Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/100
• Следующая

Не удалось Лестоку притянуть к делу даже Михаила Бестужева, хотя и жужжал в уши императрице:

— Как так? Не мог муж не знать, чем дышит жена его. Не мог.

Однако у братьев Бестужевых нашелся заступник помощнее недруга лейб-медика. Фаворит Алексей Разумовский после жарких ласк с императрицей в постели сказал ей:

— Лизанька, не тронь ты Мишку с Алешкой. А? Гарные ж хлопцы.

А кто ж откажет возлюбленному? И императрица, чай, не железная.

— Ладно, Алешенька, спи спокойно, не трону я твоих гарных.

Но все же из обер-гофмаршалов Михаила Петровича уволила, а дабы не обиделся, вызвала к себе:

— Вот что, Михаил Петрович, надумала я послать тебя нашим посланником за границу в самое важное место.

— Куда, ваше величество?

— В Берлин, милый, в Берлин, — прищурилась Екатерина. — Сказывают, и Ботта там обретается. Глядишь, может, при встрече и морду ему набьешь.

— Как прикажете, ваше величество.

— В таком деле, граф, не приказа ждут, а поступают по-мужски. Если ты, конечно, причисляешь себя к таковым.

Прусский король Фридрих II получил в 1740 году от отца своего Фридриха Вильгельма I прекрасное наследство — лучшую в Европе, отлично вымуштрованную армию, казну с 10 миллионами талеров и ни копейки долга. А еще и мудрый отцовский совет:

— Запомни, бездельник, ты должен иметь хорошее войско и всегда много денег, только в этом заключается слава и безопасность государства. Запомнил?

— Да, отец.

— Смотри же. — И старый король изволил впервые в жизни ласково потрепать щеку наследника. Однако тут же спохватился и этой же рукой отвесил сыну полновесную пощечину.

— За что, отец?

— Чтоб лучше запомнил.

У отца были основания сомневаться в способности чада продолжить его святое дело — собирание германских карликовых княжеств под одну корону. Именно поэтому он с шести лет отдал сына на воспитание офицерам, а чтоб привыкал он командовать, создал при нем роту из таких же мальчишек:

— Муштруй их. Гоняй. Учи. Наказывай.

Но сопляк не оценил отцовской заботы о его воспитании и в 16 лет надумал бежать в Англию. Узнав об этом, король приказал арестовать сына и двух его сообщников Кейта и Катте.

Их арестовали и вели в тюрьму, но Кейт, сбив одного из конвоиров, вбежал в ближайший двор и как сквозь землю провалился. Обыскали все подвалы, чуланы, чердаки, но так и не нашли беглеца.

После короткого следствия состоялся кригсрехт[36], поскольку и принц уже был офицером, военный суд приговорил обоих на смерть, инкриминировав им измену родине.

Мать Фридриха, София Доротея, и сестра Ульрика кинулись к королю и на коленях умоляли простить мальчика.

— Мальчик?! — с возмущением кричал король. — Он давно военный и должен отвечать по всей строгости. Как Петр Великий поступил с своим сыном-беглецом? Забыли? Вот и я своего бездельника суну в петлю.

Для Фридриха Вильгельма I Петр I был идеалом монарха. А раз «идеал» своего сына за побег казнил, отчего же он — прусский король — должен миловать своего?

— В петлю мерзавца!

И только серьезная угроза дочери покончить с собой, если будет казнен брат, смягчила участь Фридриха II, но только не сердце короля.

Катте был казнен, а принцу вкатили добрую порцию розг. «Для памяти», — как сказал король.

Принц хорошо запомнил свою тюремную одиссею и поэтому, став королем, одним из первых своих указов отменил пытки в своем королевстве.

Помимо военных наук, которые из-под палки заставлял осваивать отец, Фридрих тайком от него много читал других книг по философии, истории, искусствам и даже сам пытался писать стихи. И для своего времени стал одним из образованнейших монархов. Поэты, художники, музыканты любых стран и исповеданий были желанными гостями при дворе молодого прусского короля. Он даже специально построил дворец Сан-Суси у Потсдама, в котором любил общаться с людьми искусства.

Высоко ценил остроумие и даже сам грешил стишками. И однажды, осмелившись, послал тетрадку с ними Вольтеру, который назвал их «грязным бельем, отданным ему для стирки королем». Такой отзыв уважаемого француза не очень-то огорчил Фридриха, скорее развеселил, но от стихосложения не отучил. И далее всегда в жизни, решая какую-то задачу, король невольно ловил себя на мысли, что хочет облечь ее в поэтическую форму.

Несмотря на то что отец был тираном и не любим семьей и сыном, Фридрих II, придя к власти, продолжил отцовскую линию на расширение Пруссии за счет любого соседа, любым способом — силой, хитростью, обманом. И первым делом увеличил армию на 16 батальонов пехоты и на 5 эскадронов конницы, тут же сочинив главный постулат тактики:

Первой добычей Фридриха стала Силезия, правда, не вся сразу, но, вцепившись в нее, он почти восемь лет не выпускал ее из зубов и проглотил-таки к 1748 году.

резюмировал король-поэт, уже высматривая очередную добычу. И как его осуждать за это? Раз есть армия, надо воевать. Иначе для чего ее кормить, хлеб на дерьмо переводить?

Конечно, Фридрих понимал, что один на один с Австрией ему не устоять. По этой причине он всегда искал союзников. Сперва с Францией, а когда Россия воевала со Швецией, прусский король желал, чтоб война эта продлилась подольше. Это отвлекало Россию от его спора с Марией Терезией. Именно поэтому Фридрих имел основания не любить русского вице-канцлера за его симпатии к австрийскому дому. И в лопухинском деле желал ему свернуть шею. Однако не получилось.

Но именно это дело подтолкнуло Фридриха к сближению с Россией, а точнее, представило ему возможность показать себя другом императрицы. Узнав о роли австрийского посланника Ботта в этом заговоре, он тут же приказал своему министру Подевилсу:

— Сейчас же выдворите этого болтуна, маркиз, из Берлина. И сообщите в Петербург нашему посланнику Мардефельду, пусть поставит в известность императрицу, обязательно сопроводив изъявлениями нашего искреннего уважения к ее императорскому величеству и желанием закрепить это в союзном договоре.

Но этим не ограничился Фридрих, он сам сел за письмо Елизавете Петровне и в послании этом блеснул не только как мастер слова, но и как дипломат.

Из донесений Мардефельда он знал самые болевые места дщери Петровой. А потому решил пролить на них целебный бальзам деловых советов.

Елизавете досаждала неопределенность с Брауншвейгской фамилией, с царевичем Иоанном Антоновичем. Одни говорили, что их надо отпустить на родину (в том числе и заговорщики), другие возражали: отпускать нельзя. В Европе найдутся люди, которые начнут требовать возвращения царевичу принадлежащего ему престола и доказывать, что-де Елизавета незаконно захватила его. И вот с той стороны, откуда Елизавета ожидала только неприятностей, от прусского короля, которого Ботта прочил в защитники Браунгшвейгской фамилии, приходит дружеский совет: «… Как ваш искренний друг, ваше величество, советую вам заслать их как можно дальше, тем более что в ваших бескрайних пустынях это так легко сделать. И поверьте, через год никто о них и не вспомнит, ровно их и не было».

Но особенно, что тронуло Елизавету в послании Фридриха, так это его участие в судьбе ее племянника Петра Федоровича: «…если хотите вы иметь вашего наследника великого князя Петра в своих руках, то не жените его на принцессе из могущественного дома, а, напротив, достаньте из немецкого маленького дома, который будет обязан вашему величеству таким счастьем. Если хотите, я сам приищу ему прекрасную партию».

• Предыдущая
• 18/100
• Следующая