Ярость жертвы - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/66
• Следующая

Кривая улыбка, загадочный блеск золотой фиксы.

— Мое дело предупредить. Ключица и ребра срастутся, если не будете их перегружать. С головой серьезнее.

— Не поверите, сколько раз я это слышал со школьных лет.

В сердцах она воскликнула:

— Не представляю, какие могут быть дела, из-за которых стоит рисковать здоровьем!

На это я не стал даже отвечать.

— Что ж, спасибо за заботу, Тамара Даниловна. Предложение об ужине остается в силе. Через месячишко обязательно загляну…

Фикса теперь сияла без перерыва, но для меня наступила щекотливая минута: я хотел дать ей немного денег (Зураб вчера привез вместе с одеждой все мои сбережения), но боялся: не обижу ли? Смущенно протянул конвертик с двадцатью долларами. Тамара Даниловна приняла это как должное. Все-таки как чудесно упростил отношения демократический век. Принцип «ты мне — я тебе», о котором прежде мог только мечтать какой-нибудь махинатор, наконец-то стал нормой человеческих отношений. Тамара Даниловна спрятала конвертик, взамен дав мне две упаковки ноотропила.,

— Попринимайте, вдруг поможет!

Я проводил ее до ординаторской и возле двери поцеловал в шершавую щеку. Это сердечное движение она приняла так же равнодушно, как конвертик.

— На перевязку послезавтра, — сказала на прощание.

— Непременно, — ответил я.

Собраться мне помогли Кеша Самойлов и подполковник. Артамонов понимал, почему я так поспешно убегаю. Сунул обещанный телефон:

— Понадобится, звони. Я предупрежу ребят. А это мой домашний. Выпишусь через неделю.

— Ничего, Юра, еще погуляем на воле.

— Ничуть не сомневаюсь. Только поберегись немного.

Кеша мне завидовал:

— Я бы тоже хоть сейчас слинял, да одежи нету. Как только тварь появится… В этой богадельне от скуки сдохнешь. Пусть сами жрут перловку на тосоле.

— Не гневи Бога, они тебя с того света вытащили.

— А я их просил?

Петр Петрович наблюдал за сборами с укоризненной гримасой. Не ожидал от меня такой прыти.

— По-моему, вы торопитесь, Саша. Полежали, отдохнули бы недельку. Никто же не гонит. Я вам парочку статеек любопытных приготовил. Могли бы обсудить.

Забавно, но эту светлую палату и этих людей, с которыми не провел и четырех суток, я покидал с такой неохотой, будто прощался с родными…

Катю увидел, едва выйдя из отделения. Она сидела на скамеечке напротив входа, облокотившись на ту же спортивную сумку, похоже, заново набитую провизией. Одета была по-дорожному: джинсы, куртка с широкими обшлагами. Поднялась и бросилась мне на шею, чуть не свалила с ног.

— Ты все же сообразуйся, — проворчал я, ощутив боль сразу в нескольких местах. — Упаду — не встану.

Прижалась — сияющий взгляд, родной запах. Откуда она взялась — вот в чем вопрос.

— Соскучилась — жуть! — прошептала.

Добрели до машины. Я шел налегке, но при каждом шаге поскрипывал грудной клеткой, словно бронежилетом. Новое пикантное ощущение. Катя бережно поддерживала меня под локоток, вся искрилась переизбытком энергии. Но это понятно — молодая и три дня уже не били. Погода тоже соответствовала хорошему настроению: с тихим солнышком, с утешным мерцанием зелени.

Втиснувшись на сиденье, я первым делом закурил. Катя запихнула сумку на заднее сиденье.

— Что у тебя там? Пироги и борщ?

— Нет. Тряпки всякие.

Она не спрашивала, куда мы собираемся ехать, ей это было безразлично.

— Родителям что сказала?

— В дом отдыха дали горящую путевку. Здорово?

— Они кто у тебя?

— А что?

— Ничего. Надо же мне хоть что-то знать про тебя.

Тут она произнесла одну из тех фраз, которые меня завораживали:

— Сашенька, но ведь все, что надо, ты про меня давно знаешь.

Возразить было нечего: все, что надо, я знал про нее задолго до нашего знакомства, но это как раз и тревожило. Я не слишком большой поклонник эзотерических учений.

Не спеша я вырулил на Ленинский проспект. Ничего страшного. Машина слушалась и руки не дрожали. Главное, не крутнуть резко шеей.

— Ну как? — спросила Катя.

— Нормально. Ты вот что, девушка. Мы с тобой теперь как бы на нелегальном положении. Поэтому надо усвоить некоторые приемы конспирации. Как заметишь что-нибудь подозрительное, сразу говори мне.

— Я уже заметила.

От неожиданности я сбросил газ.

— Что?

— Мы уже проехали. Собачки поженились прямо возле телефонной будки. Разве не подозрительно?

— Почему же ты не сказала? Я бы остановился.

— Сашенька, со мной что-то странное происходит. Только не смейся, ладно?

— Что такое?

— Кажется, я счастлива.

Я недоверчиво хмыкнул:

— Расскажи подробнее.

— Мне все время хочется тебя потрогать.

— Еще что?

— Ну, я не спала всю ночь и, наверное, теперь вообще никогда не усну. И потом, я же понимаю, мы попали в ужасную переделку, но мне ни капельки не страшно.

— Это все?

— Если ты прогонишь меня, я умру.

Я взглянул на часы. В принципе у нас еще было время, чтобы выпить где-нибудь по чашечке кофе. Но не хотелось лишний раз вылезать из машины.

— Ты права, — сказал я, — это именно счастье. Оно всегда граничит с идиотизмом. Но не горюй, это ненадолго.

К Чистым прудам подъехал около половины двенадцатого, машину загнал в знакомый издательский двор. Поставил так, чтобы была видна трамвайная остановка и вход в скверик.

— Молиться умеешь? — спросил я.

— Да, конечно, — Катя серьезно кивнула.

— Это хорошо. Сиди в машине и молись. Церковь вон в той стороне.

На ее лице отразился внезапный испуг.

— А ты куда?

— У меня свидание с одним человеком. От него, возможно, зависит наше будущее.

— Я пойду с тобой.

— Нив коем случае. Он напугается и убежит.

— Саша! Умоляю!

Как волшебно менялось ее лицо!

— Не строй из себя нервную дамочку. Вот тебе второе правило конспирации. Абсолютная дисциплина. Приказ старшего по званию не обсуждается. Или забирай свою сумку и катись домой. Цирк мне тут не устраивай. «Умоляю!»

— И сколько же мне тут сидеть?

— Сколько надо, столько и просидишь.

Строгий тон на нее подействовал.

— Сашенька, не сердись, но я подумала, вдруг пригожусь. Ты же еще, в общем-то, хворый.

Я поцеловал ее в губы, во влажно заблестевшие глаза, но немного увлекся. Минут десять еще ушло на объятия, всхлипывания и уверения.

Когда дошкандыбал до места, Гречанинов был уже там. Сидел на скамеечке и читал «Известия». По матово-грязной поверхности пруда скользили два лебедя, белый и черный. То, что они до сих пор уцелели, было невероятно. Лет десять назад, когда я был тут последний раз, они точно так же склонялись друг к дружке длинными шеями, жалуясь на горькую судьбу. Это было хорошее предзнаменование.

Я со скрипом опустился рядом с Гречаниновым, и он заговорил так, будто мы вчера расстались:

— Видишь, пишут, фермер спасет Россию. Остроумно, не правда ли? Если еще учесть, что спасать ее, бедняжку, надо как раз от тех, кто это пишет. Ты что, Саша, какой-то вроде немного утомленный солнцем?

Виски поседели, а так — никаких перемен. Обманчиво грузный, с чистым сухим лицом, загорелый, с ясными, внимательными глазами. Даже если откажет в помощи, все равно хорошо, что он есть, спокойнее как-то на душе. Но он не откажет. Спросил уже чуть нетерпеливее:

— Ну что же, рассказывай, дружок. Кто тебя так уделал?

— История довольно долгая.

— Ничего, время есть.

Уложился я минут в пятнадцать. Лишних подробностей избегал, но старался не упустить ничего существенного. По мере того как рассказывал, Григорий Донатович все больше хмурился, а когда я дошел до появления бритоголового бандита в больнице, кажется, вообще заскучал и даже подавил легкий зевок, чему я удивился.

— Вам неинтересно?

Он подождал, пока две молодые мамаши, весело щебеча, прокатят мимо нас свои коляски.

— Напротив, очень интересно. Характерные штрихи социальной деградации… Но позволь задать один вопрос. Почему ты обратился именно ко мне?

• Предыдущая
• 22/66
• Следующая