Книга странных новых вещей - Фейбер Мишель - Страница 80

Дорогая Би, — написал он.

Я писал немного и всегда запаздывая. Прости меня. Я очень тебя люблю. Как плохо, что ты не со мной! Сегодня я узнал, что Элла Рейнман, сидевшая на собеседовании в СШИК, — та костлявая дама, похожая на мангуста, на самом деле психолог, и что она испытывала тебя, и что ты провалила тест и потому не попала сюда. Эта новость расстроила меня чрезвычайно. Я оскорбился за тебя. Кто она такая, чтобы судить о твоей пригодности для такой миссии, как эта, да еще по нескольким обрывкам разговора? Она и видела-то тебя всего пару раз, и ты пришла прямо с работы с головой, забитой мыслями о больных. У тебя не было времени расслабиться. Я все еще вижу эту Рейнман — ее нелепую маковку, торчащую из кашемирового воротника свитера. Оценивающую тебя.

У нас заходит солнце. Наконец. Это прелестное время суток, и длится оно много часов.

Я постараюсь получше обрисовывать тебе происходящее. Просто поразительно, до какой степени я не умею давать описания. Мы столкнулись с потерей, нам доселе неизвестной, — с невозможностью проводить каждый день жизни вместе. Что заставляет меня прочесть Послания в ином свете. Павел, Иаков, Петр и Иоанн не очень много говорят о своем окружении, так ведь? Ученым приходится копать между строк, чтобы получить хоть малейшее представление, где святые могли жить в те времена. Если бы Павел оставил хоть несколько слов, описывая свою тюрьму…

Если уж говорить о тюрьме, то моя квартира доводит меня

Если уж говорить о Павле, — попытался он снова, — стих, на который ты ссылаешься, звучит чуть иначе, и я не согласен, что «каждый сперва понесет свое бремя» — буквально то, что на самом деле сказано в стихе пятом главы шестой Послания к галатам. Это головоломная глава, и фокус там меняется от стиха к стиху, но в целом я полагаю, что Павел говорит о разительном равновесии между увещеваниями не грешить и напоминанием себе же, что и сами мы грешники. Это не самое кристально чистое, что он когда-либо написал (и написано-то было от руки, к тому же не продиктовано, как другие Послания), я должен признать, что если попробую перефразировать это место для оазианцев, то закопаюсь с головой. К счастью, там множество других высказываний, смысл которых более прозрачен и, я уверен, будет живым и понятным моим новым друзьям во Христе.

Я сижу у Луча в дишдаше, оливково-зеленом свитере и в черных носках. И выгляжу как полный болван, наверно. Волосы все время растут. Я подумывал обрезать их какими-нибудь ножницами или даже наладить отношения с парикмахером СШИК, но пришел к решению дождаться встречи с тобой. Ты стрижешь меня лучше всех. Плюс это что-то вроде символа того, что мы делаем друг для друга. Я не хочу лишиться этих маленьких ритуалов.

Я счастлив, что рука у тебя заживает. Тебе она нужна не только для работы! Я хотел бы почувствовать ее на своей пояснице. Рука твоя теплая и всегда сухая. Я говорю это не в негативном смысле. Только то, что она никогда не холодна, а всегда нежна и суха, как кожа тончайшей выделки. Словно невероятно дорогая перчатка без единого шва. Ну вот, это звучит ужасно. У меня нет будущего в качестве метафизического поэта, поющего любовь, не так ли? Мне жаль Джошуа. Бедняга, что же он чувствует? Все, на что мы можем надеяться, — это на то, что кошка — существо привычки, а привычки иногда меняются. Помнишь, у Джошуа была эта фаза, когда он атаковал и жевал твои форменные тапочки, а потом переключился на что-то другое? И помнишь, когда у нас был бедный дряхлый Тит, мы подумывали отдать его обратно в приют для животных, потому что он взял за моду постоянно завывать всю ночь, доводя нас до полного изнеможения? И в один прекрасный день он перестал выть. Так что давай не отчаиваться насчет Джошуа. Разбитое окно и ветер явно напугали его, но теперь в доме снова тепло и тихо. И я не думаю, что ты должна сидеть в состоянии нервного оцепенения, когда он лежит на коленях, и бояться, что он спрыгнет, если ты пошевелишься. Просто наслаждайся его присутствием. А если тебе надо пойти в туалет или принести что-нибудь из другой комнаты, просто скажи ему ласково, что тебе необходимо встать, и опусти его быстро, но плавно на пол. Погладь по голове раз или два и уходи. Учи его понимать, что перерыв временный и это не конец света.

Моя роль настоятеля на базе СШИК крайне ограниченна. Я провел похороны, как ты знаешь, а потом у меня были добрые беседы с теми, кто захотел задержаться, особенно с женщиной по имени Манили, сказавшей, что она почувствовала присутствие Господа и склонна сохранить это чувство.

Но я ее больше не видел с тех пор, если не считать встречи в коридоре, когда я шел из кафетерия и она сказала «Привет» ничем не обязывающим тоном: мол, рада вас видеть, но не останавливайте меня, я занята. Здесь все заняты. Не так чтоб ужасно, просто делают свою работу. Они не настолько сдержанны, как оазианцы, но определенно нервничают меньше, чем ты можешь ожидать.

Фактически должен сказать, что персонал СШИК пребывает в удивительно уравновешенном и доброжелательном, толерантном состоянии духа. Они почти не ругаются, если вообще ругаются. Немного подтрунивания и незначительной грызни иногда, как можно было бы ожидать, когда куча совершенно разных людей стараются ужиться. Насколько понимаю, а понял я только сейчас, говоря с тобой, тут нет никакой полиции. И странно то, что это не кажется странным. Всю мою жизнь, когда я был на улице, или работал, или в школе, я всегда моментально чувствовал, как СИЛЬНО люди обижают друг друга. Каждый всегда находится на пределе терпения, на грани потери хладнокровия. Ты чувствуешь потенциал для жестокости. Так что концепция полиции кажется логичной и необходимой. Но в контексте места, где все взрослые и заняты своими задачами, откуда взяться куче парней, болтающихся вокруг без дела? Это же абсурд.

Конечно, часть заслуг надо отдать сухому закону. Теоретически алкоголь здесь доступен, но стоит нереальные деньги, приличный кусок недельной зарплаты работника СШИК, да никто его и не покупает. Они от случая к случаю шутят по поводу намерения купить выпивку, они подтрунивают друг над другом, что могли бы напиться, как шутят о сношениях с женщинами или мужчинами, которых нет и в помине. Но когда доходит до дела, то оказывается, что алкоголь никому не нужен. Кое-кто намекал и на наркотики тоже. Но я понял, что это всего лишь треп или, может, отсылка к прошлому. Я унюхаю наркотики за милю (фигурально выражаясь) и могу поспорить — их тут нет. Не то чтобы персонал СШИК обуян культуризмом или все повелись на здоровье — тут довольно пестрый мешок человеческих образчиков, кое-кто на грани ожирения, кое-кто довольно приземист. И немало тех, кто раньше имел привычку истязать себя. Но для всех это уже пройденный этап (как с Джошуа будет скоро, дай Бог!).

Что еще ты говорила? О да, азартные игры. Этому тоже никаких свидетельств. Я спрашивал многих, как они проводят досуг. «Мы работаем», — отвечали все. И когда я уточнял: «Что вы делаете, когда не работаете?» — они называли спокойные безвредные занятия: они читают книги по специальности, листают старые журналы, идут в спортзал, плавают, играют в карты (не на деньги), стирают, вяжут забавные накидки на подушки, прохлаждаются в кафетерии и болтают о работе с коллегами. Я как-то стал свидетелем одной из поразительнейших дискуссий. Иссиня-черный нигериец и бледный швед-блондин сидели плечом к плечу, пили кофе и битый час, не умолкая, обсуждали какую-то термодинамику на языке, из которого я понимал только три слова из десяти. (В основном «и», «если» и «итак»!) В конце разговора швед сказал: «Выходит, моя идея приказала долго жить, да?» — а собеседник пожал плечами и наградил его широкой ухмылкой. Так мы и развлекаемся по вторникам! (Я назвал вторник в качестве фигуры речи, конечно. Совершенно не помню уже, какой это был день.)

О, а вот другой пример досуга. Несколько человек поют в хоре — «песенном клубе», как они его называют. Простые, популярные старые песни. (Без Фрэнка Синатры, уверяла меня одна дама, уговаривая присоединиться, и ничего унылого или трудного.) Я не нашел никаких свидетельств, что кто-то пишет, рисует или лепит. Они средние, непримечательные люди, далекие от искусства. Ладно, когда я говорю «средние», это не значит, что средние по интеллекту, потому что все они, очевидно, крайне образованны и умны. Я хочу сказать, что их интересуют только практические проблемы.

Что касается сексуальных домогательств