Солдаты - Форстчен Уильям Р. - Страница 40

• Предыдущая
• 40/86
• Следующая

«Почему так?» задался он вопросом. Его рука опустилась на грудь, ощущая тихий стук. «Теперь успокоиться, не поддаваться этому щемящему чувству, которое приходит теперь слишком часто. Эмил продолжает твердить о необходимости успокоиться. Старый Эмил, бог мой, сколько же ему лет? Должно быть значительно за семьдесят. Трудно отслеживать возраст, реальный возраст, таким образом как он считался там дома, в старом мире». Часы спокойно тикали, его мысли дрейфовали и он понимал, что сегодня сна не будет ни в одном глазу. Слишком многое лезло в голову, не о том, что будет… а скорее о том, что было когда-то.

Джурак перелопачивал доклады, внимательно вчитываясь в грубо выведенные печатные буквы на русском языке, записанные чинским телеграфистом. Все телеграфные линии к югу от Зеленых гор были перерезаны в результате нападения дирижаблей. Однако в данный момент не это беспокоило его. Проблема заключалась в дирижаблях. Вдоль всей линии фронта у Капуа, находился один единственный дирижабль. Предполагалось, что здесь есть десять кораблей, но это был неуклюжий обман, который провел его. Люди решили использовать символы, которые, как было известно, были числами на их английском языке. Наблюдателям на линии фронта дали наистрожайший приказ записывать такие символы, потом они сообщали о наблюдениях. Те же самые десять чисел продолжали появляться в течение последних семи дней, но сегодня утром, одному из его воинов, младшему командиру десятка, разрешили к нему обратиться, поскольку тот утверждал, что абсолютно убежден в том, что не было никаких десяти судов, а был лишь один корабль. При расспросе он сказал, что было одно, особое для него, судно, так как оно почти убило его во время речного сражения, и что у него была небольшая окраска вдоль нижней стороны по левому крылу, и заплатка в форме треугольника по правому крылу в размере не более чем охват рук. У всех воображаемых десяти кораблей были идентичная окраска и заплатка. С этими данными Джурак указал наблюдать за кораблем, поскольку он пролетал дважды в течение дня, и командир десятка (теперь уже командир сотни) был прав. Они приклеивали на судно различные числа. Это была старая уловка, и тот факт, что люди обратились к ней, должен означать, что все их дирижабли были где-то в другом месте. Он уже отправил самых быстрых всадников на юго-восток из ближайшего к месту обрыва гарнизона, с требованием доставить полный доклад. Новости, однако, будут старыми. Утром он думал, что у него есть ясное понимание их плана. Сейчас он в этом не был уверен.

«Такая операция не потребовала бы каждого дирижабля флота янки. Возможны несколько сценариев, пара из них в пределах человеческих познаний о войне. Несколько вне их знаний, или же они поняли, что дирижабли можно использовать не только для разведки и бомбежки?» Он почувствовал холодную дрожь от этой мысли и приказал охране вызвать Зартака.

— Ганс, пора выдвигаться, — произнес Кетсвана.

Его гигантское тело заполняло дверной проем. Первый луч наметил горизонт, до рассвета оставалось более часа. На взлетно-посадочной полосе уже прогревали двигатели, звуки от них эхом неслись в дали.

— Винсент! Живее! Поехали!

Парень крепко спал, свернувшись калачиком под пальто, в сапогах для верховой езды большего размера, он еще сильнее походил на ребенка, настоявшего на том, что будет спать в своей игровой униформе. Винсент пошевелился, затем вытянулся в струнку, запаниковав на краткий момент, пока не осознал то, где он находится. Ганс ничего не сказал, все понимая. Старые инстинкты с поля боя.

— Все в порядке? — слишком громко спросил Винсент.

— Просто пора.

— Хорошо.

Кетсвана вернулся в комнату, неся деревянный поднос, сколоченный из досок. На нем стояли две, испускающие пар, оловянные кружки, вместе с сухарями, увенчанными кусками холодной засоленной свинины. Ганс, между большими глотками обжигающего напитка, дул на оправку чашки, потом быстро поглотил холодный завтрак.

Винсент поднялся, кушая немного более медленно. Вошел Григорий Тимокин.

— Все готово, сэр, — заявил он Винсенту. — Нам лучше отправиться на фронт.

Винсент кивнул, и пошел к двери, забирая кружку чая с собой. Он остановился рядом с Гансом.

— Не буду говорить сентиментальных прощаний, Ганс.

— И я не буду.

Винсент усмехнулся. — Верно, Ганс. Увидимся через неделю.

— Увидимся, сынок. Григорий, не позволяй ему стукаться головой.

Григорий улыбнулся и протянул Гансу руку. Ганс взял ее нежно, но даже при этом Григорий искривился от боли.

— Хотелось бы идти вместе. Это еще более походило бы на поход к Эбро, — сказал он, с усилием улыбаясь.

— И одного раза было достаточно, — солгал Ганс, — Кроме того, мне нравится летать.

Винсент, подойдя к двери, остановился.

— Вы ведь оставите для меня немного славы, не так ли? — спросил он весело.

Ганс тихо засмеялся.

— И ради бога, пожалуйста, возвращайтесь.

А теперь в его голосе было заметно беспокойство. Прежде чем Ганс смог что-либо ответить, он вышел.

— Похоже, что все думают, что мы собираемся погибнуть, мой друг, — сказал Ганс Кетсване.

— Нас не убьют, мы бессмертны. Пока я с тобой, ты в безопасности.

Закончив пить чай, Ганс оставил кружку в хижине и вышел наружу, чтобы облегчиться, затем отправился к месту стоянки воздушных кораблей. Все больше и больше моторов проворачивались и прогревались. В грузовые отделения залезали команды, и Кетсвана упомянул, что те девять человек, которые летели с ним из Суздаля, категорически отказались туда вернуться. Добровольцы из наземных бригад заменили их.

Все вокруг них суматошно бегали. Они миновали несколько «Шмелей», увеличивающих обороты своих двигателей, бригадир орал ругательства на русском. Мимо прогремел фургон, снова пахнув керосином. Тысяча человек работала в посадочных командах, большинство из них втиснули в обслуживание, при этом дав всего несколько дней на тренировку.

«Это какое-то чудо», осознал Ганс, «что все это место не взорвалось из-за какого-нибудь проклятого идиота, тайком пронесшего коробок спичек, чтобы покурить, или из-за случайного ружейного выстрела».

Они миновали «Орла», десятка чинов собралась перед ним, сидя на корточках вокруг ведра с парящей овсяной кашей, и ведерком чая меньшего размера. Они даже не обратили внимания на проходящего рядом командира, и продолжили щебетать своими однообразными голосами. Мимо пронеслась посадочная команда, несущая мотки веревок, а следом несколько молодых парнишек, огибая Ганса, тащили кожаные бурдюки, заполненные водой, которые затем погрузят на судна.

— Здесь не будет оплаты за работу, — сказал Ганс. — Часть меня считала, что Варинна сошла с ума, думая, что все это может быть выполнено, но здесь так и происходит. Люди, оборудование, топливо, пища, боеприпасы, все это собралось вместе в одной точке.

— Они знают, что или так, или поражение, — ответил Кетсвана.

— Мы также знаем, что это нечто особенное, новая вещь, нечто, что мы будем помнить всегда.

В темноте было трудно разобраться в мешанине кораблей, и, наконец, они были вынуждены схватить одного из механиков, чтобы тот провел их к дирижаблю Джека. Когда они приблизились к воздушному судну, Ганс обрадовался, увидев, что еженедельнику Гейтса нашли правильное применение, достаточным количеством найденных копий обклеили передок и боковые стороны грузового отделения, чтобы заслониться от ветра.

Кетсвана направился к пассажирской корзине под кораблем Джека.

— Я думал, ты будешь на номере тридцать-девять, — заметил Джек.

— Мне не нравится пилот.

— Предположим, что-то произойдет со мной, — вставил Ганс. — Ты должен принять командование, помнишь?

Кетсвана рассмеялся.

— А если предположить, что на другом судне со мной что-то случится. В каком положении окажешься ты? Нет, я остаюсь с тобой, мой друг.

Ганс хотел поспорить, но он увидел Джека, стоящего рядом с веревочной лестницей к переднему отделению, сложившего руки и скалящего зубы.

• Предыдущая
• 40/86
• Следующая