Предназначение (СИ) - Ярославцев Николай - Страница 78

• Предыдущая
• 78/122
• Следующая

Заморгал глазами, чтобы прогнать сон или наваждение. Чудище исчезло. И сон тяжелый и черный навалился на него. Беспросветный, такой, в котором не видно не зги. Даже не навалился, обрушился обломком скалы, сминая и ломая его.  Радогор явственно слышал, как трещат и ломаются его кости, как кровь из порваных жил заполняет его тело, а сердце бъется неистово и гулко, пытаясь выпрыгнуть наружу. Вот и дышать уже не чем. И не скала, зеленая мутная и вонючая жижа заливает его. Льется в рот, в уши, разъедает глаза. Воздуха не хватает. И не закричать. Стоит открыть рот, как эта мутная жижа … нет, не жижа, трясина бездомная и черная утягивает его.

А где – то – там, на головой, по другую сторону воды мечется Лада. И берегиня. Ищут, суетятся, кричат. Надо бы и самому крикнуть, что здесь он, рядом. Только руку протянуть. Захлебнулся гнилой жижей, подавился тиной. И заколотил, теряя сознание, руками и ногами, пытаясь вырваться из безжалостного плена черной дрягвы.

-Радо! Радо! – Из далека доносится голос княжны. – Очнись.

Но почему она так далеко, когда следом, за его спиной должна идти? И кикимора?

Тело содрогнулось и взорвалось от боли, словно кто – то трехлезвийным копьем ему в грудь поцелил, под самое сердце, а потом и провернул для верности.  Ему же и одного бы удара хватило. И крепче его люди после такого удара долго не живу.

Боль крути руки, с хрустом ломает суставы, выламывает ноги из того, в  чем они держатся. И Радогор слышит, как с треском рвутся сухожилия. Голова заламывается а сторону и назад, ломая шейные позвонки.

-Радо! Да очнись же ты.

Маленькие руки пробили не проницаемую толщи трясины  тянут, тащат его на верх. Но дрягва не хочет ее отпускать Повисла на теле, а рядом шерстистое чудище приплясывает и хохочет, показывая желтые  гнилые зубу.

Но куда же ее, почти детским,  рукам совладать с дрягвой?

-Радо!

Боль прорезала его тело от головы до пят. Сердце сжалось в тугой ком и сразу же помутилось, и без того не ясное, сознание.. Стиснул зубы и по вершку, по пяди, колотя ногами, пополз, выбираясь, на верх, на мертво зажав в своих руках ее ладони.

Боль неохотно начала покидать тело.

С усилием заставил себя открыть  глаза.

Ни дрягвы, ни трясины!

Копна, застеленная холстиной, и он сам под копной. А над ним Копытиха ругается самыми черными словами. Да такими, которые не каждый мужик выговорит. А за ней берегиня без умолку трещит, а о чем, не разобрать. От волнения на старый, давно забытый язык сбилась. Между ними Влада пытается пробиться к нему, руки тянет. Но разве Копытиху оттолкнешь? Стоит незыблемо, как тот, неохватный столб с вырезанным ликом на подходе к избе.

-Наготу прикрой! – Прикрикнула на нее ведунья. – Хватит голой задницей светить

-И другим, чем не попадя! – Присовокупила кикимора.

А над головой вран кружит и кричит диким голосом.

Влада наскоро замоталась в холстину и только тут до нее дошло, что и Радогор светит тоже тем же местом. Но только с другой стороны. Сорвала с себя холстину, сама скрылась за копной.

-Говори, зачем орал? Зачем лес переполошил? – Сурово спросила Копытиха, убедившись, что Радогор способен ее понимать. И коснулась рукой его головы. – Огневицы, как бы, нет. И за столом не переел.

-Погоди, матушка. Дай в себя прийти. – Попросил ее Радогор, закутываясь в холстину. – И портки надерну. Отвернитесь.

-Нашел, чем напугать! – Кикиморой овладело нетерпение.  – Мы за свою жизнь  и не такое чудо видели.

-Говори, да не заговаривайся, подруга. – Одернула ее бабка и скосила на нее недовольный взгляд. – Где это ты успела насмотреться?

Ответа ждать не стала, а снова склонилась к Радогору.

-Он приходил?

-Он! И не спится ему! По ночам таскается. – Хмуро ответил он, поправляя сбившуюся холстину. – Сам не спит и людям не дает.

-Так, какого же ты лешего… Копытиха вывалила на него новый поток замысловатых ругательств. – Почему оберегом себя не огородил? Почему чертой не закрылся? О себе не думал, так о девке хоть бы вспомнил.

-Лада ему не нужна. – Все так же хмуро оправдывался Радогор. -  Я ему нужен. А оберег не выставил, за вас тревожился.  Хоть и видел он меня, но где, не знал. А с оберегом бы враз догадался.

Заметил, плохо скрытый испуг княжны, по тому, как она вжалась в копну, и успокил.

-Не бойся, Ладушка. Не сам он приходил. Знаю я это колдовство. Связал травянную куклу и принялся на меня колдовать. То руками мнет, то камнем колотит или иглой колет.  А боль мне передается.  А потом и в болоте ее топить принялся. Может, так и утопил бы, если бы ты не проснулась.

-Так нет же болота?

-И не надо. Куклу утопит. Она захлебнется и я умру.

Копытиха слушала его внимательно, кивая головой каждому слову. Не перебивала его и берегиня, хотя по ее глазам было видно, что так и подмывало ее вставить и свое слово. Ну, если не слово, так словцо. И если не очень умное, так крепкое.  Или, во всяком случае, крепкое. И не слабее, чем у Копытихи.

-Зря не утопил его старый Гордич! – Наконец, выдохнула она. И для ясности добавила еще несколько таких слов, от которых даже у Радогора зубы заныли, а кикимора задохнулась от восторга и нескрываемой зависти. – А ты, Радогогр, заслонись оберегом. И за меня не страшись. Если не к утру, так к полудню все равно прознает. Где ты схоронился. А как надумает еще раза заползти в твой сон, так и махни ему кулаком по мохнатой роже. Сон, не сон, а кулак, он и есть кулак.

-Врасплох застиг.

-А ты думал, что ждать будет, когда сам к нему явишься на хлеб – соль? Обрыбился. Подлости необыкновенной мой соседушка. – Кикимора умудрилась таки влезть между ними. – Это надо же было умудриться так, чтобы межу передвинуть?

Пошли спать, подруга. – Копытиха поторопилась перебить ее, чтобы в который уж раз не выслушивать все ее обиды. И потянула за подол. – Светать уж начинает, а у меня сна не в одном глазу.

И напомнила Радогору.

-С оберегом не мешкай. Заслонись. Хоть под утро уснешь. А нет, так я попытаюсь заслонить вас. Но силы ему всей не показывай, чтобы не встревожить его прежде времени.

-Завтра выйдем! – Решил он, забираясь на копну и придерживая холстину руками. – Проторил тропу, теперь и оберегом его не удержать.

Приподнял холстину, чтобы могла влезть княжна и та, свекнув голым телом, ловко скользнула под нее.

-Но зайдем к нему с другой стороны.

Кикимора скрипнула расщепом, прикидывая мысленным взглядом дорогу.

-Вдвое, как не втрое, дорога выйдет… И самыми не пролазными топями придется идти, Радогор.

-Прямой путь,  не всегда самый короткий. – Согласилась с Радогором Копытиха.

-Я так испугалась, Радо, такого страха натерпелась, когда ты начал биться и корчиться весь. И руками, и ногами… и сюда, и сюда! – Заговорила Влада, и зажала его руку в своих, чтобы показать, куда угодили его удары.   – И сюда тоже. На утро с синюхами выйду. Подуй… Или рукой поводи. А еще лучше и подуй, и рукой поводи.

Привстала, чтобы Радогор лучше увидел места предполагаемых синюх.

-Увидел? – И убедившись, что Радогор верно разобрался с ее синюхами, продолжила.

-А я, как закричу. – «Радо, Радо!» И ну, тебя трясти. А тебя ворочает и ворочает. Только треск стоит. Дуй, Радо, не останавливайся, чтобы синюх не было.

От пережитого страха остановиться не может. Говорит без умолку, рта не закрывает.

-И тут погляди. Тоже больно. Как соскочу с копны…

Приподнялась на локте, с блаженным видом, следя за его рукой. И пальчиком указала.

-Тут тоже подуй, чтобы синюхи не было. Ой, Радо, как же мне страшно был!Даже мороз по коже.

-Это потому, что прыгнула с копны в чем мать родила. – Подсказал он, посмеиваясь

Влада уже разомлела под теплом его рук и пропустила его смелое замечание мимо ушей. И сквозь сон пробормотала.

-Живого места нет на теле. Вся в синюхах буду. Долго гладить и дуть будешь.

А к Радогору сон не шел. Мало того, бежал из глаз на всех четырех копытах. Лежал с открытыми глазами, глядя на небо с затухающими звездами. На темные дремлющие облака, изредка заползающие на рогатый блеклый месяц. И старался припомнить все видения, с которыми столкнулся этой ночью. Но усталость сломила и его. Задремал, чувствуя, как в мозгу словно бы осторожная мышь скребется. Где – то у самой дальней стенки, стараясь прогрызть угол. Куснет раз – другой и затихнет, замрет, прислушиваясь, нет ли где кота. И снова зубками…

• Предыдущая
• 78/122
• Следующая