Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен - Страница 107

• Предыдущая
• 107/126
• Следующая

Наконец 10 декабря семье снова разрешили бывать на литургии в церкви. «Мы всегда так радуемся, когда нас пускают в церковь, – писала Татьяна своей подруге Зинаиде Толстой, – конечно, эту церковь сравнивать нельзя с нашим собором[1405], но все-таки лучше, чем в комнате… Часто вспоминаю Царское Село и веселые концерты в лазарете; помните, как было забавно, когда раненые плясали [лезгинку]; также вспоминаем прогулки в Павловск и ваш маленький экипаж, утренние проезды мимо вашего дома. Как все это, кажется, давно было. Правда? Ну, мне пора кончать»[1406].

Хотя у всех девушек появились пятна на лице от обморожения из-за сильных холодов, им пришлось многое сделать в преддверии Рождества, помогая своей матери готовить подарки для окружения и даже для охранников. Александра вязала шерстяные жилеты и рисовала открытки и закладки для книг. Они с девушками использовали всякий драгоценный последний клочок материала и шерсти, чтобы у каждого был подарок на Рождество. «Они все были искусными рукодельницами, – вспоминала Иза Буксгевден, – и ухитрялись делать красивейшие вещи из грубого, домотканого деревенского полотна»[1407]. «Я вяжу носки для маленького, – написала Александра Анне 15 декабря. – Он просил связать ему, поскольку его все в дырках. Мои теплые и толстые, как те, которые я отдала раненым, помнишь? Я делаю теперь все. У отца брюки порвались, и я их заштопала, у девочек нижнее белье все в лохмотьях. Ужасно, не так ли? Я стала почти седой. Анастасия сейчас очень толстая, как Мари была когда-то, полная и толстая в талии, с короткими ногами. Я надеюсь, что она перерастет. Ольга и Татьяна обе худые, но у них волосы растут красиво, так что они могут ходить без косынок»[1408].

Продовольственное снабжение в Тобольске было значительно лучше, чем в Петрограде, и Александра отправила Анне ценные посылки с мукой, сахаром, макаронами и колбасой, а еще шарф и чулки ручной вязки. В свою очередь, Анна послала ей духи и синий шелковый пиджак, а для детей – пастилки[1409]. Александра сожалела, что в отличие от мужа не сохранила свои старые дневники и письма, которые сейчас можно было бы перечитывать. «Я не то, что вы, – написала она Анне. – Я сожгла все. Все прошлое – сон. Остаются лишь слезы и благодарные воспоминания. Одно за другим все земное ускользает, дома и имущество разрушаются, друзья исчезают. Живешь лишь этим днем. Но Бог во всем, и природа никогда не изменяется. Я вижу вокруг себя церкви (и страстно хочу идти к ним) и холмы, прекрасный мир»[1410].

Ей стало легче на душе, когда 19 декабря Иза Буксгевден приехала, наконец, в Тобольск со своей попутчицей-шотландкой мисс Матер. Однако, к их большому разочарованию, солдаты 2-го полка, охранявшие царскую семью, не позволили приехавшим поселиться в губернаторском доме. Пришлось им согласиться на корниловский и утешать себя возможностью издали увидеть кого-нибудь из семьи Романовых[1411]. Когда девушки впервые увидели ее, «они начали дико жестикулировать… В один миг все четыре великие княжны были у окна, размахивая руками, а в это время младшая прыгала от возбуждения»[1412]. Они все были ужасно расстроены, что Изе не разрешили быть вместе с ними даже на Рождество. Через три недели ей велели подыскать себе жилье в городе.

«Приближается Рождество, – писала Трина Шнейдер своему коллеге ПВП в Петроград, – но в этом году оно будет особенно печальным, вдали от наших друзей и семей». Ольга тоже в ответ на размышления своей тети Ксении о недавних несчастьях изо всех сил пыталась не впадать в меланхолию:

Приготовив много рождественских подарков, девушки приложили все свои силы, чтобы украсить елку. «У нас стоит в углу елка и издает чудесный запах, совсем не такой, как в Царском, – написала Ольга Рите Хитрово. – Это какой-то особый сорт и называется «бальзамическая елка». Пахнет сильно апельсином и мандарином, и по стволу течет все время смола. Украшений нет, а только серебряный дождь и восковые свечи, конечно, церковные, т. к. других здесь нет»[1414].

Елка «пахла божественно, – писала Татьяна ПВП. – Я не помню такого сильного аромата больше нигде»[1415]. Появление в доме елки неизбежно опять наводило на мысли об отсутствующих друзьях. «На Рождество мы будем особенно много думать о прошлом, – написала Анастасия Кате. – Как же было весело… Мне хотелось бы написать и рассказать тебе о многом, но так печально, что все это просматривается!»[1416]

В полдень на Рождество все собрались на литургию наверху в зале, а после обеда украшали елку и раскладывали подарки. Семья также украсила елку для двадцати охранников и в 4:30 вручила им свои подарки и угощения. Александра вручила каждому солдату Евангелие и закладку ручной работы. Не забыла она, конечно, и Изу: отправила ей в подарок в корниловский дом «крошечную елку и несколько скатертей и подушек, вышитых ею и дочерьми, а император добавил от себя вазу со своей монограммой»[1417].

Окруженная теми, кто остался им верен в эти последние трудные девять месяцев, семья Романовых пела с большим воодушевлением – и надеждой. Пьер Жильяр в то Рождество почувствовал особую «безмятежную близость», как будто они все и вправду были «одной большой семьей».^[[1419]^]

В Рождество семья по снегу пошла в церковь к ранней утренней службе перед иконой Божией Матери, которую привезли специально из Абалатского монастыря в 17 милях (27 км) от Тобольска. Во время службы отец Алексей Васильев, провозглашая «Многая лета» – молитву о продлении дней императорской семьи, – не смог опустить царские титулы. Солдаты охраны, которые услышали это, пожаловались Панкратову. В результате семье совсем запретили посещение любых служб в церкви[1420]. Это было большое разочарование в завершение рождественских празднований и под конец года. Выпив по стакану чая рано вечером 31 декабря, «[мы] разошлись до наступления Нового года», – отметил Николай в своем дневнике. Его последние мысли по окончании того года были, как и у всех: «Господи! Спаси Россию»[1421].

• Предыдущая
• 107/126
• Следующая