Дорога за горизонт - Батыршин Борис - Страница 56

• Предыдущая
• 56/92
• Следующая

– Сейчас сентябрь. – отозвался собеседник. – В этом году сезон дождей несколько запаздывает – так что по крайней мере до октября нечего и надеяться получить вести из Конго. Поверьте, Уильям, вы зря потеряете время.

– И всё же – вы недавно упоминали о письме, которое сумел передать ваш человек. Почему бы ему не воспользоваться прежним каналом связи, чтобы держать нас в курсе?

– Невозможно, дорогой Уильям. – покачал головой лорд Рэндольф. – Письмо было переслано через евангелистскую миссию в Буганде, на озере Виктория. С тех пор русская экспедиция углубилась в совершеннейшую глушь. Туда не то что миссионеры – туда даже арабские купцы с севера, из Судана не рискуют забираться. Да и в Судане неспокойно, так что этот способ связи нам недоступен. Но не отчаивайтесь – по нашим подсчётам примерно к декабрю русские доберутся до верховий Конго, – а там уже можно встретить бельгийцев, и… в общем, не стоит терять времени. К декабрю вы успеете уладить наши дела в Санкт-Петербурге и вернуться.

За паддоками звякнул сигнальный колокол.

– Новый заезд. – оживился лорд Рэндольф. – Пойдёмте, Уильям, посмотрим, чем на этот раз порадует нас «Принцесса Индии»?

Из путевых записок О. И. Семёнова.

«Оправданием лишениям, которые выпадают на долю человека, обыкновенно служит целесообразность поставленной задачи – той, во имя которой и претерпевались эти лишения». Уже не припомню. Кому принадлежит эта цитата. Но в своё время она заняла место в моём блокноте – а, значит, произнесла эти слова некая заметная личность. Была у меня в свой время страсть к собиранию цитат и афоризмов.

Не могу сказать, что нашей экспедиции выпали какие-то уж особые трудности. Приключения – да, в том числе и опасные; но, как говорится, «они знали, на что шли» – жалоб мне до сих пор слышать не приходилось.

А целесообразность – вот она. Неровная дыра в земляном тупике тоннеля, пробитого в недрах странного конусообразного холма на берегу безвестной речонки, в самом сердце Африки. То, к чему я стремился последние полгода; то, что углядели в хитросплетениях ино-мирных символов Евсеин и покойный ныне Бурхардт. Земляные комья с сухим шорохом осыпаются с неровных краёв дыры; из черноты, вместо сырости и плесени, которые вполне подошли бы таинственному подземелью, тянет сухой, пергаментной пылью. Невольно лезут в голову байки о «проклятии фараонов»; в бытность мою редактором закадровой озвучки в Останкино, я записал немало фильмов для телеканала «ТВ-3» – того самого, «настоящего мистического», – и уж о чем другом, а о «проклятиях гробниц», законсервированных на тысячелетия смертоносных токсинах и прочих чупакабрах, наслушался лет на двадцать вперёд. С тех пор у меня выработался иронический взгляд на разного рода таинственную шелуху – но ирония эта выставляется напоказ, для внешнего, так сказать употребления. А в глубине души по-прежнему живёт детская мечта о том, что рухнет однажды под ударом кирки тонкая земляная преграда, и в луче походного фонаря откроется зал, набитый сокровищами неведомой расы. Но не поздновато ли на пороге полувекового юбилея предаваться мальчишеским мечтам о том, чтобы вырывать тайны у древности с помощью кнута и револьвера?

«– Ты не тот, кого я знала десять лет назад.

– Дело не во времени, детка. Дело в пробеге»[72].

Что ж, будем надеяться, что у меня пробег еще не успел накопиться настолько, чтобы подумывать о сдаче в утиль…

Видимо, смятение ясно отразилось у меня на лице – Садыков, охранявший лаз с револьвером в одной руке и с фонарём в другой, осторожно осведомился:

– Вы здоровы, Олег Иванович? А то, может отложим осмотр на завтра? Сейчас прикажу Кондрат Филимонычу сколотить деревянный щит; закупорим эту нору, приставим караул, а сами отдохнём и соберёмся с мыслями. А уж завтра, свежими силами…

Я усмехнулся.

– Бросьте, поручик! Я, конечно, благодарен вам за заботу, но неужели вы думаете, что я смогу расслабиться и отдохнуть, когда тут… нет уж, чему быть, тому не миновать. Готовы? Тогда пойдёмте!

Я извлёк из набедренной кобуры револьвер – спасибо Ваньке, который ещё в сирийской поездке приучил меня к удобному тактическому снаряжению! – и обернулся. До входа в тоннель – шагов двадцать; столб солнечного света падает в нашу импровизированную штольню. В этом столбе танцуют пылинки, мельтешит разная крылатая мелочь; лучи мощных светодиодных фонарей бледнеют и почти что исчезают. Всё, ждать нельзя – а то сбегу отсюда и не остановлюсь до самого океана!

Я повернулся к лазу, широко перекрестился – наверное, в первый раз после того, как за моей спиной обрушились стены Александрийской библиотеки – и шагнул в пролом».

– И вот за этим мы топали сюда за пол-Африки? – не доу мё нно спросил Садыков. – Нет, я ничего не имею против, Олег Иваныч, наверное, это вещи нужные, возможно, даже незаменимые. Но позвольте осведомиться – что это?

– Ещё какие незаменимые, дюша мой! – усмехнулся начальник. – Могу поклясться, ничего подобного в целом мире больше не сыщется. А вот касательно того, что это такое… тут, боюсь, полезен быть не смогу. Ибо – сам не знаю. Точнее, знаю, но далеко не всё.

Они стояли посреди невысокой залы – в неё привёл лаз, пробитый в конусообразном кургане. Зала расположилась примерно на уровне грунта, в основании холма, в самом его центре – и занимала, по прикидкам, от трети до половины его диаметра. Тоннель мы начали прорыли точно с севера, сообразуясь с расшифрованными листами Скитальцев. Покойный археолог не ошибся, и остается лишь удивляться, с какой точностью нам удалось вывести тоннель к единственному отверстию в стене подземного помещения.

Полусферическое, идеальной формы; сены, словно из бетона, отлиты из мутно-фиолетовой полупрозрачной массы. Точно на север – полукруглый, вровень с полом проход, примерно в человеческий рост. Здесь можно воочию убедиться, что толщина стенок загадочной полусферы составляет не меньше двух футов. Семёнов, поковыряв ножом стекловидный материал усмехнулся: «Ну, точно, Скитальцы… вернее Странники. Будто нарочно, по «Полдню», только с цветом промашка вышла[73]… но пояснять своё замечание не стал. Не до того было – посреди зала, на невысоком шестигранном постаменте, отлитом из той же самой зеленоватой массы стояла ОНА. Невысокая, не более четырёх футов в высоту, фигура – точнее, скульптура, выполненная на первый взгляд из хрусталя. На первый взгляд – человеческая, закутанная в некое подобие тоги: складки одеяния ниспадают до самого пола и кажутся такими острыми, что о них можно даже порезаться. Лица у фигуры нет – лишь глубокий, сливающийся с тогой капюшон, под которым притаилась прозрачная мгла. Руки разведены в стороны и слегка согнуты в локтях. А в ладонях…

В левой – чаша из того же материала, что и сама скульптура. Казалось, она составляет одно целое с рукой; но хрустальная, без единой царапинки и выщербинки, полусфера просто лежала в ней; прозрачные пальцы охватывают сосуд, составляя с ним единое целое.

Чаша наполнена тёмными, неровными зёрнышками – Семёнов тотчас узнал их. Он и сам носил точно такое же на шее, на крепком шёлковом шнурке. Шарик от коптских чёток, ключик, открывающий проход между мирами, волшебный «сим-сим», с которого и начались их удивительные приключения…

Семёнов пригляделся: на горке зёрнышек будто бы сохранились следы пальцев. Как будто чья-то рука аккуратно, щепотью, ухватила несколько десятков бусин, не потревожив остальные. Да нет, это только кажется… Олег Иванович провёл пальцем, выравнивая зёрнышки. Вот они, значит, откуда…

Потом аккуратно, самыми кончиками пальцев, обхватил чашу – и потянул вверх. Она легко отделилась от ладони статуи. Значит, кажущаяся монолитность фигуры – иллюзия?

– Господин… гхм… господин поручик! – голос Семёнова был глух, в горле отчаянно першило – оба наглотались в тоннеле пыли. – Будьте любезны, попросите Антипа, – вон он, у входа, не решается войти, – пусть принесёт принести мою сумку. А то меня что-то ноги не держат.

• Предыдущая
• 56/92
• Следующая