Книга странных новых вещей - Фейбер Мишель - Страница 50

• Предыдущая
• 50/121
• Следующая

— Гы-гы, спасибо, — засмеялась Грейнджер. — Вы говорите такие приятные слова.

За его спиной Луч издал тихий звук, электронный вздох — так он делал всегда, когда экран гас, чтобы сэкономить энергию. Питер вспомнил про Северную Корею.

— Вы слышали про Северную Корею? — спросил он.

— Это страна в… э-э… в Азии, — сказала она.

— Там был ужасный циклон. Десятки тысяч людей погибли.

Грейнджер часто заморгала, почти дрожа. Но через минуту овладела своей мимикой.

— Это трагедия, — сказала она. — И ничего не поделаешь. — Она протянула ему досье. — Здесь все, что вы хотели знать о Северине, но боялись спросить.

Он взял папку:

— Спасибо.

— Похороны через три часа.

— Ясно. А сколько это по… ну… — Он слабо махнул рукой, надеясь этим жестом изобразить разницу между тем временем, к которому он привык, и временем здесь.

Она засмеялась, демонстрируя терпение к его глупости.

— Три часа, — повторила она и подняла руку, чтобы были видны часы. — Три часа и есть три часа.

— Я не ожидал, что у меня так мало времени, — сказал он.

— Расслабьтесь. Никто не ждет пятидесятистраничной рифмованной поэмы в его честь. Просто несколько слов. Все понимают, что вы не были с ним накоротке. Просто помогите.

— То есть ничего личного?

— Но разве не это предлагают великие религии? — Она снова подняла руку с часами. — Я вернусь и заберу вас в тринадцать тридцать.

И ушла без лишних слов, захлопнув за собой дверь как раз в ту минуту, когда его полотенце свалилось на пол.

— Мы собрались здесь, — обратился Питер к притихшему и торжественному собранию, — почтить память человека, который еще рассвет тому жил и дышал, как и мы.

Он бросил взгляд на гроб, стоящий на металлической конструкции с колесами перед дезинтегратором. Инстинктивно и все в комнате тоже посмотрели на гроб. Гроб был изготовлен из картона, вторичного сырья, и отличался глянцевым блеском яблочной глазури, что и создавало эффект прочной древесины. А стойка под ним походила на ту, которые бывают в аэропортах, где просвечивают рентгеном.

— Человек, который дышал легкими, — продолжал Питер, — и легкие, возможно, были не идеально новыми, но они исправно трудились, насыщая кислородом кровь, ту же самую кровь, которая течет в жилах у нас, стоящих здесь.

Голос его был громок и чист, без напряжения, но не хватало эха, как в церквях и залах собраний. Комната для прощания, хоть и огромная, с точки зрения акустики была тесной, а печь внутри дезинтегратора издавала звук, похожий на гул далекого самолета.

— Прислушайтесь к биению сердца, — продолжал Питер. — Почувствуйте вечное трепыхание в груди, когда ваша плоть чудесным образом еще функционирует. И дрожь эта так же слаба, как тихий звук, настолько слабый, что мы не понимаем, как много он значит. Мы, может, не всегда о том задумывались, день за днем не обращая на него внимания, но мы все делили мир с Артом Северином, и он разделял его с нами. Теперь солнце ознаменовало новый день, и Арт Северин изменился. Мы собрались, чтобы встретить эту перемену.

Пришедших проститься насчиталось пятьдесят два. Питер не знал, какой процент составляет это число от всего персонала СШИК. Среди присутствующих он насчитал только шесть женщин, включая Грейнджер, остальные — мужчины, и пропорция эта означала либо то, что Северин не заслужил уважения среди коллег женского пола, либо такова была статистика соотношения полов на базе. На всех была обычная рабочая одежда. Траура никто не соблюдал.

Би-Джи и Тушка стояли впереди всех. Тушка, убранный в свободную зеленую рубаху, камуфляжные штаны и в своих фирменных теннисных туфлях, был почти неузнаваем без бороды. Би-Джи не узнать было невозможно, самое большое тело в комнате, волосы на лице подстрижены как под линеечку. Белая футболка липла к мускулатуре, точно краска. Мятые белые афгани свисали с бедер, манжеты наползали на не сочетающиеся с ними начищенные до блеска туфли. Руки он сложил на груди, лицо было сосредоточенное и величественно-отрешенное. Несколько человек позади него выглядели более недоуменными, чуть выведенные из равновесия вступительной частью заупокойной речи.

— Артур Лоуренс Северин умер молодым, — продолжал Питер, — но он прожил много жизней. Он родился в Бенде, штат Орегон, сорок восемь лет назад и никогда не знал своих родителей, будучи усыновлен Джимом и Пегги Северин. Они подарили ему счастливое и деятельное детство, и провел он его в основном на открытом воздухе. Джим занимался тем, что разбивал и поддерживал туристические стоянки, обихаживал охотничьи домики и военные заставы. Арт научился управлять трактором, когда ему еще не исполнилось десяти, научился обращаться с бензопилой, охотиться на оленей, все это недетские занятия. Его готовили унаследовать семейное дело. Потом его приемные родители развелись, и у Арта начались неприятности. Отрочество он провел в исправительных учреждениях для малолетних преступников, изредка выходя на свободу, чтобы быть определенным на программы по перевоспитанию. К возрасту, когда его уже можно было посадить в тюрьму, он успел обзавестись длинным полицейским списком, уличавшим его в наркомании и в том, что находился за рулем в состоянии опьянения.

Лица пришедших на похороны уже не были пусты. Волна смущения прошла по ним, волна интереса и беспокойства. Головы наклонились, брови поднялись, верхние губы прикусили нижние. Учащенное дыхание. Дети, увлеченные рассказом.

— Арт Северин освободился в связи с хорошим поведением и вскорости вернулся на улицы Орегона. Но ненадолго. Разочарованный тем, что в США у бывшего малолетнего преступника не так-то много возможностей получить работу, он перебрался в Малайзию, в город Сабах, где открыл магазин по продаже инструментов, заодно приторговывая и наркотиками. Там же он встретил Камелию, местную предпринимательницу, поставлявшую труженикам лесной промышленности девиц для приятного времяпрепровождения. Северин и Камелия полюбили друг друга, поженились и, хотя Камелии было за сорок, родили двух дочерей, Нору и Пао-Пеи, известную как Мэй. Когда власти прикрыли бордель Камелии, а предприятие Арта потеснили конкуренты, он нашел работу, торгуя лесом, и только тогда обнаружил, что увлечен темой механической и химической эрозии почвы.

С обдуманной уверенностью Питер направился к гробу. Рука с Библией раскачивалась, и все могли видеть, что большим пальцем он придерживал листочек с написанными от руки словами, зажатый страницами Писания.

— Следующая жизнь Северина прошла в Австралии, — сказал он, глядя на сверкающую поверхность гроба. — Пользуясь поддержкой компании, распознавшей его возможности, он изучал геологию и механику почв в Сиднейском университете. Он окончил его в рекордное время — этот юноша, бросивший школу всего девять лет назад, — и скоро за ним уже охотились фирмы, потому что он понимал поведение почвы, как никто другой, и из-за его самодельного оборудования. Он мог разбогатеть на патентах, но никогда не думал о себе как об изобретателе, простой трудяга, как он говорил, «повернутый на железяках».

По рядам прошел почтительный шепот. Питер положил свободную руку на гроб, мягко, но уверенно, будто на плечо Арта Северина.

— Когда оказывалось, что аппарат под рукой не способен выдать достоверную информацию, он просто изобретал и строил прибор, который мог это делать. Среди его изобретений были… — (вот здесь он и обратился к клочку бумаги, спрятанному в Библии), — новый пробоотборник для использования в несвязных песках ниже уровня грунтовых вод. Среди его научных статей, повторю, написанных человеком, которого школьные учителя считали безнадежным хулиганом: «Трехмерные пробы нефильтрованной воды в насыщенных песках и их значение для полной теории прочности при сдвигах», «Измерение и контроль постоянного давления в трехмерных пробах при сжатии», «Достижение стабильности как следствие распределения давления в скважинах в мягком глиняном основании», «Применение принципа Тергази в случае эффективного давления, некоторые решения при аномально низких гидравлических градиентах» и десятки других.

• Предыдущая
• 50/121
• Следующая