Салтыков. Семи царей слуга - Мосияш Сергей Павлович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/100
• Следующая

— Ваше величество, я здесь, — напоминал де Катт. — Чем могу?

— Спи, — бормотал недовольно король.

Днем де Катт наблюдал за каждым движением короля: не полезет ли он за пазуху за злосчастным пузырьком? И писал министру Финкинштейну: «Его Величество находится в унынии, которое не может не вызвать бесконечного огорчения в тех, кто имеет честь быть к нему приближенным… Положение дел признается почти отчаянным, и сообразно с этим все и поступают».

Каждое утро, едва проснувшись, Фридрих спрашивал:

— Ну как? Идут?

Получив ответ, что враг все еще находится на Кунерсдорфском поле, Фридрих удивленно пожимал плечами:

— Ничего не понимаю.

Но уже на третий дань, вызвав Финка, допытывался:

— Сколько собрали?

— Уже под ружьем более десяти тысяч.

А 5 августа министр Финкинштейн получил от короля письмо: «Если русские перейдут Одер и станут угрожать Берлину, мы вступим с ними в бой скорее для того, чтобы умереть под стенами нашей родины, нежели в надежде их победить. Я решил погибнуть, защищая вас».

Именно в этот день русская армия наконец ушла с бранного поля, предав земле павших, и по двум мостам вступила во Франкфурт-на-Одере уже вторично.

Еще не успели выздороветь все раненые при Пальциге, как к ним добавилось более десяти тысяч раненых под Кунерсдорфом. Совестливого Салтыкова они вязали по рукам и ногам. И когда на следующий день после сражения к нему явился Лаудон с предложением преследовать короля, граф спросил его:

— А на кого я оставлю раненых?

— На лекарей, ну и на охрану.

— Охрану? Что с нее толку? Когда мы бились на той стороне с королем, Франкфурт захватил Дона. Вся наша охрана была или побита или разбежалась. И он бы перебил русских раненых и больных, не разгроми мы в тот день Фридриха. Увидев через реку бегство своих войск, Дона благоразумно ретировался из Франкфурта, не успев напакостить нам.

Однако 11 августа, разместив во Франкфурте раненых и дав несколько отдохнуть армии, Салтыков в сопровождении эскадрона охраны отправился в город Губен для свидания с австрийским главнокомандующим Дауном.

Австриец встретил Салтыкова учтиво и после обмена приветствиями заявил:

— Вы и ваша армия столь блестящими победами вполне заслужили отдых, настало время трудиться нашей армии.

— Спасибо, ваше сиятельство, за высокую оценку нашего труда. Но не пора ли нам действительно, объединя наши армии, покончить наконец с прусским королем?

— Но у меня еще забота принц Генрих, ваше сиятельство. Он достаточно силен, и Силезия не может быть покойна от его притязаний.

— Но если бы мы разбили Фридриха, — сказал Салтыков, — мы могли б тогда идти куда б захотели — к Берлину, в Саксонию или в Силезию на принца Генриха. И сразу бы ускорили окончание войны.

— А может, нам сделать так, ваше сиятельство: мы пошлем небольшой отряд на Берлин, составив из ваших и наших полков. Его бы возглавил генерал Гаддик, который в прошлом году уже был в Берлине. А мы бы с вами пошли в Саксонию. Король когда еще оклемается после разгрома, а мы бы не допустили его соединения с Генрихом.

— Нет. Я не могу вести свою армию в Саксонию.

— Почему?

— К нам через Польшу и Познань идет пополнение, продовольствие и деньги. Поэтому я не могу далеко отрываться от Познани. У нас и так трудности с кормами, вокруг Франкфурта вся трава войсками выбита, коням щипнуть нечего. Поэтому я и предлагаю как можно скорее идти на Берлин, бить короля.

— Ну что ж, господин Салтыков, раз вы так настаиваете, я прежде должен перевести свою ставку ближе к будущему театру войны.

— И сколько потребуется для этого времени?

— Не менее трех недель.

— Вы смеетесь, граф, — нахмурился Салтыков и, повернувшись, пошел к выходу.

— Но, ваше сиятельство, — окликнул Даун Салтыкова. Тот остановился, повернулся, спросил взглядом: «Ну?»

— Почему вы обиделись за три недели?

— Потому что к тому времени у меня передохнут все кони и быки.

Конференция под председательством канцлера выработала план дальнейших действий для обеих армий — русской и австрийской.

Получив его, Салтыков собрал генералов. Зачитал указ ее величества о повышении в званиях, вручении наград, потом передал Панину и Лаудону присланные из Петербурга шпаги с эфесом, украшенным бриллиантами. И уже в качестве нового фельдмаршала сказал:

— А теперь, господа, к плану, который для нас любезно изготовила Конференция.

— Весьма славно они там воюют по карте, — проворчал Фермор.

Салтыков покосился на него, вполне понимая, что имел в виду бывший главнокомандующий, в свое время натерпевшийся от Конференции, но промолчал.

— Итак, нам предлагается подвигнуть графа Дауна, изолировать принца Генриха в Силезии, навсегда отрезав от короля.

— Какая мудрость, — ехидно заметил Румянцев, и Панин прыснул в кулак.

Фельдмаршал взглянул на них, но лишь покачал головой с легкой укоризной. Замечания делать не стал, поскольку в душе был согласен с Румянцевым.

— Нам же предлагается вместе с корпусами Лаудона и Гаддика действовать в Бранденбургии против Короля и отрезать его здесь от принца Генриха. Далее… — Салтыков вздел очки и начал читать: — «Если граф Даун это исполнит, то граф Салтыков останется здесь на зимние квартиры, имея центром Глогау. Если же граф Даун это не исполнит, то все плоды победы будут потеряны. Поскольку наша армия по отдалению от своих границ и магазинов сама собою не может утвердиться на неприятельской земле, то граф Даун по всей справедливости должен приготовить ей безопасные и спокойные квартиры с магазинами».

— Что-то сомнительно сие, — опять подал голос Румянцев.

На этот раз поддержал его и Фермор:

— Гладко было на бумаге…

— Позвольте мне закончить чтение, — попросил Салтыков и продолжил: — «Как ни печально было бы графу Салтыкову не воспользоваться такими выгодами и не распространять своих побед далее или остановить операции в такое время, когда оставалось почти только покончить войну и по крайней мере положить тому прочное основание, однако он принужден будет отступить к таким местам, где армия могла бы найти необходимое по таким трудам отдохновение». — Фельдмаршал закончил чтение, отложил бумагу, снял очки, окинул взором свой генералитет: мол, вот теперь говорите.

— Какие стратеги, — опять съязвил Румянцев.

— Отчего же, — заметил Фермор, — по крайней мере, окончание вполне разумное.

— Как бы там ни было, господа, — заговорил Салтыков, — а сие нам предложено принять к исполнению, по крайней мере, в эту кампанию. Следует ознакомить с решением Конференции и графа Дауна. И это я поручаю сделать вам, Петр Александрович.

— Почему именно мне? — удивился Румянцев.

— А кому же?

— Ну хотя бы генералу Лаудону, он все же подчиненный Дауна.

— Именно поэтому я не хочу поручать ему. Вы от графа человек независимый, Петр Александрович, и можете даже потребовать исполнения решений Конференции. Лаудон, как его подчиненный, не имеет такой привилегии.

— Ну что ж, я согласен взять Дауна за горло, — сказал весело Румянцев.

Салтыков тихо засмеялся, погрозил Румянцеву пальцем.

— Никаких горл, братец, никаких горл. Все исполните вежливо, но твердо. Что делать с принцем Генрихом, он и без нас знает, а вот о магазинах с провиантом для нас поговорить надо серьезно, тем более что сие обещано нам самой императрицей Марией Терезией.

— Раз обещано, ваше сиятельство, я из него вытрясу эти магазины, — пообещал Румянцев.

Фельдмаршал добродушно посмеивался над горячностью молодого генерала, но был уверен, что уж он-то хорошо донесет и объяснит решение Конференции союзному главнокомандующему.

И действительно, генерал-поручик Румянцев воротился от Дауна в отличном расположении духа и даже привез с собой казначея австрийской армии с объемистым железным сундучком, очень немалого веса.

— Ваше сиятельство, Петр Семенович, извольте собрать наших генералов, для них есть приятные вести из Вены.

• Предыдущая
• 51/100
• Следующая