Выбери любимый жанр

Том 4. Солнце ездит на оленях - Кожевников Алексей Венедиктович - Страница 30

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Тепло, холодно?

Каждый раз она отвечала по-новому:

— Еще мерзну… Согреваюсь… Тепло, немножко только ногам холодно… Ух, жарко, всей жарко, начинаю потеть!

— Это нельзя. Потеть будешь потом.

— У тебя все: там да потом, — упрекнула его Ксандра. — Скучный, как старик.

— Станешь стариком, поседеешь, когда везешь такую бойкую девчонку. Столько забот с ней. Беги к матери, пей чай и ложись в мешок! Потеть надо в тепле.

— Тоже доктор… — Ксандра фыркнула, но все-таки побежала к костру.

Колян шел тихонько, чтобы не вспотеть сильно. Ему лежать, болеть нельзя: надо распрягать оленей, ставить куваксу, потом убирать ее, снова запрягать… Ой сколько! И приходится все делать на ветру. Потеть опасно, лучше держать в теле умеренное тепло. По пути завернул упряжных оленей, ушедших от костра искать ягель.

Ксандра уже напилась чаю и лежала в спальном мешке из оленьего меха невдалеке от огня. Не закрытым оставалось только лицо. На лбу у нее лежала рука матери, сидевшей рядом на камушке.

— Что случилось? — спросил Колян, встревоженный этой больничной картиной.

— Мама ждет, когда я заболею, — ответила Ксандра, рассмеявшись. — Говорю: не томись зря, не дождешься.

— Верно, не заболеет. Она теперь настоящая лопка стала.

— Когда же это, как? — спросили мать и дочь в один голос.

— А в реке-то в нашей крестилась. Лопки каждый год крестятся так не один раз — и живут. Наша вода здоровая.

— Ты шутишь? — спросила Катерина Павловна. — Вряд ли ледяная вода может быть здоровой.

— Мы пьем, купаемся, ходим, рыбачим, тонем.

— И болеете, конечно, простужаетесь?

— Бывает.

— Как лечитесь от простуды?

— Всяко. У нас говорят: «Работа лечит, постель калечит». И работливый снова идет охотиться, рыбачить, а лентяй лезет в постель.

— Значит, я, по-твоему, лентяйка. Я не хотела в мешок, ты сам гнал, — зашумела Ксандра и полезла из мешка.

— Лежи, лежи. У нас и так говорят: «Постель лечит, а дорога калечит». Что лучше, не знаю, — успокоил девчонку Колян.

Катерина Павловна огляделась: нигде ни поселочка, ни костерка.

— Может, нам вернуться в Хибины? Вдруг Ксандра заболеет — что сделаешь в этой пустыне?! — Катерине Павловне казалось, что девочка уже заболела, у нее жар.

Сама Ксандра не хотела возвращаться, ей нравилось в дороге. Пусть труднопроходимые каменные завалы, топкие, моховые болота, везде знобкая снеговая вода, сбегающая с гор, зато как интересно: скачущая по горе белая река, водопад, переправа, тысячи валунов, в которых «окаменело» что-нибудь живое, осмысленное. В родных местах нет ничего подобного. Колян сразу вместе, в одном лице и ребенок и старик. И даже крещенье, которое чуть-чуть не стоило ей жизни, было интересно. Все будило в ней что-то спавшее до сих пор, новое.

«Вот будет что порассказать подружкам. Не поверят, скажут: насочиняла. Тогда я скажу: давайте сочинять на спор, кто лучше! Они будут фантазировать, я говорить правду, и они определенно сядут в лужу».

Колян тоже не хотел возвращаться: со всем оленьим стадом нельзя, оставить же его в тундре, вернуться только с упряжками — стадо убредет неведомо куда, не найдешь. Коляну не стоит и думать о возврате в Хибины.

Он решил сделать большой привал. За это время Ксандра либо захворает, либо нет, и станет видно, куда ехать.

— Сколько же мы проехали? — спросила Катерина Павловна.

Колян не знал: ехали немеряным бездорожьем, и сказал наугад, по тому, как устали ноги.

— Верст десять — двенадцать.

— Только!.. — удивилась Катерина Павловна. — А мне казалось, не меньше тридцати. Ну и версточки у вас!

И огорчилась: «Когда же мы приедем в Моховое!» И порадовалась: «Если надо будет обратно в Хибины, я потребую, чтобы Колян оставил стадо, и тогда он отомчит быстро».

«С чего начать? — задумался Колян. — Распрячь оленей и отпустить на ягель? Поискать другое место для привала?» Сначала он выбрал место для малой остановки. Теперь, для большой, оно не годится: ягель кругом сильно выбит, сухие дрова широко собраны.

Место для всякого большого привала, для дневки, ночевки, — важное дело. Нужно, чтобы рядом был хороший ягель, сухие дрова и питьевая вода. Лучший разведчик ягеля — олень. Колян пригляделся: где бродит стадо? И пошел к нему вниз по реке, за водопад. Вскоре отыскался большой холм, весь заросший ягелем. Ягель — белый с голубовато лунным отливом, и холм казался снежной головой среди зеленой весенней поляны, странной причудой зимы. Поблизости были и дрова и вода.

Чтобы не остужать, Ксандру перенесли на санки в спальном мешке, как истую больную, затем переехали все на холм. Ксандра чувствовала себя вполне-вполне здоровой и совсем не хотела «болеть» в угоду матери. Она, правда, не решалась сбросить спальный мешок, но так высунула голову, раскинула на ягельник обе руки, что мать ужаснулась:

— Получишь воспаление легких! Менингит. Ревматизм. Закрывайся немедля!

— Полезай в мешок вся! — сказал Колян. — Нельзя болеть. Дорога.

Ксандра послушно укрылась с головой, оставила только щелку для глаз. «Но спальный мешок — не дом. Надо понадежней спрятать Ксандру, надо сгородить куваксу», — решил Колян и попросил Катерину Павловну:

— Помогай маленько!

Максим, большой, заботливый хозяин, дал Коляну все снаряжение, необходимое в дальней дороге. Оставалось только брать его из санок. Поставили конусом сухие легкие шесты, связали их вершинками, на этот остов натянули парусиновый полог. Самый верх конуса сделали открытым. Туда пойдет дым от костра. Кувакса готова.

Потом Катерина Павловна собирала дрова. Колян тем временем выдрал в куваксе ягель, выдрал начисто, до черной земли. Когда он сух, ягель горит, как порох, и, если оставить его вблизи огня, можно спалить куваксу, санки, самого себя, Ксандру… И еще сделать пожар на всю Лапландию.

Посреди куваксы уложил круглый поясок из небольших камней — очаг. Холодный земляной пол вокруг него застлал оленьими шкурами. В очаге по сушняку все выше, шире, жарче разбегается огонь. Ксандру можно переносить в куваксу.

— Переносить? Я слышать не хочу этого. Вы что решили сделать из меня: инвалидку, лентяйку? — Она выползает из мешка, переходит с ним в куваксу, снова заползает и ложится лицом ко входу, чтобы видеть горы, реку, водопад, видеть, что делает Колян, и переговариваться с ним.

— Улеглась на самый сквозняк, — ворчит Катерина Павловна и закрывает пологом вход.

— Открой! Не откроешь — я встану, — угрожает Ксандра. — Я здорова и лежу только в угоду тебе.

Вход открывается.

Колян снимает с оленей сбрую, гладит их, извиняется, что задержал в упряжке:

— Не сердитесь! Я немножко виноват: не привязал дурную девчонку к санкам. А больше виновата она: залезла в реку и не глядит под ноги. Вот теперь таскаем ее, как мешок. Из-за нее вам пришлось ждать.

Хорошо, что Ксандра еще не понимает этого. Ой что было бы! Но скоро будь осторожен с ней: она уже знает немало лопарских слов.

Олени свободны и большими, быстрыми прыжками убегают в лес — так называет Колян низенький полярный кустарник, скрывающий оленя только до головы. Над ним плавает другой лес — рога пасущегося стада.

— Колян, отдохни! — кричит Ксандра.

— Потом.

— Опять «потом». Тебя и звать надо Потомом. Так и буду.

— Как хочешь.

Сухой, тонкий кустарник сгорал невыносимо быстро. Катерина Павловна притащила три вязанки, и опять надо идти.

— Я принесу. Ты готовь обед, — сказал Колян. — Есть хочу — умереть можно.

Есть хотели все: с той поры, как выехали из Хибин, во рту не было ни крошки. А времени прошло семь часов.

Возле огня на плоские камешки Катерина Павловна поставила котелок варить уху из свежих окуней, купленных в Хибинах, и чайник с водой.

Колян таскал дрова. И так маленький, он еще сильно нагибался, и большие костристые вязанки совсем закрывали его, и было похоже, что они самостоятельно, без носильщика, взбираются на бугор.