Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен - Страница 104
- Предыдущая
- 104/126
- Следующая
Но даже лучшие из книг не могли долго противостоять разъедающей скуке, которая уже охватила всех и отчетливо отразилась в дневниках и письмах каждого. В дневнике Алексея, пока имеющем поверхностный характер, не содержится ничего, кроме повторяющихся жалоб: «Сегодня прошло так же, как вчера… Скучно»[1351]. Даже Александра не могла написать ничего, кроме как: «Я провела день, как обычно… Все было так же, как вчера». Николай вторил ей: «День прошел, как всегда… День прошел, как обычно»[1352]. 25 августа он отметил, что «прогулки в саду становятся невероятно утомительными; здесь ощущение, что мы находимся взаперти, гораздо сильнее, чем когда-либо в Царском Селе»[1353]. Чтобы занять себя чем-нибудь, он выкопал (и Алексей ему помогал) в саду пруд для уток и гусей, которых им принесли. Кроме того, Николай также построил на крыше теплицы деревянный настил, где они с детьми могли сидеть, греться на солнце и смотреть на мир внизу. Когда они появлялись там или на балконе, это вызывало живой интерес местных жителей, особенно когда они видели девушек. «Волосы у них был пострижены, как у мальчиков… Мы думали, что так было модно в Петрограде, – вспоминал один из местных. – Позже мы узнали, что они были больны… Они все равно были очень симпатичные, очень опрятные»[1354].
В пятницу 8 сентября, в полдень – это был престольный праздник Рождества Богородицы, – семье разрешили пойти на службу в соседний храм Благовещения. Они пошли туда пешком через сквер, Александру везли в кресле-каталке. В сквере вокруг никого не было, но, выйдя из церкви, семья, к своему смущению, увидела ожидавшую их толпу. Оказывается, «в Тобольске император был еще императором»[1355]. «Это было очень неприятно», – записала Александра, но она была «благодарна, что побывала в настоящем храме впервые за шесть месяцев»[1356].
Панкратов заметил, сколько удовольствия доставило им это небольшое послабление:
«Когда Николай II и дети шли через сквер, они глядели по сторонам туда-сюда, говорили на французском[1357] о погоде, о саде, как будто они никогда не видели его раньше, хотя сад был расположен прямо напротив их балкона и они могли хорошо видеть его каждый день. Но одно дело – видеть нечто издалека, как бы из-за решетки, и совсем другое – увидеть это почти на свободе. Каждое дерево, каждая веточка, и кустик, и скамейка приобрели свое неповторимое очарование… Судя по выражению их лиц и по тому, как они шли, можно сказать, что они все испытали какое-то особенное личное переживание»[1358].
По дороге через сквер постоянно вертевшаяся по сторонам и разглядывавшая все вокруг Анастасия упала. И сестры, и отец добродушно посмеялись над ее неуклюжестью. Александра никак не отреагировала на это. «Она величественно сидела в своем инвалидном кресле и ничего не сказала». Ночью она не спала, ее мучил очередной приступ невралгии и зубной боли. Вновь самое большое любопытство публики вызывали короткие волосы девушек. «Почему волосы у них пострижены, как у мальчиков?» – раздавались вопросы, когда семья проходила мимо[1359]. Однако к концу сентября их волосы уже снова отросли, хоть Анастасия и писала Кате, что «иметь короткие волосы – такое удовольствие»[1360].
14 сентября, когда они во второй раз ходили в церковь, семья пошла туда в 8 утра, чтобы избежать толпы. «Ты можешь представить, какая это была для нас радость, – писала Татьяна тете Ксении, – как ты помнишь, какая неуютная наша походная церковь в Царском Селе»[1361]. Но холодный осенний дождь, который прошел накануне, превратил близлежащие улицы в непролазные болота. «Если бы на дороге не проложили деревянные настилы, пройти через нее было бы невозможно», – сказала Анна Демидова[1362]. Николай теперь как можно больше времени проводил, распиливая дрова. Панкратов был поражен его колоссальной энергией. Время от времени Николай привлекал к этому Алексея, Татищева, Долгорукова и даже Пьера Жильяра, на которого было неуютно смотреть (он выглядел здесь неуместно в своей фетровой шляпе и с воротником-стоечкой), но сам Николай был выносливее их всех. Панкратов передал местным властям, что бывший царь любит пилить дрова, в ответ они отправили ему огромный штабель березовых бревен для распиливания[1363]. Вся семья рассчитывала, что с хорошей погодой еще повезет. «Так хорошо, сидим много в садике или на дворе перед домом, – рассказывала Татьяна своей тете Ксении. – Ужасно приятно, что у нас есть балкон, на котором солнце греет с утра до вечера, весело там сидеть и смотреть на улицу, как все ходят и ездят. Единственное наше развлечение… устроил играть в городки перед домом, а мы играем вроде тенниса, но он, конечно, без сетки, а просто ради практики. Потом ходим взад и вперед, чтобы не забыть, как ходить. В длину 120 шагов, гораздо короче, чем наша палуба [на «Штандарте»]»[1364].
Татьяна подсчитала, что обойти весь огород можно было за каких-то три минуты, но там хотя бы была скотина, за которой нужно было ухаживать, – пять свиней, размещавшихся в бывших конюшнях. Всем им, без сомнения, предстояло быть съеденными зимой[1365].
В начале октября доставили долгожданный груз из Царского Села: ковры, шторы и жалюзи, как раз вовремя перед приближающейся зимой. А вино, привезенное из императорских подвалов, было конфисковано охранниками и вылито в Иртыш[1366]. Но еще более желанным, чем получение этих вещей, стал приезд Сиднея Гиббса, который прибыл 5 октября на пароходе из Тюмени одним из последних рейсов перед тем, как по скованной льдом реке прекратилась навигация. Вместе с Гиббсом приехала и новая учительница для детей, Клавдия Битнер. Гиббс привез открытки и подарки от Анны Вырубовой, которая в то время была в тюрьме. Среди прочего там были и ее любимые духи, которые, как сказала Мария, напомнили им всем о ней. Она написала Анне, как они по ней скучают: «Ужасно грустно, что мы не видимся, но, дай Бог, мы встретимся снова, и какая же это будет радость»[1367].
Прошло совсем немного времени, и Сидней Гиббс вновь столкнулся с вредностью и невнимательностью Анастасии на занятиях. В какой-то момент он даже потерял самообладание и велел ей «заткнуться». На следующем занятии, сдавая ему свое домашнее задание, она подала тетрадь, подписанную по-новому: «А. Романова (Заткнись!)»[1368]. Клавдия Битнер тоже считала, что Анастасия – сущее испытание. На уроках она была ленива и часто плохо вела себя[1369]. Раньше Клавдия преподавала в Мариинской женской гимназии в Царском Селе, а во время войны стала медсестрой в одном из госпиталей. Там она познакомилась с Кобылинским, которого ранило на фронте. Между ними возник роман, и когда его отправили с царской семьей в Тобольск, Кобылинский ухитрился получить для Клавдии место преподавателя русского языка, литературы и математики для Марии, Анастасии и Алексея.
1351
Brewster. Указ. соч., p. 53.
1352
См., например, «Дневники» II, с. 45, 46, 52, 54, 55. Относительно Николая см. там же, например, с. 54–55.
1353
Там же, с. 47.
1354
Radzinsky, Указ. соч., p. 195.
1355
Buxhoeveden. Life and Tragedy, p. 313 (Буксгевден С. К., «Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России. Воспоминания фрейлины в трех книгах»).
1356
«Дневники» II, с. 72. См. также описание Татьяны в ее письме Ксении, приведено в издании: Непеин И., Указ. соч., с. 147–148.
1357
Без сомнения, для того, чтобы охранники не понимали, о чем они говорят.
1358
Панкратов, приведено в издании: «Дневники» II, с. 73.
1359
Панкратов, приведено в издании: Fall, p. 265.
1360
Анастасия, письмо Кате № 14 от 20 сентября, ЕЭЗ.
1361
«Дневники» II, с. 80.
1362
«Из дневника А. С. Демидовой», в издании: Ковалевская О. Т., Указ. соч., с. 670.
1363
«Дневники» II, с. 87; Fall, p. 265–266.
1364
Приведено в издании: «Дневники» II, с. 86.
1365
Приведено в издании: «Дневники» II, с. 106.
1366
«Дневники» II, с. 88.
1367
Vyrubova. «Memories», p. 325.
1368
Trewin. Указ. соч., p. 73.
1369
Росс Н. Г., «Гибель Царской семьи: Материалы следствия по делу об убийстве Царской семьи». Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987, с. 424.
- Предыдущая
- 104/126
- Следующая