Пещера чудовищ(изд.1943) - Ренар Морис - Страница 9

• Предыдущая
• 9/35
• Следующая

— Может быть, что действие соленого тумана… Флери наклонился, разглядывая красный песок.

— Вот и ветер поднимается, — заметил я, Он быстро выпрямился.

— Что вы говорите?

— Я сказал, что ветер поднимается. Разве вы не слышите его шум в сосняке?

— А разве вы не видите, что туман неподвижен и, влачит, ветра нет и не может быть?

— Но вы вслушайтесь.

— Да, но этот шум… шум ветра… он идет справа…

— Ну, так что же?

— Справа сосен нет! Это не шум ветра,

— А что же тогда?

— Сейчас мы узнаем. Этот проклятый туман рассеивается.

Освещенность усиливалась с какими-то утомительными колебаниями. Становилось теплее. Проступили неясные предметы: камни, пучки травы. Присмотревшись к ним, геолог вскричал:

— Смотрите!

Но тут откуда-то из непроницаемой глубины раздался резкий вопль — хриплый, свирепый трубный клич, напоминавший мне зверинцы, цирки, зоопарки…

Бледнея, мы смотрели друг на друга расширенными от ужаса глазами, осененные одной и той же невероятной догадкой.

Испуг не помешал Флери упрямо прошептать:

— Вы ботаник — рассмотрите-ка получше эти травы! Но, охваченный инстинктом самосохранения, я сдерживал лишь судорожный порыв к бегству. Мне захотелось умчаться отсюда, бежать, бежать без оглядки. Флери удержал меня.

— Стойте на месте, ради всего святого стойте! Я не знаю точно, где мы находимся… Обрыв должен быть где-то здесь, совсем близко. Вы можете упасть. И потом, — прибавил он повелительно, — вспомните, кто вы, черт возьми! Подумайте о своем звании. Мы должны благословлять то, что с нами происходит. Мы обязаны достойно провести наблюдения! И сказать только, что все это кончится лишь докладом в той или иной секции института!

Эта нотация вернула мне хладнокровие.

— Согласен, — сказал я. — Но согласитесь и вы, что можно же потерять рассудок, увидев посреди Шампани тропические травы и услышав…

— Погодите! — прервал он, протянув руку в направлении предполагаемого обрыва. — Вот что вы считаете ветром!

— Оно усиливается… Это не ветер!

— Я вам не подсказывал.

— Это шум реки… или потока… большой реки…

— Внимание! Вот что-то новое, Шантерен! Дрожащий свет все усиливался. Стала различимой суживающаяся кверху качающаяся колонна, за нею еще и еще… Однако предметы не выходили из туманной дымки, а проступали карандашными набросками. Казалось, они созданы из тумана. И самый шум реки представлялся звуком, присущим туману, как присущей ему представлялась и теплая свежесть со смолистым запахом.

— Ах, Шантерен! Дерево! Там!

— Боже мои!..

Вершина колонны проступила из небытия. Это был пучок листьев. Перед нами выросла пальма. Мы видели ее в неверном, трепещущем свете, как в колеблющемся мареве. За нею возникала целая пальмовая роща, колеблемая теми же волнами.

Так пляшут отражения в воде у берега. Все, что мы видели вокруг себя, трепетало и переливалось. К тому же происходило — постоянное чередование света и тени. Я заметил, что и смолистый запах усиливается волнами, как толчками, подчинявшимися фантастическому всеобщему ритму; возрастает теплота. Все эти ритмы совпадали.

Однако по мере того как становилось светлее, они сглаживались. Местность проступала, как изображение на экране, когда его наводят на фокус при колеблющемся освещении. Любителям фотографии легче понять сравнение с изображением, появляющимся на бумаге, покачиваемой в ванночке с проявителем. С каждой секундой невероятный пейзаж становился яснее, прочнее, глубже. Круг — вернее, цилиндр — видимости достигал уже шагов двадцать в радиусе, когда Флери-Мор сделал вывод:

— Это мираж, как в пустыне. Только мираж особенный, он охватывает нас; дает не просто иллюзию оазиса над озером вдали, а иллюзию того, что мы находимся где-то в Африке или еще где-нибудь.

— Да, — поддержал я друга, — действительно, особенность его в том, что он нас окружает. К тому же он воздействует не только на зрение, но и на слух и обоняние.

— Превосходно! Это мираж, при котором мы видим, слышим и обоняем то, что находится очень далеко. от нас. В пространстве есть какая-то — хотя бы односторонняя- зрительная, слуховая и обонятельная связь между тем местом, где-мы находимся в действительности, и тем, которое проецируется на туман вокруг нас. Я знал, что красный песок… Посмотрим, Египет, не. правда ли? Нет…

— Нет, — повторил я, изумленный и взволнованный, — южнее… Я думаю… Мне кажется… Это все экваториальные растения… Но вот нопалы… баобаб… И все-таки…

— Что такое?

— Боже мой! Флери, это… этот веер на пальме, словно павлиний хвост… вон там, просвечивает в тумане… Вы узнаете его?

— О, это невозможно! Дихо… дихотом Капской области… или Мадагаскара…

Да, Флабеллярия Ламанонис! Из Капской области, с Мадагаскара — или из третичного периода!

— Третичного? Что вы говорите?!

— Присмотритесь! Взгляните на эти древовидные папоротники рядом с нею!

— Это осмондии… Цейлонские осмондии…

— Нет-нет! Это вымерший вид!

— Вы уверены?.. Ах, ну конечно! Смотрите, смотрите, это пальма… зонтичная пальма!.. А что еще? Олеандры… камфарные деревья… мирты… береза!

— Виноградные лозы! Плющ! Орешник!

— Да, покрытосеменные.

Тут шум воды усилился до такой степени, что мы круто повернулись в его сторону. Там был туман, и красный песок спускался туда отлогим склоном. Шум в а завесой утих. Брызнула пенистая волна и грациозно рассыпалась шуршащим кружевом. За нею последовала другая, шумная, как водопад. Песок увлажнился, зашипела пена, полетели брызги…

— Море! — пробормотал я. — Море, которое было здесь миллионы лет назад!

У края прибоя чернели два утеса.

— Значит, это мираж не только в пространстве, заявил в полном восторге Флери-Мор. — Это еще мираж и во времени!

— Это мираж только во времени, — возразил я. Место, где мы себя видим, — это и есть то, где мы находимся в действительности. Все дело в том, что мы сдвинулись во времени, а не в пространстве. Смотрите сами!

Туман продолжал рассеиваться. Однако все еще нависал над нами, словно облачный потолок. Вокруг ее пейзаж был виден совершенно ясно. Во всяком случае достаточно, чтобы узнать очертания Кормонвилльского холма, его выступов и долины, с излучиной которой совпадало это древнее взморье. Сомнений не Рыло: анахронический каприз природы позволял нам увидеть Марпу в ее доисторические времена. Эти дубы и клены были первыми дубами и клопами Европы; эта виноградная лоза — первым виноградом Шампани…

В этот момент тучи над нашими головами разорвал леденящий кровь крик. Мы подняли головы, но увидели только исчезающую тень, огромную и крылатую. Я не мог понять, почему этот крик так потряс меня, но знал, что никогда не забуду его. На Флери-Море лица не было. Нас обоих била дрожь. И тут мы снова услышали из тумана тот трубный клич, что недавно так встревожил нас. Он повторился несколько раз с разных сторон.

— Хоботное, не правда ли? — прошептал Флери-Мор.

— Несомненно.

— Черт! А затрагивает ли этот мираж и осязание?

Он наклонился и сорвал несколько стебельков альфы.

— Гм! — проворчал он.

— Что такое?

— Смотрите сами.

В результате я счел необходимым зарядить ружье двумя пулевыми патронами. При виде этого Флери-Мор сказал:

— Это безумие! Или мы видим сон? То, что вы сейчас сделали, — нелепость! Все это нам снится видения, вызванные туманом! Может быть, он ядовит, и мы бредим…

— Сновидений вдвоем не бывает, а такие люди, как мы с вами, не могли бы галлюцинировать одинаково и в одно и то же время. Нет, нет, Флери, такого фокуса не мог бы проделать ни один фокусник, значит, это мираж нового типа — целостный мираж во времени. Мы видим, слышим, обоняем, осязаем и чувствуем на вкус картину прошлого, как иногда в пустыне видим - и только видим! — картину того, что находится за пределами видимости.

Теперь нас угнетала тепличная жара. От нашей промокшей одежды валил обильный пар. Я снял плащ.

• Предыдущая
• 9/35
• Следующая