Книга странных новых вещей - Фейбер Мишель - Страница 116

• Предыдущая
• 116/121
• Следующая

Он стоял выпрямившись, насколько мог, в изматывающей душу комнате на базе СШИК и оценивал себя в зеркале. На него смотрел оттуда тридцатитрехлетний англичанин, очень загорелый, будто проведший долгий отпуск в Аликанте или на каком-то средиземноморском курорте. Но вид у него был нездоровый. Подбородок и ключицы, выточенные плохим питанием, пугающе выпирали. Он был слишком худ для дишдаши, хотя в европейской одежде смотрелся еще хуже. На лице виднелись небольшие шрамы, одни еще со времен, посвященных алкоголизму, другие свежие и очерченные аккуратной коркой. Глаза опутывала кровеносная сетка, и в них плескались страх и печаль. «Знаешь, что может дисциплинировать тебя? — сказал ему однажды приятель, такой же бездомный, когда они под дождем дожидались открытия ночлежки. — Жена». Когда Питер поинтересовался, не из собственного ли опыта пришло это знание, старый пьянчужка только засмеялся и покачал седой головой.

Коридоры СШИК, когда-то казавшиеся лабиринтом, теперь были знакомы — знакомы до боли. Знакомы, как тюрьма. Указатели в рамках висели на должных местах, отмечая его продвижение по базе. По мере того как Питер шел к гаражу, застекленные изображения незряче глядели на него — Рудольф Валентино, Клепальщица Роззи, собачка в корзинке с утятами, улыбчивые участники пикника с репродукции Ренуара, Лорел и Харди, навсегда остановленные в стоических потугах выстроить дом. И те самые монтажники-высотники, висящие над Нью-Йорком… они будут висеть там вечно, никогда не закончат обед, не упадут с балки, никогда не состарятся.

Питер толкнул последнюю дверь и был встречен запахом машинного масла. Свой последний визит к ????? он хотел совершить самостоятельно, в одиночестве, не в качестве пассажира, без сопровождения. Он оглядел гараж в поисках сегодняшнего диспетчера, надеясь, что это будет кто-нибудь незнакомый, кто ничего не знал о нем, кроме того, что в оазианской миссии он большая шишка, которой надо выдать все, чего бы она ни пожелала, не требуя объяснений. Но личность, копающаяся в моторе джипа, была ему знакома. Снова дежурила Крейг.

— Привет, — сказал он, хорошо зная, что красноречие тут бессильно.

Переговоры были краткие и мирные. Он не мог ее винить за то, что ему отказали в машине, с учетом случившегося в прошлый раз. Может, коллеги ее осудили за то, что она разрешила ему по первой же прихоти укатить в ночь на Курцберговом катафалке, притом что заблудшего пастора пришлось тут же спасать, а саму машину тащить на базу отдельно. Крейг лучилась улыбками и общими местами, но подтекст был ясен: от тебя только лишний геморрой.

— По расписанию через несколько часов поедут менять лекарства на провизию, — сказала она, вытирая руки тряпкой. — Почему бы вам не съездить с ними вместе?

— Потому что это последнее «прости». Я прощаюсь с ?????.

— Прощаетесь с кем?

— С оазианцами, аборигенами.

«С уродами из Города Уродов, ты, жирная идиотка», — подумал он.

Она пожевала губами:

— Вам нужен персональный автомобиль, чтобы попрощаться?

Он опустил голову от бессилия:

— Если я появлюсь бок о бок с персоналом СШИК, со стороны может показаться, будто я использую вас, ребята, как… э-э… телохранителей. В эмоциональном плане, если вы понимаете, о чем я.

Взгляд Крейг, прямой, но невнимательный, подсказал ему, что нет, она не понимает.

— Это может выглядеть так, словно я не хочу встречаться с ними в одиночку.

— О’кей, — сказала Крейг, равнодушно почесывая татуировку со змеей.

Секунды проходили, очевидно показывая, что ее «о’кей», означает не «В таком случае я выдам вам машину» и даже не «Я понимаю, почему это вас может беспокоить», оно означало: «Так тому и быть».

— К тому же, — добавил он, — я не уверен, что Грейнджер захочет ехать сегодня в поселение.

— Это будет не Грейнджер, — легко отозвалась Крейг и проверила распечатку. — Грейнджер взяла отгул, чего…

Она пошелестела страницами, ища имя.

— …и следовало ожидать, — наконец подвела она итог и вернулась к странице с новым расписанием. — А поедут… Тушка и Флорес.

Питер посмотрел ей через плечо на все эти обильно смазанные машины, которые он мог бы угнать отсюда, если бы она не стояла на его пути.

— Выбирайте, — ухмыльнулась она, и он понял, что выбора нет совсем.

«Я вижу тебя на берегу огромного озера, — сказала Би, когда он последний раз обнимал ее. — Ночь, и в небе полно звезд».

По ее словам, ей представилось, как он проповедует множеству невидимых созданий в рыбачьих лодках, качающихся на волнах. Может, они оба знали, что это сон, что ничего подобного никогда не случится. Это был еще один солнечный, бездеятельный день на Оазисе, и десятки местных обитателей дремали в колыбелях, или готовили еду для своих чужеземных гостей, или стирали одежду, или проводили время с детьми, надеясь, что плоть их переживет невредимой день до заката и они снова свернутся в колыбелях. А может, они молились.

Убивая время до назначенного часа отъезда, Питер раздумывал, что ему взять с собой в поселение, если вообще стоило что-то брать. Пачка незаконченных брошюр лежала на столе рядом с клубками пряжи. Он поднял ближайшую, пересказ Откровения, глава двадцать первая. Он сократил количество звуков «с» до минимума и избавился почти от всех «т». Вряд ли можно было сделать лучше.

И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали. И я увидел Божий город, новый, идущий от Бога с неба, нарядный, как молодая жена для мужа своего.

И услышал я с неба громкий голос, он говорил: здесь дом Бога и людей, они — Его Народ, а Он — им Бог. И погибели не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни, ибо прежнее прошло. И рек Бог: гляди, я делаю все новое.

Чтобы избежать объяснений, которые могли завести невесть куда, он опустил Иерусалим, море, апостола Иоанна, невесту, престол и еще кое-что. Бог в его брошюре больше не смахивал слез — и потому, что эти слова было слишком трудно произносить, и потому, что до сих пор оставалось тайной, есть ли у ????? глаза и могут ли они плакать. Питер вспомнил, как долго он бился над синонимом к слову «истина». И весь этот труд — для чего он? Единственные слова, которые он мог им предложить сейчас, были «простите» и «прощайте».

— Славный денек, — сообщил Тушка, и это было правдой.

Атмосфера готовила для них представление, словно в честь памятного события. Две огромные колонны еще не разразившегося дождя, одна с востока, другая с запада, плыли навстречу друг другу, уже смешиваясь в самой высокой точке, формируя сверкающую арку в небесах. Еще предстоял долгий путь, мили и мили вероятно, но создавалась иллюзия, что им предстоит проследовать под колоссальным порталом, сотворенным из почти бесплотных капель воды.

— Надоть признать, — сказал Тушка, — видок на девять из десяти.

— Задние окна закрыты, надеюсь? — спросила Флорес. — Не хотелось бы, чтобы лекарства промокли.

— Да, закрыты, — заверил ее Питер.

Тушка и Флорес, утвердившись на передних сиденьях, не сказали ему ни единого слова с той минуты, когда джип покинул гараж. Он чувствовал себя как засунутое на заднее сиденье дитя, которому разрешили сопутствовать взрослым и которому больше нечем заняться в дороге, кроме как надеяться, что родители не станут ссориться.

Герметическое кондиционирование, которого столь усердно добивалась Грейнджер, было не в стиле Тушки. Он держал передние окна настежь, позволяя воздуху свободно проникать в машину. Жидкое смятение атмосферы соединилось на ходу с искусственным бризом.

— Где Грейнджер? — спросил Питер.

— Расслабляется, — откликнулся Тушка; только одно плечо и рука на руле были видны Питеру.

— Пьяная и ни на что не годная, — сказала Флорес, невидимая совсем.

— Она была чертовски хорошим фармацевтом все эти годы, — сказал Тушка.

— Есть и другие фармацевты, — заметила Флорес.

— Ну, поглядим, что нам принесет Санта-Клаус, так ведь? — сказал Тушка, и Флорес заткнулась.

• Предыдущая
• 116/121
• Следующая