Сигнал сбора - Форстчен Уильям Р. - Страница 23
- Предыдущая
- 23/101
- Следующая
С корабля было снято все, что только можно. В трюме находились тонны припасов, предназначавшихся для кампании в Северной Каролине, и, ознакомившись с декларацией судового груза, Эндрю испытал чувство облегчения.
Там была еда, которой им хватит на шесть месяцев, полмиллиона патронов для ружей и две тысячи зарядов для пушек. Кроме этого, корабль вез тысячи ярдов веревки, сотни комплектов обмундирования вместе с сапогами, лампы, керосин, палатки, лопаты, кирки, топоры, лекарства, включая эфир, а также пожитки шестисот мужчин и одной женщины.
Когда все это снесли на сушу, они протянули на берег канаты, судно было опрокинуто, и огромная дыра в носовой части корабля заделана.
Затем им предстояла самая трудная задача: снова заставить судно плавать. В глубокую воду были заброшены якоря на прочных канатах. Сначала они пытались снять корабль с мели при помощи тросов, соединенных с кабестаном, но судно не пошевелилось, даже когда за конец каната взялось шестьдесят человек.
В итоге это вылилось в грандиозную инженерную задачу, с блеском решенную Тобиасом. Сначала в сотне ярдов от корабля были забиты сваи. После этого на прочном основании на берегу был установлен огромный кабестан.
В назначенный день у моря выстроился почти весь полк. С корабля было протянуто несколько тросов, которые вели к блокам, установленным на сваях, а от них обратно к берегу. Все солдаты взялись за канаты, вместе с ними надрывались шесть оставшихся в живых лошадей полка и еще дюжина битюгов, одолженных Ивором. Несколько показавшихся вечностью минут все тянули из последних сил. Судно словно приклеилось ко дну, и солдаты осыпали его ругательствами. Вдруг корабль заскрежетал и резко вырвался из песчаной ловушки, так что весь полк, радостно хохоча, повалился на землю.
Еще пару дней они переносили груз обратно на корабль, и наконец, после нескольких недель молчания, вновь загудели котлы «Оганкита», и сотни изумленных Суздальцев восторженно взирали на новое чудо янки.
— Не сомневаюсь, что теперь, когда судно на ходу, он захочет устроить какую-нибудь экспедицию, — заметил Эмил, облокотившись на бруствер.
— На здоровье, — отозвался Эндрю. — Будет чем заняться ребятам. Готов поспорить, он все еще думает, что сможет найти дорогу домой. И, качая головой, Эндрю в сопровождении Эмила, Ганса и Калинки направился к пристани.
«Оганкит» шел довольно быстро, рулевой непрестанно выпускал пар из трубы, выдавая свистками свой восторг.
Подойдя вплотную к форту, Тобиас направил судно прямо к берегу, так что всем показалось, будто оно врежется прямо в сколоченную из бревен пристань.
В последнюю секунду нос корабля отклонился в сторону, и раздался лязг якорной цепи. «Оганкит» плавно развернулся и встал бортом к причалу.
— Ганс, наши ребята заслужили праздник, — произнес Эндрю с улыбкой.
— Потому что этот капитан пригнал сюда судно, сэр?
— И поэтому тоже, но ты забыл, какой сегодня день. Ганс озадаченно уставился на Эндрю.
— Тезка нашего форта, — улыбнулся Эндрю. — Сегодня день рождения Линкольна.
Хьюстон, самый юный из офицеров полка, поднялся, держа в руке бокал.
— У меня тост, господа, — возвестил он. Все встали. — За президента Соединенных Штатов Авраама Линкольна и его пятьдесят шестой день рождения! Пожелаем ему крепкого здоровья, долгих лет жизни, мира в стране и нового четырехлетнего срока.
— За Линкольна! — хором ответили офицеры и осушили бокалы под звуки трубы, играющей «Привет вождю».
Эндрю жестом предложил вновь наполнить бокалы. В них был не домашний бренди — его осталось совсем немного, и он был передан на хранение Эмилу. Но Калинка достал для их праздника небольшой бочонок самой крепкой водки.
— Господа, за Союз! В какой бы стороне света он ни был, пусть сохранится навеки.
Мгновение все молчали, ибо этот тост пробудил печальные воспоминания о доме.
— За Союз! — тихо пронеслось по залу, и все выпили. Офицеры опять сели на грубо сколоченные стулья.
— Джентльмены, мне их будет не хватать, — с грустью в голосе произнес О’Дональд, доставая небольшую коробку из своего вещевого мешка.
При виде ее содержимого сидящие за столом радостно зашумели.
— Гаванские сигары, самые лучшие и, боюсь, единственные в этом месте. Разбирайте и курите. С тех пор как я впервые ступил на берег Америки в пятьдесят шестом, я республиканец и Линкольн мой президент.
Одобрительными возгласами они выразили свое восхищение перед самопожертвованием ирландца. Табак представлял такую редкость, что цена пачки доходила до десяти долларов золотом. Даже во время войны торговцам удавалось провозить табак сквозь позиции южан, но здесь эта культура была неизвестна. Почти все в полку страдали от отсутствия курева.
Откинувшись на спинку стула, Эндрю вытащил спичку. Он понимал, что это непозволительная роскошь, но тем не менее зажег ее и скоро уже дымил сигарой.
Уголком глаза Эндрю весело поглядывал на Калинку и его жену с дочерью. Толстяк уже видел и спички, и то, как янки курят, но для его семьи такое зрелище было в диковинку.
— Попробуй, — предложил ему Эндрю, протягивая коробку с сигарами.
— Спасибо, полковник.
Стараясь не выдавать своего волнения, крестьянин вытащил из коробки сигару и, подражая Кину, сначала понюхал ее, чем вызвал добродушные улыбки американцев. Откусив кончик, он засунул гавану в рот, наклонился над свечой и поднес сигару к огню. Все молча следили за ним.
Улыбаясь, он со счастливым видом затянулся. Вслед за этим последовал взрыв кашля, встреченный дружным смехом. Калинка не обиделся, а жена его посмотрела на своего мужа с таким видом, будто тот сошел с ума.
Со слезящимися глазами русский залпом выпил стакан водки и вновь воткнул в зубы сигару, хотя на этот раз уже не так радостно.
— И что за удовольствие вы, янки, в этом находите? — наконец просипел он, изрядно позеленев лицом.
— Вот и я иногда удивляюсь, — откликнулся Эмил. — Всегда подозревал, что эта дрянная привычка может свести человека в могилу.
— Вы очень загадочный народ, — продолжал Калинка, вынув сигару изо рта и задумчиво глядя на нее, подражая поведению Эндрю, который таким образом обычно курил трубку.
— В каком смысле? — с любопытством поинтересовался Эндрю.
— Ну, например, этот ваш Союз. Странно как-то. Ваш солдат Готорн рассказывал мне о боярине Линкольне. Но тот, о ком он говорит, совсем не похож на боярина. Что это за боярин, который освобождает рабов, и что это за страна, в которой люди сражаются ради того, чтобы сбросить цепи с других?
— Союз, за который мы сражаемся, это и есть наша страна, — объяснил Эндрю и обвел взглядом сидящих за столом. — Все мы здесь добровольно решили вступить в армию, чтобы спасти свою страну. Мы верим, что люди созданы равными.
Калинка недоверчиво посмотрел на полковника и, вновь затянувшись, выпустил клуб дыма.
— Чем лучше я узнаю ваш язык и ваши мысли, тем меньше я понимаю.
— Почему?
— Чего ради знатные люди станут сражаться за освобождение тех, кто родился, чтобы работать в лесах и на полях?
— Ради того, из-за чего появилась наша страна. У нас в Америке нет знатных людей.
— А боярин Линкольн, за которого вы пили?
Эндрю негромко рассмеялся, качая головой. Он слышал, как Линкольна удостаивали различными эпитетами. В самый тяжелый момент войны, перед Геттисбергом, даже он на чем свет ругал Линкольна за то, что тот назначил командовать Потомакской армией полных идиотов. Однако это было право солдата ругать командиров, и он думал, что Линкольн понял бы это. Но чтобы его назвали боярином — такое Эндрю слышал впервые.
— Линкольн не боярин и даже не знатный человек. Он из крестьян, как мы с тобой. Дом, в котором он родился, это такая же хижина, как те, в которых теперь живу я и мои солдаты. Он один из нас, Калин. В Америке нет ни знати, ни бояр, ни крестьян, только свободные люди с равными правами. У нас были и те, кто думает иначе, и в итоге нам пришлось сразиться с ними ради прекращения рабства.
- Предыдущая
- 23/101
- Следующая
