в деревне»: «Мы должны самым серьёзным образом поставить перед собой вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городе, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне делаем то, что смогли сделать для городов…»
Когда к Троцкому пришла делегация церковно-приходских советов с заявлением, что Москва умирает от голода — теоретик «перманентной революции» ответил:
— Это не голод. Когда Тит брал Иерусалим, еврейские матери ели своих детей. Вот я заставлю ваших матерей есть своих детей, тогда вы сможете прийти и сказать: «Мы голодаем».
Сельские Советы, как «контрреволюционные», большевиков не устраивали. Начали создаваться комитеты бедноты, куда сплошь и рядом набиралось всякое отребье, помимо конфискации продукции занимавшееся погромами храмов. За недосдачу крестьянами хлеба по продразвёрстке уже полагается десять лет тюремного заключения. Одно за другим вспыхивают крестьянские восстания. Еще до официального объявления «красного террора» расстреливаются, часто после жестоких пыток, священники, диаконы, пресвитеры, иеромонахи, иноки, послушники…
А после убийства Урицкого (который отменно проявил себя в Петрограде в качестве палача — во время его всевластия в Питерской ЧК было уничтожено около пяти тысяч человек) и покушения на Ленина ВЦИК РСФСР под председательством Якова Свердлова (который и был фактическим организатором этого покушения) принял резолюцию: «…на белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и её агентов».
«Красная газета» (та самая, утробный рёв которой поэтически транслировал Клюев в двучастном цикле «Из „Красной газеты“») писала 31 августа: «За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотомщённую кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов — пусть польётся кровь буржуазии и её слуг — больше крови!»
Начался, как выразился сам же чекист Яков Петерс, «истерический террор».
Одновременно началось и неудержимое восхваление Ленина в газетах и на митингах. Слова «великий», «гениальный», «дорогой учитель» лились потоком. Инициировал эту кампанию опять же Свердлов. Ленин при жизни стал превращаться в миф.
Но то, как откликнулся Клюев на ранение вождя, не имеет ни прецедентов в русской поэзии, ни последующего продолжения. Он создаёт совершенно фантастический цикл стихов, где впервые возникает мотив физиологического соития Божественного с земным — словно нет разницы между Богом-отцом и античным божеством, наслаждающимся земным блаженством.
«Плотяный Христос» Клюева — антитеза «бесплотному», «бесполому» Христу Василия Розанова, о котором великий соблазнитель писал в «Тёмном лике» и «Людях лунного света» — и с этими книгами Клюев не расставался вплоть до своего последнего ареста. Стихи Клюева — прямое отвержение розановских умозаключений — дескать, «социализм — весь в крепкой уверенности о земле. Христианство же есть полая безнадёжность о всём земном! Социализм — хлебен, евангелие — бесхлебно. Социализм — день, когда все предметы имеют точные свои размеры и точный свой вид: христианство же всё, — ночь… когда предметы искажены, призрачны, не видны в реальных очертаниях и зато приобретают громадные фантастические формы… Социализм хочет сытого человека — у которого труд и сон без сновидений. Христианство прежде всего хочет сновидений; оно хочет плачущего человека, любящего свою печаль…». У Клюева и христианство — всё в земных, рельефных, гипертрофированных формах, и социализм его — знающий о небе и сверхчувственных материях. Более того, если у Розанова «христианство ничему не радуется, кроме себя» — у Клюева христианство — радость земли и всей Вселенной. И плоды земные обретают неощущавшуюся прежде сладость, и не противно христианству ни половое влечение, ни соитие, ни порождение новой жизни, а выкармливание грудью — сосцы и целительное молоко, напояющее жаждущего, — один из устойчивых клюевских образов. Нематериальное обретается в материальном, земное неразрывно связано с духовным.
- Предыдущая
- 91/188
- Следующая
