Золотая пряжа - Функе Корнелия - Страница 22

• Предыдущая
• 22/77
• Следующая

– Только не надо драматизировать. Успокойся, небо ты скоро увидишь. Три-четыре дня – и снова будешь среди своих.

«Своих»? В устах гоила это слово могло обозначать людей вообще, включая похитителей Джона.

Хентцау усмехнулся, как будто прочитал его мысли. Ходили слухи, что гоилы действительно умели это делать и чутко, как собаки, ощущали чужой страх.

– Ты должен благодарить меня, Джон, – продолжал Хентцау. – Как истинному пророку новой магии, в Альбионе тебе делать нечего, он давно уже обратился в вашу веру. Но в той стране, куда тебя отвезут, ты соберешь хороший урожай неофитов.

В этот момент локомотив застучал, и дрожь металлического пола передалась коленям Джона. А ведь это он научил гоилов водить поезда под землей.

– Ах да, хорошо, что не забыл! – воскликнул Хентцау, как раз когда Бесшабашный собирался спросить его, какую страну он имеет в виду. – Я встречался с твоим сыном.

И этот…

– Он, как я слышал, угнал один из моих самолетов. – Джон старался говорить в тон собеседнику, чтобы не выдать своего беспокойства. – Храбрость у него от матери.

«А потом вы виделись на Кровавой Свадьбе…» – мысленно добавил Джон. «Лондра ньюс» писала об этом вскользь, гораздо меньше, чем было известно Уилфреду Альбийскому. И конечно, его любимому инженеру.

В этот момент гоильская девица в форме кому-то кивнула, и перед Хентцау предстал курьер с запечатанным письмом. За годы заключения Джон научился читать по каменным лицам и теперь понял: яшмовый пес не обрадовался прочитанному.

– Плохие новости? – спросил он.

Гоил сердито посмотрел на Бесшабашного. Он не терпел фамильярности. Хентцау медленно – как это делает человек, думающий о чем-то своем, – свернул депешу, сунул ее в карман мундира и только после этого ответил, глядя куда-то мимо Джона:

– Плохие или нет, к тебе они ни малейшего отношения не имеют. Ты здесь, чтобы искупить свою вину.

Компрессами и горькими отварами, применяемыми обычно при отравлении, Альма согнала серебряную пелену с его глаз. Джекоб покраснел до корней волос, когда Лиса сказала ему, что ведьма давно знает про зеркало. Он принялся извиняться за всю ту чушь, которую плел ей на протяжении стольких лет, но Альма только плечами пожала. Она молча выслушала рассказ о встрече с Игроком, но на вопрос, приходилось ли ей самой иметь дело с ольховыми эльфами, с усмешкой покачала головой.

– Они исчезли восемь столетий назад. Я стара, но не настолько. Говорят, под серебряной ольхой растут особые грибы. Деткоежки жуют их, чтобы увидеть ольховых эльфов. Только от них язык деревенеет, лучше не пробуй.

До ближайшей серебряной ольхи день пути. Джекоб и раньше видел, как люди привязывают к веткам просверленные монеты, кольца и ложки, – считалось, что древесные духи в ответ на это исполняют желания. Он всегда считал это суеверием, но теперь, после того как Венцель рассказал Лисе о том, что в корчму заходил Уилл, Джекоб и сам задумался, не нанести ли визит Игроку.

Значит, братец перешел границу? Интересно зачем? Может, бежал от Игрока, когда тот явился за зеркалом в кабинет отца? И где в таком случае Клара? Стоило Джекобу только мысленно произнести ее имя, перед внутренним взором вставал оборотень на ступенях музея.

Лиса обещала разузнать, куда подался Уилл, после того как ушел из корчмы, а Джекоб решил переговорить с Ханутой. Кто знает, может, в бездонной копилке анекдотов старого пройдохи отыщется парочка историй об ольховых эльфах или деткоежках, которые с ними разговаривают.

Девочка, помогавшая Венцелю в корчме, выстирала его одежду. Но Джекоб уронил все на пол, когда из чистой выглаженной рубахи выпал прямоугольный кусочек картона, исписанный хорошо знакомым ему почерком.

В первый момент он хотел выбросить визитку в окно, но зеленые строчки будто притягивали взгляд.

Страшно иметь в противниках того, кто читает в сердце желания, прежде чем ты сам успеваешь их осознать. Джекоб протянул было руку, чтобы выбросить визитку в окно, но передумал и сунул в карман. Возможно, Игрок предусмотрел и это.

Ханута задыхался всю ночь, но, подойдя к дверям его каморки, Джекоб услышал не кашель, а гомерический хохот. Старый охотник был не один. Сильвен смутился под взглядом Джекоба, как застигнутый с поличным школяр. Он сидел в чудодейственном кресле, которое, по словам того, кто продал его Хануте, обладало способностью прогонять похмелье. На полу между Ханутой и Сильвеном стояла почти пустая бутылка травяной настойки, и Джекобу ничего не стоило догадаться, куда девалась большая часть ее содержимого.

– Ну, хватит. – Джекоб шагнул к Сильвену и перехватил стакан, который тот протягивал старому охотнику. – Ханута не пьет вот уже несколько лет. Он рассказывал тебе, как потерял руку?

– Ты имеешь в виду свою версию или мою? – Ханута вырвал стакан у Джекоба и наполнил его до краев. – Сжалься над Сильвеном, он столько пережил. Я тут вспоминал, как добывал волшебную лампу и как меня тогда покусали блохи. Это было еще до тебя… Веришь – вся кожа в дырках, как кора, изъеденная древоточцами.

Ханута рассмеялся и тут же зашелся в кашле. Но настойку все же выпил.

– Ведьма приходит каждый день, – пробормотал он. – Каждый чертов день… – Он вдруг повернулся к Джекобу. – Ну и как, по-твоему, это называется? Когда ты собираешься рассказать мне о зеркале – когда я буду лежать в гробу, как Белоснежка?

Сильвен попытался изобразить невинность, но рожа у него для этого была самая неподходящая.

– Надо было оставить тебя с эльфом, чтобы показал тебе всех своих големов, – набросился на него Джекоб. – Кому ты еще проболтался?

Но Ханута не дал своему новому другу ответить.

– «Я родом из Альбиона…» – передразнил он. – А я ведь давно заметил, что у тебя странный акцент. Ты всегда был лучшим лжецом, чем я, вот как это называется. Изворотливым, как болотный гном. Я выложил тебе все, что знал, а ты утаил от меня целый мир. Вот она, твоя благодарность!

Сильвен взглянул на Джекоба с упреком, словно давно ждал от него каких-то объяснений. Но что Джекоб мог на это ответить? Что в этом мире напрочь забывает о том? Что по ту сторону зеркала Ханута был бы всего лишь жалким калекой, пусть и с богатой фантазией? Или ему следовало бы позаботиться о том, чтобы на Пятой авеню каждый случайный прохожий знал о дупляках и людоедах? С правдой жить непросто.

– Ну? – прервал его размышления Ханута. – Я жду.

– Тебе бы там не понравилось, – сказал Джекоб и сам понял, как жалко это прозвучало.

Ханута посмотрел на него как на предателя.

– А это уж решать мне, черт тебя подери. Или как?

Старый разбойник так разобиделся, что на вопрос Джекоба, приходилось ли ему встречаться с ольховыми эльфами, раздраженно махнул рукой. Это все детские сказки, пережитки темного прошлого. Суеверие, рассчитанное на выживших из ума старух, что увешивают деревья монетами и серебряными ложками. Из Сильвена тоже ничего не удалось вытянуть, кроме того, о чем он уже рассказывал на зеркальном складе. Поэтому Джекоб решил оставить приятелей в покое, по крайней мере, пока не протрезвеют.

• Предыдущая
• 22/77
• Следующая