Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/100
• Следующая

— Садись, Александр Александрович, чуть без тебя не начали. Извини.

Когда все наконец уселись, притихли, командующий заговорил негромко:

— Ну что, господа, по велению ее величества, матушки-государыни, мне поручено главное командование нашей армией, а посему прошу отныне исполнять мои приказы неукоснительно. Сейчас тремя группами мы направляемся к Одеру, делимся подножного корма ради. По сведениям, имеющимся у меня, на сей стороне уже много прусских малых партий. Казакам надлежит идти впереди и гнать их из Польши, никоим образом не обижая местного населения. Краснощеков? Это к вам относится и к вашим товарищам. Довольно того, что поляки нас продовольствуют. Они в войне не участвуют, хотя и их земли она касается. Основная наша задача, господа, на нынешнюю кампанию перейти Одер и идти на соединение с австрийской армией Дауна. А объединясь с ним, разбить прусскую армию Фридриха и принудить его к капитуляции.

— А как быть с Франкфуртом? Его обходим? — спросил Вильбоа.

— Нет. Его надо взять с ходу, не дав противнику повредить мосты. По этим мостам мы и перейдем в Бранденбургию. Далее, мне не нравится, что солдаты, получая зерно, сами мелют его, пекут на кострах лепешки. Это не дело.

— Но так принято, ваше сиятельство, — подал голос Панин.

— Вот и плохо, что так принято. Солдат на то и солдат, что должен свое воинское дело в совершенстве знать и исполнять. А когда ему совершенствоваться, если он вместо натаривания или отдыха крутит ручную мельницу всю ночь, а потом замешивает тесто и печет. Я хочу избавить их хоть от этой заботы. Поэтому прошу от каждого отряда выделить по офицеру с группой солдат, имеющих пекарские навыки и любящих сие дело, и откомандировать в распоряжение князя Меншикова. Я после скажу вам, Александр Александрович, как и для чего их употребить.

Определив далее с помощью Фермора направление движения каждой группе, Салтыков отпустил генералов, пожелав счастливого начала кампании. В горнице остался только Меншиков.

— Значит, так, князь, к вам как к главному провиантмейстеру поступят едва ли не целый полк пекарей и булочников, ну и, конечно, довольное количество подвод. Не делите их как попадя. Каждая группа, следуя за армией, приходя в то или иное село или хутор, выпекает хлеб и сама же доставляет его в свой полк. Над каждой должен стоять офицер, чтоб было с кого спросить за упущения. И, пожалуйста, Александр Александрович, держите теснейшую связь с Корфом. С него спрашивает Петербург за снабжение армии, а он отправляет обозы почти вслепую. Это негоже. Этак может случиться, что к нашему пирогу и неприятель присоседится. Вы уже приняли дела?

— Нет еще, ваше сиятельство, там у него в расходах напутано.

— Распутывайте. И ежели обнаружите корыстные злоупотребления, доложите мне. Назначим следствие и суд. У солдат воровать я никому не позволю. Запомните, Александр Александрович, солдаты не должны быть затрудняемы печением хлеба и сушкой сухарей. Это дело подчиненных вашей Канцелярии.

— Вы посмотрите, Финкинштейн, — аппелировал к своему министру Фридрих И, — вы посмотрите, как эти чертовы союзнички обложили меня.

Перед королем на столе лежали донесения шпионов, с которых он и читал данные:

— Французы на Рейне и Майне сосредоточили сто двадцать пять тысяч под командой маршала Контда, имперское войско во Фраконии сорок пять тысяч, Даун в Богемии со стопятидесятипятитысячной армией, у русских по Висле пятьдесят тысяч. И даже эти вшивые шведы у Штральзунда держат шестнадцатитысячный корпус. Итого у союзничков набирается в два раза больше моего. Кошмар.

— Да, положение наше незавидное, — согласился министр.

— Меня спасает то, что они между собой никак не договорятся, не хотят друг другу подчиняться. И ныне моя главная задача — не дать им соединится. Надо ссорить, ссорить их между собой. А для вас, как министра иностранных дел, Финкинштейн, вбивать клинья между союзниками.

— Да стараюсь я, ваше величество.

— Французам не по нутру, что Россия прикарманила Восточную Пруссию, вот и действуйте в этом направлении, поссорьте Париж с Петербургом. Русские, меняя командующих как перчатки, тоже льют воду на мою мельницу. Вот сообщает агент прямо из ставки: прислали какого-то Салтыкова, столь невзрачного, что солдаты нарекли, его «курочкой».

— Может, это стараниями принца сделано?

— Может быть, может быть. А может, и Воронцов потрудился, не зря же я ему орден Черного Орла всучил с хорошим кушем.

— Надо бы и принца как-то ублаговолить, ваше величество. Говорят, он ваш горячий поклонник.

— Знаю я.

— Пошлите ему ваш портрет с соответствующей надписью.

— Это мысль, Финкинштейн. Де Катт, — обратился Фридрих к секретарю, — закажите ювелиру нечто вроде ордена с моим портретом и какой-нибудь надписью по окружности, вроде «Юному другу с признательностью» или «На вечную дружбу».

— Слушаюсь, ваше величество.

— Вы б написали в Стокгольм сестре, ваше величество, — посоветовал министр. — Все же она королева, может, помогла бы убрать этот корпус от Штральзунда, все на одного врага меньше.

— Ульрика успела уже и там наломать дров, чуть не заговор затеяла, дура. Все сторонники ее под топор угодили. Ее самое корона спасла. Сейчас притихла, ей не до Штральзунда ныне. А муж — тряпка, с ним бесполезно говорить. Сенат всеми делами заворачивает.

В дверях появился Притвиц.

— Что случилось, ротмистр?

— Там прискакал посыльный от принца Генриха.

— Давай его сюда. Значит, есть какие-то важные вести от брата.

Фридрих не ошибся, младший брат сообщал ему, что подошел с армией под Минден и готовится дать французам решительный бой.

— Прекрасно. Я уверен, Генрих раздолбает французишек. Они разбегутся, как крысы. Где Ведель? Почему он опаздывает?

Улыбающийся Ведель — любимец короля — вскоре предстал перед ним:

— Я здесь, ваше величество.

— Карл, Дона не оправдал моего доверия, он умудрился рассредоточить армию по населенным пунктам, и русские казаки вышибают их оттуда, как пробки из бутылки. Они, словно старые шлюхи, бегут в сторону Одера. И если так Дальше пойдет, Салтыков скоро окажется во Франкфурте. Вы готовы принять армию?

— Да, ваше величество, — отвечал, вытягиваясь, Ведель. — Сочту за честь. Я готов исполнить любой ваш приказ.

— Я знаю вас как бравого отчаянного генерала, Карл, и поэтому назначаю вас командующим с неограниченной властью, как у римского диктатора. Да, да, на поле боя все должны подчиняться вам безоговорочно. А за неподчинение можете расстреливать на месте кого угодно, хотя бы и генерала.

— Благодарю вас, ваше величество, за доверие. Я оправдаю его.

— В этом я ни мгновения не сомневался. Подойдите к карте. Вот смотрите. Русские вышли из Познани и движутся к Одеру. Постарайтесь не пустить их дальше Кроссенской дороги. Они сговорились с австрийцами соединиться и задушить нас. Вы, разгромив Салтыкова, разорвете эту готовящуюся для нас петлю. Пусть вас не смущают никакие потери, русские не должны войти в Бранденбург.

— Какими силами я буду располагать, ваше величество?

— У вас будет восемнадцать тысяч штыков и десять тысяч сабель, генералы Каниц, Мантейфель, Воберснов с кирасирами и Малаховский.

— А Зейдлиц?

— Карл, вы хотите оставить меня голым? — улыбнулся Фридрих. — Довольно с вас конников Воберсновы и Малаховского. И у вас же будет свыше сотни полевых пушек. После разгрома русских вы удвоите свой парк. И мой совет, атакуйте их косой атакой с флангов, как я учил вас. И никаких пленных, нам некогда с ними возиться. После разгрома Салтыкова мы тут же поворачиваем штыки навстречу Дауну и устраиваем ему такую же баню.

— Хорошо задумано, — не удержался Ведель от льстивой фразы, но это не понравилось Фридриху:

— Я всегда хорошо задумываю, но ваши братья генералы все портят. Не серчай, я не про тебя. — И не удержался, как всегда, король от рифмы: — Нашей победы источник — дисциплина и точность. Стоит нам разбить русских и австрийцев, как шведы сами уйдут от Штральзунда. Вот помяни мое слово, сами уплывут.

• Предыдущая
• 45/100
• Следующая